Нет причины для тревоги - Зиновий Зиник

«А это советский пиджак. Я его на Преображенке купил, на рынке. В таком Брежнев мог ходить. Античная древность. Чистый панк. – Он помедлил. – Понимаешь… – Он взъерошил свои волосы, глядя в одну точку. – Понимаешь, я ненавидел Россию, потому что считал, что от нее некуда деться. Сейчас, вдвоем с Монти, я увидел другую страну – его глазами: с другого берега – глазами иностранца».

Я мог лишь догадываться, что он имел в виду. Чтобы узнать собственную страну, нужно из нее уехать. Одиночка и чужак у себя дома, Саша здесь, за границей, в компании Монти, вдруг осознал себя частью большого сюжета, где все с большой буквы: Вторая мировая война, Сталин и Гитлер, Атомная бомба, Перестройка, Русская мафия. Он воображал паломничество в Мурманск как своего рода преодоление их обоюдного страха перед Россией, очищение от прошлого. Каждый, мол, развеет прах своего прошлого по ветру, и оба будут свободны.

Я решил не уточнять смысла этой свободы: совершенно ясно, что он повторял эту романтическую белиберду про некую «другую Россию», потому что впервые в жизни понял, чего на самом деле хочет. Чисто лично. Чем дольше я его слушал, тем четче понимал: у меня на глазах отношение к отечественной истории менялось в зависимости от личных отношений. Личный сюжет был важней исторических последствий. Так, наверное, и должно быть.

«Ты мне не веришь?» – допытывался Саша. Я взглянул ему прямо в глаза и прочел там ответ на его вопрос: ему было все равно, верю я ему или не верю. Я видел перед собой совершенно преображенное существо. Он не превратился из Савла в Павла, но по дороге в свой, так сказать, Дамаск он даже внешне изменился. Исчезла присущая ему подростковая зажатость (как будто в ожидании удара невидимого врага), стеснительная уклончивость взгляда.

«Мы сможем быть вместе, Монти и я. Понимаешь? – Легкая улыбка пробежала у него по губам. – Куда мне девать мокрое полотенце? – спросил он, поднимаясь с кресла. – Я валюсь с ног – целую ночь не спал». И затопал ногами по лестнице наверх, в спальню.

Как будто смущенное этим рассказом, солнце исчезло. За окном моросил весенний дождь. Я не спеша позавтракал, проглядел газеты, послушал новости по радио, но в конце концов решил совершить утренний моцион. Я вышел на набережную. Штормило. На берегу было полно рыбаков, но Монти среди них я не заметил. Кричали чайки. Это значит, что рыба вернулась к нашим берегам. И действительно, когда я дошел до поворота к пабу, я увидел Питера. Это был его выходной, поэтому он стоял не за стойкой бара, а на берегу. В руках у него была самодельная удочка.

Знаю ли я, спросил меня Питер, что Монти наконец-то нашел себе гида для поездки в Россию? Он оторвал свой взгляд от горизонта, и в глазах его, как будто постоянно подмигивающих, я прочел зуд профессионального сплетника – желание поделиться сенсационной новостью. Он сказал, что перед ужином Монти с Сашей зашли в паб и что Саша обучал Монти пить водку. Вдох, рюмка, выдох, и так далее, своего рода йога – «водка-йога», как говорил Саша, повторял странное слово «зыкр» и смеялся.

«А потом они сидели на берегу, взявшись за руки», – доложил мне Питер.

«Что вы имеете в виду? Молились? Удили рыбу?»

Питер не ответил. Лишь глянул на меня внимательно и отвернулся к горизонту.

«Кстати, откуда у Монти взялась рыба в безрыбный день?» – спросил я, напомнив Питеру его теории насчет туманов, чаек и рыб.

«Ну да. Морской окунь. Огромный!» – подтвердил Питер.

«Где же он его выловил?» – спросил я.

«Как – где? Сбегал в рыбный магазин на углу, пока вы ходили встречать кузена на станцию».

В конце туннеля

Представьте себе картинку: наступает вечер, рождественский обед уже подходит к концу, на белой скатерти скелет традиционного фазана или гуся (индейку я не люблю), уже пылает в лужице бренди синим пламенем пудинг, старинный порт разлит в хрустальные бокалы, и вдруг – глухой залп за окном в сумерках, вроде хлопка пробки из-под шампанского. Не фейерверк ли? Я выглядываю в окно с видом на побелевшую соседнюю лужайку (в этом году был снег под Рождество), а там полный сюр. Чуть ли не до первых звезд вздымается отвратительный грязный фонтан, а рядом на искристой от мороза траве разбросаны куски земли, и между ними – нечто вроде черного астероида. Через мгновение этот астероид превращается в инопланетного монстра с четырьмя конечностями. Инопланетянин извивается, поднимается на задние лапы и оказывается моим соседом – в шахтерской каске с фонарем на лбу! Через минуту вой сирен, завывание пожарных машин, «скорой помощи», вопли соседей, скрежет лебедок и гидравлических насосов и, конечно же, истошные крики чаек.

Мой сосед Уинстон О’Брайен окончательно пришел в себя довольно быстро: его увезли на амбулянсе, в клинике привели в чувство, отмыли, забинтовали и на следующий день отправили домой. Уинстон утверждал, что катастрофа произошла из-за картографической ошибки. Он не там приземлился, так сказать. Всю жизнь проработав младшим клерком в британском Министерстве иностранных дел, где он занимался координацией бумаг между департаментами, Уинстон привык к бюрократической закругленности формулировок в общении с министерскими чинами. Но, выйдя на пенсию, он давно отбросил министерский политес. В эти дни после больницы он стал нетерпелив и раздражается из-за моей непонятливости: я страдаю географическим идиотизмом и ничего не понимаю в картографии. У нас в городке Киле в картах необходимости нет: одна торговая улица и один параллельный ей променад вдоль берега Ла-Манша; запутаться трудно. Уинстон О’Брайен родился и вырос в Киле и не мог простить себе топографическую ошибку, хотя ясно, что меридианы и параллели тут ни при чем.

Киль – это прибрежный городок бывших рыбаков и шахтеров, недалеко от Дувра. Рыбаки селились ближе к набережной, шахтеры – в сторону холмов. Хотя его отец и был шахтером, Уинстон, выйдя на пенсию, купил коттедж в родном Киле рядом со мной у набережной, где уже давно никаких рыбаков не осталось. Старинные коттеджи скупает лондонская богема и все те, кто не может позволить себе уик-энды в шикарном Дорсете или Уилтшире. Уинстон с рвением буржуа на пенсии стал разводить сад с лужайкой: он не давал мне спать, подстригая газон газовой газонокосилкой каждую неделю с восьми утра. Он никак не ожидал, что его новый сосед по Килю окажется загадочной персоной, угрожающей садовому детищу Уинстона – с цветником и огородной грядкой для огурцов, помидоров и лука-порея.

Речь идет о владельце огромного трехэтажного особняка на углу нашей улицы справа от дома Уинстона (я слева), если смотреть на дом Уинстона, стоя спиной к морю. Конфронтация началась с