Поединок. Выпуск 3 - Виктор Вучетич

Игорь Васильевич кивнул.

— Я с Игнатием знакома очень давно. Мы еще в школе вместе учились. Должны были пожениться. Этой осенью, — она неожиданно всхлипнула, но справилась с собой. — С Игнатием случилась беда. Мы с дедом в этом уверены.

— Вы знаете, что дед говорит и стал лучше слышать?

— Знаю. Это все знают.

— Как это все? — удивился Корнилов. — Он же скрывает от внука и от дочери.

Наталья Сергеевна досадливо махнула рукой.

— Старик скрывает, а они давно обо всем догадались, только виду не подают.

— Что за чертовщина? Зачем это им надо?

— Так проще... Они считают, что так проще, — поправилась Истомина и болезненно сморщилась: — Ой, да не в этом дело! Вы понимаете, понимаете... — что-то мешало ей говорить. — Мы с дедом думаем, что Игнатий замешан в ограблении кассира, — наконец выпалила она. — Это ужасно. Вы не подумайте, что он способен ударить ножом и ограбить. Но он замешан в этом деле. Я чувствую... — Она заплакала, судорожно сцепив тонкие пальцы, не стесняясь ни Корнилова, ни шофера.

Наконец она справилась с собой и только тихонько всхлипывала.

— Мне старший Казаков говорил о своих подозрениях. О том, что внук пришел домой сразу после ограбления, что был очень взволнован... Но ведь этого мало, чтобы подозревать человека. Особенно человека, с которым давно знаком?

— Вот-вот, — она горестно покивала головой. — Я его очень давно знаю, а таким никогда не видела...

— А вы, Наталья Сергеевна, говорили с Игнатием? Напрямую?

— Говорила. — Голос у Истоминой был полон горечи. — Я ему прямо сказала о своих подозрениях. Сами понимаете, что деда здесь нечего впутывать.

— Ну а он?

— Кричал, что это не мое дело, что я мешаю ему жить! Дошел до того, что грозился повеситься, если не перестану приставать, — она снова всхлипнула. — А потом разревелся, как баба, и просил прощения. «Как тебе в голову могла прийти эта чертовщина?»

— Ну а действительно, как? — не унимался Игорь Васильевич. — Ведь того, что вы мне рассказали, совсем недостаточно... Слишком тяжелое обвинение.

— Это не сейчас началось. Почти год назад. В ноябрьские праздники мы заказали столик в «Бригантине». Несколько преподавателей. Танцевали, веселились. А потом к нашему столику подсел один старый приятель Игнатия. Они когда-то жили в одном доме. Виктор. Я фамилии его не знаю. Игнатий его Виктором называл. Это, наверное, неинтересно?

— Мне все интересно, — сказал Корнилов. — Такая служба.

— Ну вот. Виктор этот уже изрядно пьян был. Обнимались они с Игнатием, целовались. Назаказывал Виктор еще коньяку, закусок. Всех поил. — Она на минуту задумалась, потом сказала: — Официант его тоже «Виктор» называл. Платил за все он. А потом потащил нас в бар. Цыган там пел под гитару.

Виктора и здесь знали. Не знаю, как он расплачивался, но только, когда мы из бара уходили, барменша нас до дверей проводила, а Виктор ее в щеку поцеловал.

Машина свернула с Литейного и притормозила на площадке перед зданием Главного управления внутренних дел.

— Приехали, — прервал Корнилов Наталью Сергеевну. — Сейчас поднимемся ко мне в кабинет и там продолжим. — Он уже понимал, что расплывчатые подозрения против Игнатия Казакова начинали приобретать конкретные очертания.

Они поднялись на четвертый этаж. Варвара проводила Истомину заинтересованным взглядом и вопросительно посмотрела на Корнилова.

— Ничего срочного, Варя?

— Белянчиков спрашивал.

— Пусть зайдет через пятнадцать минут.

Он усадил Истомину в кресло, и сам уселся напротив в такое же старенькое облезлое кресло, а не за стол, как обычно.

— С этим Виктором Казаков встречался еще? — спросил он, приглашая Истомину продолжить рассказ.

— Наверное, — вяло отозвалась она, словно собиралась с мыслями или думала о чем-то совершенно другом. — Наверное, встречался. Они договаривались. Но дело не в этом. Этот Виктор очень плохо повлиял на Игнатия. Его будто подменили.

Когда мы сидели в баре, Виктор расспрашивал Игнатия о жизни. Мы рассказали, что скоро женимся. Игнатий ему с гордостью сказал о том, что пишет диссертацию. «И сколько ты будешь огребать, Казак, когда тебя увенчают лаврами?» Игнатий ему сказал, что если получит доцента, то двести восемьдесят. «И будешь со своей милашкой плодить нищих?» Он все время употреблял жаргон! — с возмущением сказала Истомина. — И ругался при мне матом. А Игнатий его не останавливал. «А я могу эти двести восемьдесят здесь за вечер оставить», — сказал Виктор.

Потом мы поехали на такси к нему домой, куда-то за кинотеатр «Гигант». С ним молодая девчонка, лет восемнадцати. Смазливая. Квартира у этого прощелыги... Я никогда еще не видела такой чудовищной смеси роскоши и мещанства... Старинная мебель, какие-то стереофонические системы, пластинки и книжки с голыми женщинами. И всюду, где только можно, хрусталь — вазы, вазы, вазы... Десятками, словно на выставке. А одна стена завешана старинными иконами. Опять они пили, вспоминали детство. Игнатий все спрашивал Виктора, откуда у него это богатство, где он работает. А тот, знай, похохатывал да подливал Игнатию коньяк. Мне стало страшно. Я Игнатия никогда таким не видела, он как больной сделался. Глаза горели, руки тряслись, когда он эти журнальчики похабные листал. А хозяин, хоть и пьян, а все видит. И подкладывает Игнатию разные красивые вещи. А где работает, не говорит. Смеется: «Мы с тобой еще все обсудим». Тут пришла эта девчонка. В халатике. Она в ванной мылась, что ли. Виктор спрашивает: «Игнатий, как киска, нравится? А какие формы? Киска, покажись моему другу!» И представляете, она распахивает халатик и крутится перед нами голая! Тут я не выдержала, схватила Игнатия за руку и сказала: «Хватит. Уходим». И Игнатий словно протрезвел. Встал вслед за мной. Виктор совсем пьяный. Кричал вдогонку: «А я хотел тебе киску подарить».

Мы ушли, но Виктор дал Игнатию свой телефон. Я видела, бумажку сунул. Они наверняка встречаются. — Истомина замолчала и вопросительно посмотрела на Корнилова, ожидая, что он скажет.

Корнилов молчал.

— Эта роскошь, эти деньги — откуда? Ведь это все украдено! Такое не приобретешь честно. А Виктор нигде не работает... Я уверена. Он вор! А Игнатия с тех пор не узнать. Забросил свою диссертацию, стал нервным, злым. И деньги у него появились. Он ни о чем другом не хотел говорить, кроме как о деньгах, о материальном благополучии. То предлагал продать все старинные гравюры, что висят у деда, то дедовы книги. То собирался с кем-то поехать в Архангельскую область скупать у колхозников старинные иконы. Деньги, деньги, деньги... Это же наводнение какое-то! Он стал избегать меня, и с дедом начались контры, — она безнадежно махнула рукой. — Ну что вы молчите? Это все несерьезно?! Женские бредни?