Отряд - Андрей Посняков

Эх! Ухнули качели вниз, ветер всколыхнул, задрал юбку. Девушка зарделась, оглянулась украдкою, - где-то там батюшка, Тимофей Акундинович, кузнец на Москве не из последних? Пять кузниц у батюшки, чего уж, у иного боярина богатств куда меньше, не говоря уж о дворянах да детях боярских. Вот и Марьюшка одета - саян алый на широких лентах, до самого низа мелкими золочеными пуговицами украшенный, рубаха из-под саяна белая, глазам смотреть больно, поверх всего летник шелковый, разноцветными цветами вышитый, на голове шапочка с бисером, в косах русых ленты лазоревые, в цвет глазам. Ничего не скажешь, красива девка - невестушка!

Да и дружок, Федотка, под стать - тоже синеглазый, с кудрями русыми, жаль, молод еще - шестнадцати нету, а так чем не жених? И не из простых, семейство - дворяне московские, правда, вот беда, родней они Марьюшке приходились, и не такой уж дальней. Выходило - Федотка ей троюродный братец. Но вот - ухаживал, браслетец серебряный подарил. Ну и пусть его ухаживает, все одно пока на примете женихов нет. А жаль, пора ведь и замуж, чай, не юница уже Марья - недавно шестнадцать минуло. Пора, пора и семейством обзаводиться, малых детушек заводить - батюшке с матушкой внуков. Ну, уж конечно, родители давненько присматривали женихов, да только так присматривали, как между всеми родителями водится - не столь женихов, сколь их семейство - с голью-шмолью родниться кому ж охота? Дураков нет. Марьюшка тоже не дура, все хорошо понимала и батюшке в таком вопросе не перечила - всех ее подружек так вот замуж повыдавали, по родительскому велению, и ничего уж тут не поделаешь. Да и нужно ли? Родители то, чай, собственной кровиночке не враги, кого попало не посоветуют. А жить в богатстве, в холе да в неге - чего уж лучше? Что же до жениха - да лишь бы не урод страшенный был и не очень старый, а там - стерпится-слюбится, все так живут, из приличных людей, разумеется. Так и Марьюшке жить предстояло - выйти замуж неведомо за кого да затвориться в хоромах, в тереме… Эх, были бы они еще, эти хоромы. Ну, да батюшка сыщет, как не сыскать младшенькой? Уж двух сестриц замуж пристроил, все за хороших людей - один зять разрядного приказу дьяк, второй - скотом да кожами торгует. Вот и для младшей дочки, уж верно, держал батюшка на примете какого-нибудь человечка, а то и не одного. Но пока ничего не говорил, видать, выбирал, думал.

А Федотка… Что Федотка? Тот свободно на усадьбу в гости захаживал, как-никак - родственник. Вообще-то, ничего себе парнишка, только уж больно юн, Марья к нему так и относилась, как к младшему братцу. А уж тот та-ак иногда поглядывал глазищами синими, что - стыдно признаться - в смущенье великом заходилось у девушки сердце. Ну, и подарки вот дарил да на поцелуи напрашивался. Подарки Марьюшка принимала с благосклонностью, а вот целовать себя не дозволяла - девичью честь блюла. Хотя, если подумать, надоело все это - честь там и прочее… Федотка, конечно, не богатырь-красавец, но все же… Правда, уж больно привычен - с издетства на усадьбу к Марье таскается. А может, за него и выйти? Намекнуть батюшке - и что из того, что троюродный братец? Эко дело - седьмая вода на киселе. Зато не противен, наоборот даже…

Марьюшка улыбнулась, и Федотка воссиял, словно новенький ефимок на солнышке. Ка-ак качнул качель от радости - девушка едва удержалась, вскрикнула:

- Ну, потише ж, скаженный! Да и вообще, слезать пора, - чай, и другим покачаться хочется.

Правду молвила девица - другим тоже хотелось, да еще как, вкруг качелей народец молодой так и вился. Едва слезли с Федоткой, тут же качель и заняли, с прибаутками, с посвистом молодецким.

- Ну, куда пойдем? - Раскрасневшийся юноша потуже затянул пояс.

Марья задумалась, порыскала глазами в толпе - сперва бы хорошо отпроситься у батюшки… Где-то он тут должон быть… А вона! У серебряных рядков прохаживается, верно, матушке подарочек выбирает.

- Батюшка, Тимофей Акундинович!

Кузнец - точнее, владелец кузниц - обернулся, одернул немецкого сукна однорядку, пригладил черную с проседью бороду, приосанился, улыбнулся ласково:

- А, это ты, Марьюшка. Как на качелях, не испужалась ли?

- Да нет, батюшка. Наоборот, вовсе там и не страшно, наоборот, весело! Тем более с Федоткой.

Федотка выступил вперед, поклонился:

- Здрав будь, милостивец Тимофей Акундинович.

- Здоровались уже с утра, вьюнош. - Тимофей хохотнул, подозвал сбитенщика: - А ну, налей-ко на всех сбитню!

