Язычники - Сергей Другаль

И вдруг настала тишина. Все воззрились на меня. Лев прожевал лангет и надрывно спросил:

— Ты зачем это сделал?

— Он не нарочно, — после паузы сказал капитан.

— А я раньше думал, что хуже уже не будет! — сказал Вася.

— О чем это вы? Вы что, рехнулись? Там твашенька чуть в бассейне не утоп, я его в озеро пустил. Надо всех отпустить… Что-то меня мутит… Пойду в лабораторию, лягу. Туману наглотался. В озере жабры не применять…

Я отклонил протянутые руки, сам дошел до лаборатории, сам взял из вены кровь, поставил пробирку в анализатор, вложил в гнездо емкость с туманной водой, включил автомат на синтез вакцины и стал умываться. Словно во сне, я видел, что из зеркала на меня смотрит странный тип без шевелюры, бровей и ресниц. Я тоже посмотрел на него без интереса и, не помню как, лег на кушетку и отключился. Последняя мысль была: а череп у него отличной формы. Естественная реакция нейрохирурга-любителя.

Много дней провалялся я в постели в полудремотном-полубессознательном состоянии. Иногда просматривались знакомые озабоченные лица, кто-то переворачивал меня, кто-то колол в ягодицу. И голоса, обрывки фраз:

— …Соки ничего, а как бульон — сразу назад.

— …Это ж натурально какой-то коктейль из ферментов и гормонов. Тут и памятник облысеет…

— …Заправь капельницу… Принеси судно…

— …Заметил? В ушах уже растет!

— …Сколько раз повторять: смазывай наконечник!

Не знаю, о чем в других местах говорят грубые мужики, выхаживающие своего приболевшего товарища, мои говорили так, и я не хочу из песни слова выбрасывать. Скажу: для меня они элегию Масне не исполняли. За что я им признателен.

И хороший уход, и вакцина плохо излечивали мой отравленный организм, но я, когда не спал, мог уже связно рассуждать. Мозгом. И явилась мысль: в этом белом тумане с животными что-то происходило — очень оригинальная мысль! Они зачем-то там околачивались, дыша через мелкодырчатую шкуру с подложкой мембранного типа. Вроде как я дышал с помощью жаберного аппарата. Ну а зачем? Им что, на суше хуже? И шерсть терялась. На мне-то вся вылезла. Правда, сейчас, если верить зеркалу, на голове вроде заколосился какой-то цыплячий пух. Но это ж не то! Была, ох, была брюнетная шевелюра. И даже без залысин. Где она? И что удивительно, не могу смотреть на мясное. И вообще, вот сейчас дожую яблоко — и спать…

Эта нудьга тянулась бы до сих пор, когда б не капитан. Презрев медицинские каноны, он напоил меня горячей малиной и хотел влить стакан водки. Смешно, влить силком. Я сдержанно улыбнулся — я всегда сдержанно улыбаюсь — и выпил без принуждения и кряка. Результат: ночью я дико потел, а на следующий день Лев, чеша тот самый затылок, который я ему заштопал на Эколе, и сказав: «Ты смотри, а ведь оклемался!» — вывел меня наружу. Голова кружилась, и я присел на трапе. Вольеру уже убрали, карчикалой бегал внутри защитного купола, чутко улавливая его невидимую границу. Он укоризненно позванивал, ибо капитан улетел по делам, а его, сердешного, не взял. Я непроизвольно вздрагивал всякий раз, когда этот зверь пробегал мимо. Хотелось уйти к себе, хотелось в оранжерею, где мирные, ничего не едящие впечатленцы, где кроткие пчелы и красивые птички, собранные на разных планетах и спевшиеся в единый хор.

— Ты чего это? — спросил недоумевающий Лев.

— Так ведь он хищный. Наверное, кусается!

— Тебе-то что?

— Ну как же.

— А ведь действительно, — протянул Лев, разглядывая меня.

Такой содержательный разговор.

