Мария кровавая - Кэролли Эриксон

Тот факт, что королева до сих пор не родила, на международных делах отражался не меньше, чем на внутригосударственных. С начала своего правления Мария выполняла посреднические функции, улаживая отношения между Францией и «Священной Римской империей». Весной 1555 года при содействии Англии была созвана мирная конференция. От исхода переговоров зависело очень многое. В частности, возрождение английского влияния па политику европейских держав, улучшение англо-французских отношений и, что было особенно важно, предотвращение новой войны, в которую Филипп мог попытаться вовлечь Англию.

Существенным было также то, что конференция организовывалась и проводилась доверенными лицами Марии. Филипп, как лицо пристрастное, никакого участия в этом мероприятии не принимал, поэтому конференция была одним из немногих самостоятельных действий Марии, на которых она могла завоевать себе авторитет. Делегаты встретились на английской территории, в Кале, под председательством Реджинальда Поула. Для размещения участников англичане возвели пять деревянных зданий. Всего присутствовало пятеро посланников: от империи, Франции и Англии, четвертым был Поул, а пятый — от нейтральной страны.

Французы вначале всех поразили. Каждого делегата сопровождали пятьсот конных гвардейцев плюс группа знатных дворян и прелатов и множество слуг. В своих «помпезных нарядах» они были похожи на рыцарей, собравшихся принять участие в турнире, в то время как посланники от империи сидели, одетые в траур по королеве Иоанне. Когда началось обсуждение, англичане приложили немало усилий, стремясь создать видимость согласия и дружелюбия. Они брали представителей императора за руки и чуть ли не заставляли их обниматься с французами. Однако подобная куртуазность к каким-либо ощутимым взаимным уступкам не привела. Французы отказались возвратить империи территории, захваченные в последней войне, а люди императора настаивали на этом, не предлагая ничего конструктивного взамен. Епископ Гардинер пытался разрешить конфликт тем, что уговаривал представителей императора проявить сочувствие к «слабохарактерности французов», следуя изречению Святого Павла, что мужчина должен сострадать «слабоволию женщины». Сравнение с женщинами французов обидело. Им также , не понравилось, что в месте проведения конференции нахо дится такое большое скопление войск..;

На самом деле воинов здесь держали на случай, «если королева Англии умрет при родах». Тогда их должны были немедленно послать в Англию на защиту Филиппа, по французы боялись за свои границы. Кроме того, французов нервировали авторитарное поведение Поула и раздражительность Гардинера. Все это помешало успешному проведению переговоров. В довершение ко всему прибыло сообщение Ноайля оботсутствии беременности у Марии. Англичане были этим сильно смущены, и 7 июня конференция свернула свою работу.

С самого начала ходило много разговоров о том, что Мария, которая чудесным образом возвратила Англию в лоно святой католической церкви, окажется способной также добиться и мирного соглашения, но так как переговоры потерпели фиаско, наблюдатели отметили, что Мария после начавшегося несколько лет назад успешного восхождения в первый раз потерпела неудачу.

Лето 1555 года выдалось хмурым. Не переставая лил дождь, а воздух не прогревался даже к середине дня. Поля превратились в болота с чахлой порослью побитых дождями хлебных злаков. Мишель писал, что такой отвратительной погоды «па людской памяти не было последние пятьдесят лет. …Ничто не созрело — ни зерно, ни кукуруза, и уже, наверное, не созреет, так что прогнозы о нехватке продовольствия на предстоящую зиму еще более печальные, чем в прошлом году». Мирная конференция провалилась, урожай пропал, а в Хэмптон-Корте королева постепенно приходила в отчаяние, упорно не желая расставаться с надеждой.

В первую неделю июня духовенство начало совершать ежедневные шествия, молясь за благополучные роды Марии. В них принимали участие также придворные и члены Совета. По желанию королевы они ходили вокруг дворца под окнами ее покоев. Каждое утро она садилась у небольшого окна и наблюдала процессию, кланяясь «с исключительным радушием и любезностью» аристократам и советникам, снимающим перед ней шляпы. Было замечено, что в начале мая щеки ее порозовели и что она никогда еще не была в лучшем здравии, хотя по-прежнему не чувствовала «никакого движения внутри, указывающего на приближение родов».

