Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Таким образом, Герингу была отведена главная роль в операции, которую ожидал быстрый успех: так сказал сам фюрер, а он был непогрешим! Однако начальник Оперативного отдела Генерального штаба люфтваффе Хоффман фон Вальдау отметил в тот день «слабый интерес» рейхсмаршала.

А когда на следующий день Геринг собрал в Каринхалле всех командиров частей, статс-секретарь Мильх увидел, что тот «неуверен в будущем». Еще более интересным представляется то, что Геринг предупредил Далеруса о скором начале операции «Барбаросса» и даже сообщил ему точную дату начала вторжения. Даже для человека, не отличавшегося скрытностью, это было весьма легкомысленно. И выдавало некоторое его душевное смятение… Наконец, существует рассказ Эммы Геринг о том, что она услышала накануне нападения. «Весной 1941 года Гитлер на некоторое время перенес свою ставку в Оберзальцберг, что позволило Герману жить с нами, – вспоминала супруга рейхсмаршала. – Когда я спросила его, что так заботило его в последнее время, он ответил, что фюрер не принимал его две последние недели, и он не мог найти этому объяснение.

На следующий день его вызвал к себе Гитлер. Вернувшись, Герман отказался обедать, а потом предложил мне пойти прогуляться. […] И только после того, как мы оказались одни в лесу, он медленно произнес: “Фюрер послезавтра нападет на Россию!” Я с недоумением посмотрела на него: “И поэтому он не принимал тебя две недели?” – “Ты совершенно не интересуешься политикой, – ответил он, погладив мои волосы, – но твой инстинкт тебя не подводит. Да, именно поэтому! А когда я привел все пришедшие мне на ум аргументы, желая отговорить его от нападения, он сказал: "Геринг, я знал, что вы попытаетесь меня от этого удержать, вот почему и не хотел видеть вас в течение всего этого времени. Я хотел достичь полного согласия с самим собой и принять решение в одиночестве. А сделать это было непросто. Но теперь никто не сможет заставить меня изменить мое решение". На это я ответил очень коротко: "В таком случае возьмите на себя всю ответственность за это!" И Гитлер сказал: “Да, именно так я и поступлю, Геринг! Это моя война, только моя!”»

Увы! В этом интересном разговоре нет ни капли правды: Геринг не мог сказать жене 20 июня 1941 года, что фюрер не принимал его целых две недели, поскольку 14 июня у них состоялась весьма продолжительная беседа. И потом, накануне начала операции «Барбаросса» Гитлер находился не в Оберзальцберге, а в Берлине. И наконец, трудно представить, чтобы склонный к фатализму Герман Геринг смог попытаться отговорить Гитлера за двое суток до начала нападения… Очевидно, эти факты перемешались в памяти Эммы Геринг, которая написала свои «Воспоминания» спустя двадцать шесть лет после начала войны. То, о чем она рассказала, возможно, имело место 24 января, когда Геринг и Гитлер находились вместе в Оберзальцберге, когда окончательный план нападения на Россию еще не был утвержден и когда Геринг еще надеялся отговорить Гитлера от столь опасного начинания. Но, даже несмотря на эту хронологическую ошибку, весьма вероятным представляется, что, как и вечером 31 августа 1939 года, Герман Геринг мог поделиться своими опасениями с женой накануне нового прыжка в неизвестность: в конце концов, солдаты рейха уже заняли огромную территорию от мыса Нордкап до Пиренейских гор и от пролива Па-де-Кале до Эгейского моря, победа ускользала от них на Ла-Манше и в пустынях Киренаики, их родина почти каждую ночь подвергалась воздушным налетам британской авиации, их военная машина была изношена в ходе шести кампаний, проведенных в течение двадцати шести месяцев, их ресурсы были крайне ограничены, а их пути снабжения оказались слишком растянутыми… И вот теперь фюрер намеревался открыть второй фронт[402], хотя именно этого он обещал не делать, когда писал свою книгу «Майн Кампф»! Как было, видя все это, не поддаться сомнениям?

На рассвете 22 июня три группы армий двинулись вперед на широком фронте от Балтийского моря до Карпатских гор[403]: 148 дивизий, 3350 танков, 7184 артиллерийских орудия, 600 000 автомашин и столько же лошадей. Немецкая авиация в составе 2465 самолетов, включая истребители Ме-109Ф и совсем новые «Фокке-Вульфы-190»[404], атаковала шестьдесят шесть аэродромов первой линии, застав русских врасплох: в первый же день были уничтожены на земле 1800 советских самолетов. На следующий день люфтваффе уничтожили 800 самолетов, потом еще 557 машин. Двадцать пятого июня был уничтожен 351 русский самолет, а 26 июня – 300 самолетов. Завоевав, таким образом, господство в воздухе, люфтваффе смогло начать выполнение второй своей задачи – поддерживать с воздуха танковые колонны, которые безудержно продвигались на восток, разгромив части Красной армии между реками Неман и Припять. За три недели 176 дивизий немцев и их союзников глубоко вклинились на территорию СССР, осуществив широкомасштабные охваты, которые позволили пленить сотни тысяч советских солдат. На севере войска группы армий фон Лееба пересекли Литву, Латвию и Эстонию и вышли к городу Луга, находящемуся в 100 км от Ленинграда. На центральном направлении группа армий фон Бока нанесла русским сокрушительное поражение под Минском и прошла 800 км, захватив Смоленск. До Москвы оставалось менее 400 км. На юге армии фон Манштейна уже 11 июля вышли на подступы к Киеву, разметав советские армии маршала Буденного в Западной Украине[405]. Как в Польше, во Франции и на Балканах, люфтваффе расстреливало колонны машин, бомбило командные пункты, громило узловые станции, уничтожало живую силу в местах сосредоточения, принуждая тем самым советские войска к отступлению или рассеивая их. «Наконец-то началась настоящая война!» – восклицал молодой и деятельный начальник Генерального штаба люфтваффе Ешоннек.

Но не все старшие начальники генерала разделяли его восторг. В частности, Мильх, воевавший в годы Первой мировой войны на Восточном фронте, знал, на что способны русские, когда они защищают свою родину. А Геринг продолжал считать, что можно было бы сэкономить на этой кампании: в то время как фронт стремительно растягивался на севере, юге и востоке, в его распоряжении для прикрытия тылов было всего на сто самолетов больше, чем в начале «Битвы за Англию»! Поскольку ставка Гитлера находилась неподалеку от Растенбурга, рейхсмаршал устроил свой полевой командный пункт в 60 км от него, близ Роскена, а поезд начальника Генерального штаба люфтваффе «Робинзон» стоял в Голдапе, откуда Ешоннек осуществлял оперативное руководство боевыми действиями немецкой авиации. Но личный поезд мог доставить рейхсмаршала в «Вольфшанце»[406] всего за полчаса с полным комфортом. «Когда командующие армиями посещали “Вольфшанце”, – вспоминал полковник Варлимонт, – они приезжали в небольшом старом железнодорожном вагоне серого цвета. […] Геринг прибывал на пыхтящем дизельном составе из трех или четырех самых современных спальных вагонов, ярко окрашенных и сверкающих огнями, со всякими современными удобствами и обслуживающим персоналом в белых ливреях. Поезд растягивался на сто метров или даже больше на одноколейной железной дороге».