Блеск и будни - Фред Стюарт

— Не твой.

Адам сидел на краю кровати сына. Сибил стояла рядом, с волнением наблюдая эту сцену.

— Значит, тот человек вчера… Мистер Масгрейв..?

— Твой папа — он, — негромко подтвердила Сибил.

Генри взглянул на мать, потом опять на Адама. По его щекам потекли слезы.

— Ты был моим героем, — прошептал он. — Кем же ты стал теперь?

— Надеюсь, ты позволишь мне оставаться твоим папой, — сказал Адам. — Для меня ты был сыном, и всегда будешь им.

— А Артур твой сын? — спросил Генри.

— Да.

— Значит, наследником станет он, а не я.

Адам и Сибил обменялись взглядами.

— Мы хотим, чтобы наследником продолжал оставаться ты, — сказала Сибил. — Иначе, ну, может возникнуть скандал.

Сидевший на кровати мальчик как будто оцепенел. Он долго молчал. Потом сказал:

— Я должен хорошенько заботиться об Артуре, правда? Я должен быть особенно честным по отношению к нему, потому что ко мне несправедливо переходит так много от него. Я не хочу обманывать своего собственного брата. — Он опять посмотрел на родителей. — Ах, мама и папа, зачем же вы это сделали?

Адам наклонился и обнял его.

— Сможешь ли ты простить нас? — прошептал он.

После долгой паузы он попросил:

— Разрешите мне побыть одному…

Адам отпустил его и поднялся. Сибил наклонилась и поцеловала сына. Потом они вышли и тихо притворили за собой дверь.

Они молча ждали в зале. Через некоторое время они услышали, как Генри начал всхлипывать.

Они пошли по залу, стараясь не притрагиваться друг к другу. Потом Адам взял ее за руку.

— Ему это надо было сказать, — шепнул он.

— Знаю. Но я почувствовала себя такой… низкой.

— Эдгар попросил меня стать его женой! — воскликнула на следующей неделе Эмилия Макнер в гостиной Понтефракт Хауза. Она выглядела особенно привлекательно в темно-синем шелковом платье.

— Поздравляем, — сказал Адам. — Настоящее ураганное ухаживание.

— Не правда ли? Но, ах, Адам, я так влюбилась. И Дизраэли добивается рыцарского звания для Эдгара, поэтому я стану леди Масгрейв.

— Да, Диззи сообщил мне, что его назначают новым английским консулом во Флоренции.

— Эдгар с ума сходит по Италии и говорит мне, что я тоже полюблю эту страну. Не правда ли, все вышло великолепно? — Она повернулась к Сибил, которая сидела на диване. — Вы знаете, леди Понтефракт, я должна вам признаться… Одно время я была влюблена в вашего мужа. Я бесстыдно бросилась ему на шею. Я просто краснею, признаваясь в этом, но я ведь даже сняла номер в «Кларидже» и пригласила Адама на обед. Намерения мои, — она с вызовом посмотрела на Адама, — были неблаговидные. Но ваш муж оказался настоящим джентльменом. Думаю, именно тогда я разлюбила его. — Она засмеялась. — Удивительная вещь жизнь, не правда ли?

— Но вы влюбились в Эдгара? — спросила Сибил.

— О, да. Он замечательный человек. Конечно, я не слепая, вижу его недостатки. Думаю, что он немного мошенник. Но некоторая жуликоватость делает его еще более привлекательным. — Она опять посмотрела на Адама. — Ваш муж тоже был когда-то в некоторой степени проказником, — добавила она довольно сухо. — Кстати, Адам, Эдгар попросил меня передать вам вот эту записку. Не знаю, о чем она.

Она вынула из своей сумочки конверт и передала его Адаму. Тот открыл конверт и извлек оттуда записку, где было написано: «Понтефракт, я согласился на сделку с Дизраэли. Я получаю титул и консульство во Флоренции. Вы получаете моего сына. Передайте Сибил, что она может больше не высылать мне денег, поскольку приданое Эмилии превратило меня в богатого человека. Вы оба можете успокоиться. Я буду помалкивать и больше не играть в такие игры. В конце концов, мы должны быть достойны Империи, так ведь?» И подпись: «сэр Эдгар Масгрейв».

Все это выглядело настолько цинично, что Адам не мог сдержать улыбки. Он вспомнил, что ему однажды сказал Дизраэли: «Зачем же тогда нужна Империя, если вы не можете в ней купить своим бедным родственникам и врагам работу и титулы?»

Глава тридцатая

— В Геттисбурге завязалась схватка! — зычно крикнул своим солдатам капитан Зах Уитни. — Некоторые из наших ребят отправились сегодня утром в город, чтобы купить башмаки, и наткнулись на кавалерию янки. Генерал Ли приказал всем ротам двинуться в город. Вперед марш!

Это происходило в нестерпимо жаркое утро 1 июля 1863 года. Когда рота Заха двинулась вперед, то в отдалении послышались залпы артиллерийских орудий. Прошлой зимой после битвы при Фредериксбурге Пинеас Уитни позаботился о том, чтобы Заха произвели в офицеры. И поскольку Шарлотта и Клейтон погибли, Пинеас и Элли Мэй усыновили Заха, сделав его своим наследником, если останется что-нибудь из того, что можно будет унаследовать.

Обе стороны предчувствовали, что кровавая война приближается к какому-то апогею. Череда побед генерала Ли опустошила Виргинию, и командование южан решило, что боевые действия следует перенести на вражескую территорию. Поэтому восставшие вторглись на территорию Пенсильвании через долину Шенандоа, и последние недели прошли довольно приятно. Пенсильвания была такой же обильной, как и Виргиния до войны. Большинство здешних фермеров охотно, хотя некоторые со страхом, продавали продовольствие солдатам Юга, принимая в качестве оплаты деньги Конфедерации. Повстанцы бросились за покупками, быстрее всего раскупали ботинки и сапоги, потому что кожа на Юге почти совсем пропала из продажи. Пинеас перевел своему приемному сыну пять тысяч долларов в ассигнациях Конфедерации, часть своих взяток наличными, которые хранились в сундуке в подвальном помещении дома на плантации «Феарвью». Зах купил себе отличные ботинки, столь необходимое нижнее белье, дюжину кусков мыла, а в одной из таверн города Чамберсбурга, где-то в долине Самберленд, к юго-западу от Гарисбурга, устроил обед из жареного мяса для своих коллег офицеров. Тот факт, что на все это он израсходовал большую часть пяти тысяч долларов, показывает цену денег Конфедерации за пределами Юга. Но теперь желудок его был полон, он ощущал себя чистым, хорошо обутым и был готов немного прославиться.

На следующее утро после того как пришли сообщения о столкновении у Геттисбурга, он подумал, что, возможно, ему выпадет шанс прославиться. Но, маршируя по шамберсбургской дороге впереди своей роты, он также опасался и того, что может с ним произойти. Он вспомнил нагромождение ужасных трупов в ту ледяную ночь декабря прошлого года под Фредериксбургом. Зах знал, что через несколько часов или даже раньше он может и сам превратиться в труп, и хотя он старался не думать об этом, настроение было прескверным. Его лицо заливал пот, когда они приблизились по нестерпимой жаре к Геттисбургу. Зах был мужественным человеком, но и ему было страшно.