Испанских придворных особенно интересовали любые обнадеживающие признаки приближающихся родов, поскольку сразу же после крестин им было обещано возвращение на родину. «Беременность королевы держит всех нас в огромном напряжении умов, — писал Руй Гомес, — хотя наши лекари всегда говорили, что девять месяцев истекают 6 июня». Испанцы воодушевились было, когда 31 мая Марии показалось, что как будто бы начались схватки, то же самое повторилось в середине июня, но поскольку за этим ничего не последовало, они пришли в большое уныние. Руй Гомес по долгу службы исправно сообщал на родину о каждом официальном заявлении лекарей королевы, но в своих личных письмах позволял себе цинично шутить по поводу постоянно уменьшающегося живота королевы. «Все это заставляет меня сомневаться, была ли она вообще с ребенком, — признавался Гомес своему корреспонденту, — и больше всего на свете я желаю, чтобы все закончилось благополучно».

Король дожидался разрешения от бремени супруги с гораздо большим нетерпением, чем его придворные. Он должен был прибыть во Фландрию еще в мае. Наступил июнь, но император откладывал погребение королевы Иоанны в надежде, что его сын может появиться в любое время. Филипп намеревался подняться на борт корабля сразу же после получения сообщения о родах и нормальном состоянии Марии. Он уже разрешил уехать некоторым членам своей свиты более низкого ранга, а его личные гвардейцы были готовы отбыть во Фландрию на второй неделе июня. После провала мирной конференции война казалась неизбежной, и Филипп был полон решимости принять в пей участие. Его считали неважным воином, и он устал ждать возможности доказать обратное. «Из того, что я слышал, — писал в своем донесении Мишель, — одип-единствеииый час отсрочки родов супруги кажется ему тысячелетием».

Филипп по-прежнему жил в Англии как богатый гость, при этом оплачивая все расходы на содержание своей свиты. Было известно, что из английской казны он не взял пи пенни. Напротив, даже одолжил Марии большую сумму денег, после чего в начале июня ему пришлось занимать самому у антверпенских банкиров. Деньги были на исходе, и, если бы казначеи Филиппа вовремя не озаботились этим, он бы вообще оказался на мели. У его испанцев давно уже в кармане не было пи гроша. Они пытались жить в кредит, но английские домовладельцы и лавочники, громко выражая свое недовольство, отказывали им в жилье и пище. «По правде говоря, эти бедные придворные переживают здесь тяжелые времена, — заметил в своем письме Мишель, имея в виду свиту Филиппа, — по причине полной нехватки самого необходимого и отсутствия кого-либо, кто мог бы ссудить деньгами и вообще посодействовать в их нуждах». Отвратительная погода и плохие виды па урожай не прибавляли англичанам охоты помогать испанцам, так что, когда люди Филиппа прислали наконец известие, что договорились о займе в триста тысяч дукатов, он был доволен, несмотря на то что банкиры потребовали себе больше двадцати пяти процентов. Для обеспечения возврата долга ему пришлось заложить все свои доходы на следующие два года.

Филиппу допосиди, что при дворах европейских правителей над ним насмехаются, и это его смущало. Английские посланники за рубежом не переставали оправдываться, ссылаясь на неправильные расчеты лекарей и «обычную ошибку, какую всегда совершают женщины при определении сроков беременности». Мейсон, желая положить конец оскорбительным слухам при императорском дворе, спрашивал из Брюсселя, появляется ли Мария хотя бы изредка на мессе или где-нибудь еще публично. Совет послал ему официальный ответ, в котором предписывалось опровергать все слухи, но некоторые советники в личных письмах, отправленных позднее, заявляли, что сомневаются в подлинности беременности. Венецианский посол в Брюсселе в конце мая получил достойные доверия сведения, что «королева обнаружила явные признаки отсутствия беременности», хотя во всеуслышание утверждал обратное. Французскому королю тоже хотелось пресечь слухи об этих «женских делах», но один из его послов, который находился на излечении в Падуе, принялся там распространяться насчет того, что английская королева родила уродца, «крота или комок плоти», разукрасив свои домыслы утверждениями, что сам лично видел письма, подтверждающие смерть королевы.

Тем временем Мария повелела своим секретарям подготовить письма, объявляющие о ее благополучном разрешении от бремени, на имя папы, императора, королей Франции, Венгрии и Богемии, венецианского дожа, королевы-регентши Фландрии и вдовствующей королевы Франции. Такие важные детали, как дата рождения и пол ребенка, чиновникам следовало заполнить в последнюю минуту. Мария подписала письма, а также паспорта посланникам, которые должны были принести добрую весть к императорскому, португальскому и французскому дворам. Одновременно она подготовила короткое письмо Реджинальду Поулу, сообщая ему, что «Господь милосердный в своем бесконечном великодушии ко всем милостям, какие он уже мне даровал, теперь прибавил также и счастливое разрешение от бремени принцем».