— И вообще, вот сейчас дожую яблоко — и спать…

Проснулся, смотрю, по одиночке приходят ко мне члены экипажа, говорят всякую ерунду, заглядывают в глаза. В общем, тревожатся. А чего? Я уже начал входить в силу, уже бегал на тренажере с тяжело набитым рюкзаком за плечами, число подтягивании на перекладине довел до привычных двадцати, а приседаний — до ста. Сам собой доволен был.

Капитан не разделял моего оптимизма. Раным-рано он входил, держа в одной руке инъектор, а в другой приятно пахнущую ватку.

— Может, хватит? — сказал я как-то. — У меня уже задница перекосилась, показать стыдно.

— Не о том забота. Поразмысли, почему шашлык не ешь? Я не видел человека, чтобы шашлыка не хотел.

— Организм не принимает.

— Вот то-то и оно. Нам вегетарианца в экипаже не хватало!

Вася нашел меня в оранжерее. Подковкой расположились впечатленцы, а в центре рос куст невероятной красоты, усыпанный разноцветными розами всех мыслимых цветов от снежно-белого до непроницаемо-черного. На катере оранжерея была в десятки раз меньше, чем на маточном корабле, оставленном на орбите, но впечатленцы умели использовать каждый квадратный сантиметр площади и нашли место для роз. И вот они собрались всем своим коллективом, чтобы насытить взор видом красоты, ибо живут впечатленцы созерцанием совершенного. А что может быть совершеннее розы?

— Икебана! — шепотом воскликнул Вася, присаживаясь рядом.

Мы долго молчали. Иногда кто-нибудь из впечатленцев протягивал к кусту поливочную лапу, и было видно, как сжимались до точек дырочки на ладошке и цветок окутывало маленькое облачко тумана. Эти создания — назвать их животными ну никак невозможно — абсолютно точно улавливают должное мгновение полива и необходимую дозу. Впечатленец телепатически настроен на растение, полагаю, что и трухлявый пень зазеленеет под его взглядом. Мне было хорошо в оранжерее, но из-за Васи я вынужден был вернуться в каюту.

— Конечно, вакцина восстанавливает волосы, — осторожно сказал Вася, не желая меня травмировать. — Но ты должен согласиться, что не токмо внешность, но и личность твоя изменилась.

— Моя?

— Твоя. И не в лучшую сторону. Раньше ты был весел и алертен, в каждую дырку затычкой лез. Мы к тебе такому привыкли, что было нелегко. А сейчас в тебе появилась злонамеренная кротость, и мы встревожены. И как ты в таком состоянии рассказы обо мне писать будешь, ума не приложу. В тебе есть что-то жвачное. Тут пасха на носу, будет большой кус-кус, что ж, для тебя отдельно готовить? Это, конечно, следствие того, что ты через жаберный аппарат дыхнул той туманной мути. Но я полагаю, что она не только на шерсть действует, а?

Назвать эту догадку гениальной не могу, но для Васи уже прогресс. Вася силен не этим. Он силен своими душевными качествами, своей непосредственностью и телепатическими способностями. Однако суть не в этой очевидности. Природа ничего зря не делает, и если у меня вылезли волосы, если появились травоядные устремления, то для этого должна быть глубинная причина, пока нами не постигнутый смысл. Кстати, о волосах: они восстановились. Я бы даже сказал, с избытком, ибо, будучи брюнетом от рождения, я сменил масть. Вырос новый волос, не желтый, не рыжий, не коричневый, а цвета шерсти эрдель-терьера и той же густоты. Но не это ставит всех в тупик. Забегая вперед, скажу, что, когда мы вернулись на Землю, у меня стали рождаться внуки с такой же собачьей шерстью. Поскольку никто из моих детей, их жен и мужей отродясь в космосе не бывал, возник вопрос: с чего бы это? При попытках найти ответ не у одного десятка земных ученых поехала крыша. А я привык, зато зимой хожу без шапки, подшерсток греет. Одно неудобство: как весна, так линяю, приходится выщипывать волос.