Напились, вернули сбитенщику стаканы.

- Батюшка, можно мы с Федоткой вдоль реки по бережку прогуляемся?

- Вдоль реки? - Кузнец призадумался, сдвинул на затылок шапку, потом махнул рукой. - А, идите. Только к вечерне не опоздайте. И это… через кострища не прыгайте.

- Да уж не будем!

Схватив замешкавшегося юношу за руку, Марья живо утянула его в толпу - батюшка-то ведь мог и передумать, сказать - иди-ко, дщерь, в терем. А что в тереме-то делать в этакий погожий денек?! Сентябрь месяц уже, а солнышко все по-летнему светит, и трава зелена, и небо сине, а на березках, что росли вдоль реки, лишь кое-где блестели золотистые пряди. Славный денек. И в самом деле, славный.

Немного задержавшись у скоморохов - посмотрели на представление кукольников, - Марья с Федоткой прикупили у разносчика каленых орешков и спустились вниз, к реке. За спиной высились зубчатые стены Кремля, соборы и золотой купол Ивана Великого, впереди, за неширокой рекою, виднелись избы Замоскворечья. Народу на берегу было много - праздник, - пели песни, бегали друг за дружкой, веселились. Радостно было кругом, так и хотелось во весь голос крикнуть: да здравствует царь Борис Федорович!

И все ж неспокойно было на Москве, неспокойно. И глад и мор еще были памятны, еще не насытился город, и по ночам, как и прежде, шалили на улицах лихие воровские ватаги.

- Людно как… - Федотка распахнул кафтан. - И жарко. Слушай, а давай рванем к Чертолью!

- К Чертолью? А не далеко ли?

- Так на лодке ж! - юноша кивнул на середину реки. - Эвон, люди катаются, а мы чем хуже?

- На лодке…

Предложение казалось заманчивым - покататься на лодочке в жаркий день, чего уж лучше? И вправду - во-он народу сколько каталось, ужо наживутся сей день лодочники.

Марьюшка подошла к реке, обернулась:

- Батюшка сказывал, чтоб к вечерне не опоздали.

- Да до вечерни еще у-у-у сколько! - усмехнулся Федотка.

Один из лодочников - шустрый молодой парень с рыжими непокорными вихрами - ходко причал к мосткам:

- Покатаемся, краса-девица?

- Покатаемся, - кивнув, Федотка решительно взял девушку за руку. - До Чертолья сколь стоит?

- Да недорого. Туда и обратно - с «полпирога».

- Держи, - Федотка помог Марьюшке перебраться в лодку, уселся сам и протянул рыжему парню мелкую медную монетину, с ноготь - «мортку» или «полполпирога».

- Ведь на «полпирога» договаривались, - обиженно протянул лодочник.

- Так это задаток, остальное потом… - юноша улыбнулся. - Ты нас там подожди, а мы погуляем. Два «полпирога» заработаешь. Ладно?

- Ну что с вами поделаешь? Ладно. - Рыжий взялся за весла и, ловко выгребя на середину реки, повернул лодку направо, к Чертолью.

Называемый таким образом райончик располагался на самом западе Москвы, у ручья, прозванного Черторыем за свой неукротимый нрав и многочисленные колдобины и грязь вокруг. Там и летом-то было сложно проехать, а в иные времена - осенью и ранней весной - в чертольских лужах запросто мог утонуть и всадник с конем, - по крайней мере, именно такие ходили слухи, а уж всем ясно, что дыма без огня не бывает.

Ласковое солнышко отражалось в голубых водах реки, и теплый ветерок приносил воспоминания о прошедшем лете. Федотка украдкой посмотрелся в воду, пригладил пятернею волосы…

- Красивый, красивый, - к смущенью парня обернулась Марья. Сунула руку за пояс. - На-ко! - протянула Федотке резной гребень из рыбьего зуба. Да такой дивный, узорчатый, в виде чудных цветов и белошерстного северного медведя - ошкуя, державшего в лапах небольшой топорик.

- Это ты… мне?! - Юноша не поверил своим глазам, до того обрадовался.

- Тебе, тебе, - улыбнулась Марья. - Поди, будет теперь, чем кудри чесать!

- Вот не ждал!

- Что, угодила с подарком-то?

- Еще бы… - Федотка вдруг почему-то покраснел, улыбнулся. - Благодарствую, Марьюшка.

- Федор Ерпыхай резал, из новгородских, - словно бы между прочим, девчонка назвала имя модного (и очень недешевого) резчика. - Красивый гребень. На всей Москве у тебя одного такой.

Юноша даже не нашелся, что сказать, порывисто схватил девчонку за руку, наверное, обнял бы, поцеловал, да вот застеснялся лодочника. А тот - рыжая бестия - нахально присвистнул:

- Да уж, баской гребешок!

Как будто его кто-то спрашивал!

Федотка недовольно обернулся:

- А ты давай, греби уже к берегу - эвон, скоро и за город выплывем.

- Как скажешь, господине.