Том 3. Ангел Западного окна - Густав Майринк

ею владеть уже не может, ибо всякая ценность индивидуальна и неделима: подле Елизаветы Джону Ди отказано в светской власти; оспариваемый кинжал является объектом уникальным и может принадлежать лишь кому-нибудь одному; два магических «суверена» (Гертнер-Гарднер и рабби Лев) никогда не присутствуют одновременно в одном и том же мире; из двух конкурирующих сил в каждый данный момент какая-нибудь одна непременно берет вверх (борьба Бартлета и Гарднера за тело Джона Ди); женщина (Яна) не может одновременно принадлежать двум мужчинам (Джон Ди и Келли).

Мир «Ангела» — это мир ни на миг не затихающей борьбы, конкуренции и соперничества. В этом смысле показательно большое количество анималистических параллелей. Сторонники Исаис (Асайя, Бартлет Грин) представлены различными вариациями семейства кошачьих (кошка, пантера, лев); другая группа (Рудольф, рабби Лев) отмечена всеми признаками хищных птиц (орел, коршун); встречается в тексте также

змея (кардинал) и паук — все без исключения представители хищников, живущих охотой, борьбой, добычей, ну а логической их комплементацией является жертва. И хотя животный мир в романе представлен в общем-то весьма специфичным отрядом, тем не менее отметим, что анимализация была чрезвычайно распространена в литературе того времени: «Волшебная гора» Томаса Манна пестрит приметами, заимствованными у животных, у Кафки («Замок») они характеризуют деревенский люд, у Кубина («Другая сторона») они — олицетворение катастрофических предчувствий. Заглатывание, пожирание, высасывание — вот наиболее предпочтительные формы усвоения всего чуждого, находящегося вне. Крайний случай: чисто паразитические существа, живущие за счет других. Нечто в этом роде говорит о Елизавете Джон Ди, намекая на ее «женский вампиризм»; таков modus vivendi медиума Келли; и самый яркий пример — Зеленый Ангел: порождение тех, кто его вызвал, он в конце концов все же «заглатывает заживо» одного из них — своего «наместника на земле» Келли.

Партнерства, равновесия не существует ни между людьми, ни между ценностями: как нет в романе двух персонажей, которых обладание одной и той же ценностью сделало бы равными, так отсутствуют и две равнозначные ценности. Царит иерархическо-динамический дисбаланс. Отсутствие ценности вызывает желание ее завоевать, а обладание — стремление к еще более высокой.

Персонажи романа делятся на союзников и врагов, за каждым из них, как за Бартлетом и Гарднером, закреплена своя строго разграниченная сфера метафизического влияния или же они, как Маске-Липотин, присоединяются к сильнейшему и, разделяя отныне его интересы, помогают ему. Для того чтобы кто-то мог завладеть ценностью, другой должен ее утратить: чей-то выигрыш — всегда чей-то проигрыш. Еще одно знамение эпохи! Чтобы получить ценность, необходимо либо отдать за нее что-то уже имеющееся (как Джон Ди с Келли), либо что-то завоеванное силой у третьего лица. «Ценность» и «жертва» (ср. рассуждения рабби Лева) коррелированы очень четко, идет ли речь о самопожертвовании или же о принесении в жертву кого-то другого. В лучшем случае жертва добровольна: самоотверженный отказ от «Я» одного персонажа (Иоганна) делает возможным обретение «Я» и последующую духовную абсорбцию «королевы» другим персонажем (Я).

Итак, пространство романа функционирует как замкнутый, ограниченный универсум, в котором все может как угодно меняться, но сумма будет всегда оставаться постоянной. Дисбалансу и изменчивости индивидуальных отношений противопоставлено равновесие и постоянство системы как целого: в этом герметичном мире действует закон сохранения ценностей. Любое изменение у одного персонажа как следствие влечет за собой изменение у другого: если один «растет», то другой «умаляется», и наоборот. Этот вид отношений очень распространен и в бесчисленных вариантах встречается в произведениях многих авторов.

Иерархия ценностей связана с категориями восприятия и индивидуальной перспективой каждого отдельного персонажа: для Джона Ди — одна высшая ценность, для Келли — другая. Некоторые перспективы

текст ставит в привилегированное положение: потусторонние ценности котируются выше посюсторонних, а из потусторонних явно отдается предпочтение тем, которые представлены стороной Гарднера-Гертнера. Выбор, разумеется, не в пользу Исаис, однако никаких аргументов, оправдывающих эту протекцию, не приводится: в конечном итоге иерархия ценностей воспринимается как данность. Ну что ж, и эта неявная и тем не менее подразумеваемая проблематика, тоже одна из характерных черт начала века.

Однозначно определены лишь посюсторонние ценности: социальный статус, материальное положение, эротические претензии (Келли). Но и риск — необходимый залог на случай проигрыша вносится в банк — известен: он находится в четком социально-юридическом, предусмотренном кодексом соответствии с теми средствами, которые используются для достижения цели. Преступнику Келли (отрезанные уши!) известен возможный выигрыш и залог.

Что же касается ценностей потусторонних, то здесь все смутно и неопределенно. Проблематичен сам поиск высшей и абсолютной ценности, который предпринимает Джон Ди. Ничто не задано наперед: все должно быть еще только найдено, да и желанная цель таит в себе возможность ошибки с непредсказуемым риском. Так, Джон Ди принимает Гренландию за искомый Гренланд, а Англию — за сокровенный Ангелланд. От трансмутации металлов он полагает перейти к трансмутации плоти и крови, но, перепутав в конце концов камень заблуждения и смерти с Камнем мудрости и жизни, умирает.

Каждой ценности соответствует своя псевдоценность — пустое отражение, копия, подделка, окруженная иллюзорным, краденым ореолом, однако подобие всегда ошеломляющее. Так, Философский камень относится к обретенному камню, пресуществление плоти — к трансмутации металлов, вожделенное откровение свыше — к обещаниям «самодельного» Ангела, потерянный кинжал Джона Ди — к «мизерикордии». Рядом с невольно заблуждающимся «странником» всегда сознательный шулер, который, как Келли, лишь симулирует свою ценность, или, как Бартлет Грин, вводит в заблуждение двусмысленностью своих советов.

Нематериальные потусторонние ценности неопределимы: пойти туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. В отличие от Келли, который знает цену тому, к чему стремится, Джон Ди может узнать ее лишь после достижения желаемой цели. Бартлет Грин знает, что означает совокупление с «бабенкой», смысл «химической свадьбы» открывается Я только в самый последний момент, когда сокровенная церемония уже совершается. Но если цель и смысл являются величинами неизвестными и неопределенными, то путь и средства и подавно: «Путь находит человек, но не человек — путь!» — говорит Гарднер находящемуся при смерти Джону Ди, когда тому уже не остается никакого выбора — ни пути, ни средств. Отношения между миром причин и миром следствий непредсказуемы: «Что есть действительность?»

При этих условиях любой путь может оказаться ложным или кружным. Самый короткий, прямой воспринимается как самый дальний и тернистый: торным кажется лишь обходной. Невозможность прямого

пути (прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками) опять же характерна не только для «Ангела», не только для «фантастической» вселенной Майринка, но является отличительным знаком эпохи. Ганс Касторп (Томас Манн, «Волшебная гора»), который хочет после ученических лет вступить в «жизнь», выбирает «окольный путь»