Генерал-адмирал. На переломе веков - Роман Злотников

Что же касается Овсинского, я поначалу решил, что он из числа тех самых «изобретателей вечных двигателей», каких везде и во все эпохи не счесть. Однако, перечитав оба письма, я понял: что-то в них обоих меня слегка зацепило. И поручил Карташеву, заместителю Канареева, исполняющему его обязанности во время пребывания Викентия Зиновьевича в САСШ, разузнать об Овсинском, после чего решил организовать нашу совместную встречу. Судьба нередко подбрасывает нам некие подсказки, которые мы за суетой чаще всего не замечаем. Одновременное прибытие писем от этих людей я посчитал именно подсказкой.

Доклад Карташев представил через неделю. И должен сказать, что после его прочтения я очень заинтересовался Иваном Овсинским. Дело в том, что он написал мне из киевской тюрьмы — был арестован по «Закону о чрезвычайном противодействии антигосударственной деятельности» как член организации, внесенной в список террористических. И хотя война у нас вроде как была закончена, то есть прекратилось и действие сего закона, но следствие по отдельным делам арестованных в соответствии с ним еще велось. Насколько я знал, таково было негласное распоряжение МВД. Тем арестованным, которые состояли в организации, но не засветились в подготовке и осуществлении терактов либо антигосударственных выступлений, ничего особенно не грозило. Однако наверху посчитали полезным подержать их в тюрьме, дабы получше запомнили, каково оно там бывает. Даже для тех, кто уже подвергался тюремному заключению, этот новый опыт должен был стать более показательным. Потому что если раньше к «политическим» отношение было лучше, чем к уголовным, причем как среди осужденных, так и среди полицейских, после принятия закона все изменилось кардинальным образом. Режим содержания «политических» стал жестче, а ежели оным не повезло очутиться среди уголовников… В общем, Овсинскому в тюрьме явно приходилось несладко. Несмотря на это, в его письме не было ни единого намека на просьбу поспособствовать изменениям в его судьбе. Это был вопль человека, отчаянно болеющего душой за дело. Такому человеку отказать — себя не уважать!

Так что, когда изрядно похудевший Иван Евгеньевич вышел-таки за ворота тюрьмы, его встретил предупредительный молодой человек и со всем уважением препроводил в авто, которое доставило его на вокзал, где ему уже был куплен билет в поезд Киев — Санкт-Петербург. Миклашевский также явился в назначенное время. И спустя всего сутки у меня в кабинете оказались два человека, один из которых был одет в роскошную бобровую шубу, а второй — в поношенное пальто, пропитанное вонью тюремной камеры. Но вот взгляд у этих на вид совершенно разных людей был одинаков. В нем светились воля, уверенность в собственной правоте и… надежда.

— Что ж, господа, — улыбнувшись, начал я, — у каждого из нас троих есть свой интерес. Мой состоит в следующем. У меня внезапно образовались обширные земельные угодья в Центральной России и частично в некоторых других регионах, и мне хотелось бы использовать их с максимальной эффективностью. Ваш, Иван Николаевич, интерес состоит в том, чтобы попытаться сохранить крестьянскую общину, которую вы считаете едва ли не панацеей от всех крестьянских бед. Вы, Иван Евгеньевич, изобрели «новую систему земледелия», которая, как я понял, наиболее эффективна как раз в зоне рискованного земледелия. И я готов предоставить вам обоим возможность доказать вашу правоту…

Проводив гостей, я долго сидел и смотрел на огонь в камине. За окном было темно. Ну да в конце ноября темнеет рано. Скоро Новый год. В такое время как-то даже тянет подвести некоторые итоги…

Прошло уже двадцать три с половиной года, как я появился в этом мире. И теперь я могу точно сказать, что многое изменилось. Россия сейчас гораздо сильнее, чем прежде. Причем ее сила заключается отнюдь не в оружии. И даже не в мощной промышленности. Главное — другими стали люди. Но я пока не знал, достаточно ли этих изменений для того, чтобы история моей страны пошла по другому пути.

Что ж, я еще жив, и время еще есть, а значит, и шансы всё изменить — тоже.

Эпилог

Сэр Эфраим Эверсон сидел в углу приемной премьер-министра Великобритании на жестком кожаном диванчике с высокой спинкой и ждал. Из России он выбрался на шхуне финских контрабандистов, за немалые деньги доставивших его до Мариехамна. А уже оттуда его забрали опять же контрабандисты, но уже шведские. К тому моменту он был дважды ранен — в ногу и в голову, донельзя измучен и жутко подавлен. Несколько лет его работы в Российской империи — вполне успешной работы, надо сказать, — окончились полным провалом. Большинство из тех, кого он так заботливо взлелеивал все эти годы, сидели по тюрьмам, те же, кто остался на свободе, рванули из страны, как тараканы из кухни в тот момент, когда на кухне зажгли лампу. А как хорошо все начиналось…

От дальней стены послышался шелест открывающейся двери. Сэр Эверсон повернул голову и бросил взгляд на человека, выходящего из кабинета, после чего его губы сами собой сложились в жесткую складку.

…Добравшись до Лондона и немного придя в себя, он записался на прием к лорду Бальфуру, племяннику ныне покойного лорда Солсбери и преемнику его как на посту лидера консерваторов, так и в должности премьер-министра. Бальфур выслушал гостя, но и только. Впрочем, к тому моменту, как сэр Эфраим до него добрался, лорд Бальфур успел потерять пост премьер-министра, так что его нежелание согласиться с выводами посетителя не остановило сэра Эфраима, решившего двинуться официальным путем. В конце концов, те мысли и выводы, что он так настойчиво пытался донести до чиновников, касались силы и процветания всей Британской империи, и ограничиваться одними тори ему показалось непатриотично и неразумно. Хотя на протяжении всей его жизни представители именно этой партии в основном и являлись его работодателями. Уж так получалось… Но сейчас эта партия находилась в оппозиции и имела ограниченное влияние на принятие решений правительством его величества. Однако связей и знакомств, образовавшихся за столь долгую историю исполнения различных деликатных поручений, сэру Эфраиму хватило для того, чтобы после некоторых усилий быть принятым в самых высоких кабинетах. И хозяин последнего из них, секретарь Комитета обороны империи, как раз сейчас вышел оттуда, куда сэр Эфраим желал попасть. Причем сэр Эфраим был крайне недоволен тем, как завершился их с секретарем Комитета обороны разговор. Впрочем, судя по взгляду, который тот в свою очередь бросил на сэра Эфраима, ему та встреча также не доставила удовольствия. Потому что взгляд этот не отличался теплотой и сочувствием. Скорее наоборот.