Вудсток, или Кавалер - Вальтер Скотт

Сам я остановлюсь перед фасадом замка, и когда ты закроешь все выходы из норы, то подойдешь ко мне за дальнейшими приказаниями. Безмолвие и точность — вот главное. А этот пес Томкинс, который так подвел меня, пусть найдет себе оправдание, или горе сыну его отца! Ваше преподобие, будьте добры сопровождать этого офицера. Полковник Эверард, вы последуете за мной, но прежде отдайте вашу шпагу капитану Пирсону и считайте себя арестованным.

Эверард без возражений отдал свою шпагу Пирсону и, предчувствуя надвигающееся несчастье, последовал за республиканским генералом, повинуясь приказу, которому бесполезно было противиться.

Глава XXXI

«Будь ныне сын мой Уильям здесь,

Он клятву бы сдержал».

Белее смерти, юный паж

Тут в горницу вбежал.

«Мой господин, я видел их! —

Он крикнул на бегу. —

Склон почернел от их кольчуг»,

«Вперед! И смерть врагу!»

Небольшое общество замка собралось к ужину рано, в восемь часов. Сэр Генри Ли, не обращая внимания на накрытый стол, стоял у камина и при свете лампы с мрачным видом внимательно читал письмо.

— Что, вам мой сын пишет подробнее, чем мне, доктор Рочклиф? — спросил баронет. — Здесь он только говорит, что, вероятно, вернется сегодня ночью и что мистер Кернегай должен быть готов немедленно выехать вместе с ним. Что означает эта спешка? Не ищут ли опять бедных роялистов? Не слыхали? Хоть бы один день мне дали спокойно провести в обществе сына.

— Когда покой зависит от нечестивых, он длится не часами, а минутами, — сказал доктор Рочклиф. — Кровь, которой они наглотались под Вустером, на мгновение насытила их, но теперь у них опять разыгрался аппетит.

— Значит, вы получили такое известие? — спросил сэр Генри.

— Ваш сын, — ответил доктор, — и мне прислал письмо с тем же гонцом; Альберт мне часто пишет — он понимает, как важно, чтобы я знал обо всем, что происходит. На побережье все обеспечено, и мистер Кернегай должен быть готов ехать с вашим сыном, как только он явится.

— Удивительное дело, — сказал баронет, — вот уже сорок лет я живу в этом доме, и мальчиком и мужем, и всегда мы заботились лишь о том, как нам провести время; если я не затевал псовой либо соколиной охоты или чего-нибудь в этом роде, я мог хоть круглый год сидеть в своем кресле, как спящий сурок, а теперь я больше похож на зайца в поле — он спит с открытыми глазами и улепетывает, едва лишь ветер зашумит в папоротнике.

— Странно, — сказала Алиса, взглянув на доктора Рочклифа, — что круглоголовый секретарь ничего вам не сообщил. Он всегда охотно рассказывает обо всем, что делается у его сообщников; а сегодня утром, я видела, вы сидели с ним рядом.

— Сегодня вечером я буду с ним совсем рядом, — мрачно сказал доктор, — но он не станет болтать.

— Вы ему не очень доверяйте, — ответила Алиса. — У этого человека такое хитрое лицо, на меня оно производит неприятное впечатление; мне кажется, я читаю предательство даже в его глазах.

— Будь спокойна, я за этим слежу, — сказал доктор тем же мрачным тоном.

Никто ему не ответил; леденящее и тоскливое предчувствие сразу охватило всех — так бывает, когда люди, особо подверженные влиянию электричества, чувствуют приближение грозы.

Переодетый король, получив предупреждение о том, что он должен быть готов в короткий срок покинуть свой временный приют, тоже почувствовал тоску, одолевшую маленькое общество. Но он первый стряхнул ее; она не соответствовала ни его нраву, ни положению. Главной чертой его характера была жизнерадостность, а положение требовало сохранять присутствие духа и не унывать.

— Нам будет еще тяжелее, если мы впадем в меланхолию, — сказал он. — Не лучше ли вам, мисс Алиса, на прощание спеть вместе со мной веселую песнь расставания Патрика Кэри?.. Ах, ведь вы не знаете Пэта Кэри, младшего брата лорда Фолкленда?

— Брат бессмертного лорда Фолкленда, и пишет песни! — воскликнул доктор.

— Ну, доктор, музы берут десятину, так же как И церковь, — сказал Карл, — и собирают дань в каждой выдающейся семье. Вы не знаете слов, мисс Алиса, но все-таки можете спеть со мной, подхватите хоть припев:

Друзья, мы расстаемся, грядущее темно,

И вряд ли в милый Вудсток вернуться мне дано;

Так будем веселиться и лихо пить вино,

Пока чаша гуляет по кругу.

note 74

Начали петь, но без увлечения. Это было натянутое веселье, которое еще больше выдает отсутствие настоящей радости. Карл перестал петь и начал укорять своих друзей:

— Что это вы, милая мисс Алиса, словно тянете покаянный псалом, а вы, достойный доктор, точно панихиду служите?

Доктор вскочил из-за стола и подошел к окну — слова Карла странным образом напомнили ему обязанность, которую предстояло исполнить вечером.

Карл посмотрел на него с легким удивлением: среди опасностей своей жизни он привык замечать малейшие движения окружающих; затем, повернувшись к сэру Генри, король продолжал:

— Почтенный мой хозяин, вы можете как-нибудь объяснить причину уныния, которое так странно напало на всех нас?

— Нет, не могу, дорогой Луи, — ответил баронет, — я не разбираюсь в этих философских тонкостях. С таким же успехом я мог бы пытаться объяснить вам, почему Бевис три раза кружится на месте, прежде чем улечься. Про себя я могу только сказать, что если преклонный возраст, горе и тревога могут сокрушить жизнерадостную натуру или по крайней мере иногда согнуть ее, то на мою долю выпало все это; так что я, например, не стану утверждать, что мне грустно только потому, что мне невесело. У меня достаточно причин для грусти. Если бы мне хоть на минуту увидеть сына!

Фортуна на этот раз, казалось, была расположена угодить старику: как раз в этот момент вошел Альберт. Он был в костюме для верховой езды, и, по-видимому путешествие его было нелегким. Он торопливо обвел глазами комнату, посмотрел на переодетого принца и, удовлетворенный его ответным взглядом, поспешил, по старинному обычаю, стать на колени перед отцом и попросить у него благословения.

— Благословляю тебя, мой мальчик, — воскликнул старик, и слезы выступили у пего на глазах, когда он положил руку на длинные локоны — признак звания и образа мыслей молодого кавалера; обычно они были старательно расчесаны и завиты, а теперь растрепались и в беспорядке свисали на плечи.

С минуту отец и сын оставались в этой позе; вдруг старик вздрогнул и снял руку с головы Альберта, словно устыдясь того, что обнаружил свои чувства при стольких свидетелях; он провел тыльной стороной руки по глазам и велел Альберту встать и поужинать.