Шарады любви - Джейн Фэйзер

Глава 20

— А что думаете об этом вы, Линтон? — спросил Уильям Питт, наполняя кларетом еще один хрустальный бокал и подставляя его под солнечные лучи. Бокал заискрился, отбрасывая разноцветные блики на стены.

— По-моему, кларет просто великолепен, — ответил Линтон, проделав со своим бокалом ту же операцию, что и премьер. — Кстати, с тех пор как у нас в доме винными запасами ведает Даниэль, мы очень редко пьем плохое вино.

— Я не думаю, что милорд Чатам сейчас говорит о кларете, Джастин, — отозвалась Даниэль, сидевшая вместе с Николасом в шезлонге и показывавшая ему разноцветные картинки из толстой книги.

— Тогда что вы могли бы сказать по поводу этого предложения, Данни? — мрачно спросил Джастин.

— Я думаю, что если премьер-министру нужна ваша поездка в Россию, то отказываться нельзя.

Премьер облегченно вздохнул. Направляясь к Линтону, он вовсе не был уверен, что сумеет уговорить графа. В былые времена Питт сначала поговорил бы с ним наедине, дав возможность принять собственное решение, а потом просто поставить о нем в известность жену. Но сейчас Уильям Питт хорошо знал, что имеет дело не с обычным браком по расчету: обращаясь к мужу с подобным предложением, он одновременно должен испросить и согласия жены.

— Я бы и сама хотела побывать при дворе императора Александра , — задумчиво сказала Даниэль, — но приходится считаться с тем, что теперь у нас есть Николас. Ведь путешествие может оказаться очень опасным. Кроме того, у меня и в Лондоне полно работы. — Данни повернулась к Питту: — Сколько времени может занять эта поездка, сэр?

— Не больше трех месяцев, мадам. Я надеюсь, что даже меньше. Линтону потребуется провести в Санкт-Петербурге что-то около месяца. Чем скорее он сможет выяснить и сообщить мне отношение русского царя к событиям во Франции и франко-австрийской войне, тем лучше.

— По крайней мере, сейчас не зима. Море достаточно спокойно. Да и Санкт-Петербург еще не засыпан снегом. Когда вы едете?

Даниэль повернулась к мужу и посмотрела ему прямо в глаза, ожидая немедленного ответа. Но Джастин молчал. Он думал о том, как трудно ему будет оставить жену с маленьким сыном на целых три месяца. Ведь Даниэль всего двадцать лет, да и матерью она стала совсем недавно. Мудрость и опыт придут к ней хорошо если лет через десять. Даниэль была все еще очень импульсивной, а когда ее увлекал бешеный темперамент, то и склонной к безрассудству. И вообще как он выдержит без нее эти три месяца?

Но Джастин прекрасно понимал, что выбора ему не дано. Он был нужен премьер-министру. Да и Даниэль уже дала ответ…

— На этой неделе, — просто сказал он.

Даниэль с улыбкой посмотрела на мужа. Она словно прочитала все его мысли и сомнения. Да, ей тоже будет нелегко прожить столько времени без главной опоры в жизни. Она будет ждать и волноваться. Иногда беспричинно, иногда имея серьезные основания для волнения. Ведь путешествие Джастина будет далеко не безопасным. Однако супруги уже не принадлежали только друг другу. В этот переполненный тревожными событиями 1792 год каждому из них предстояло сыграть свою роль в грандиозном спектакле, созданном для одной цели…

…Линтон отбыл в Россию через пять дней. А еще неделей позже, 30 мая 1792 года, охрана французского короля Людовика XVI была расформирована Законодательным собранием за излишний роялизм и недостаточный патриотизм. Место охранников заняли национальные гвардейцы. Это обозначило прямой путь к свержению монархии и рекам крови.

— Так как работать с этими слабоумными не представляется возможным, — решительно заявила Даниэль небольшой группе своих единомышленников, из которых французами были только д'Эстэф и д'Эврон, — то придется обойтись без них.

Под «слабоумными» подразумевались французские аристократы-эмигранты.

— Как вы предлагаете это сделать? — спросил Эстэф, пряча загоревшиеся от волнения глаза.

Он понял, что час отмщения приближается. Ему надо будет выставить Даниэль величайшей предательницей дела революции, и это станет не только личной местью, но и доказательством его самоотверженной работы в Англии, для которой он и был сюда послан. Если графиня Линтон займется практическими делами, то у него будет оправдание даже перед самим собой. Д'Эстэф уже достаточно хорошо изучил молодую женщину и отлично понимал, что ее деятельность выйдет далеко за границы простой болтовни, которой так любили заниматься французы-эмигранты.

— Мы должны составить список людей, которым грозит опасность, затем поехать во Францию и там распространить среди них обращение с предостережением против необдуманных шагов, — сказала Даниэль. — Причем придется работать не только в Париже, но и в провинции. Там до сих пор живет много семей, которые не хотят покидать свои земли и поместья. Но ведь крестьяне рано или поздно восстанут против них. Чем это кончается, мне очень хорошо известно. Д'Эврон, вы поедете?

— Непременно, — ответил шевалье, кивнув головой.

— А вы, граф? — обратилась Данни к Эстэфу. — Это очень хорошо, что среди нас есть урожденные французы. Нам будет легче работать на родине среди своих. И к нам станут больше прислушиваться.

Даниэль виновато улыбнулась сидевшему напротив молодому англичанину. В этот момент с другого конца стола донесся встревоженный голос:

— Данни, уж не собираетесь ли вы…

— Нет, Джулиан, — оборвала она кузена. — Только в случае крайней необходимости. Пока Джастин в отъезде, я должна беречь себя для Николаса. Кстати, спасибо, что напомнили. Я собиралась взять малыша на прогулку в коляске во второй половине дня.

Даниэль первой поднялась из-за стола. За ней встали и остальные.

— Граф, — обернулась она к Эстэфу, — вы ведь обсудите наши дальнейшие планы с шевалье?

— Обязательно. Надо будет свести вместе списки имен оставшихся во Франции аристократов и после этого составить конкретный план действий. На первом этапе следует просто предупредить тех, над кем уже нависла непосредственная опасность.

— Вы правы, — согласилась Даниэль. — А чуть позже мы, возможно, поможем им эмигрировать. Но надо, чтобы они сами сознавали тяжесть своего положения. — Она слегка пожала плечами, словно далеко не была в этом уверена: — Ну, это мы увидим. До свидания, господа!

Через несколько дней граф д'Эстэф и шевалье д'Эврон уехали в Париж. Но если д'Эврон честно выполнял свою миссию, то д'Эстэф тут же вручил составленный в Лондоне список своим хозяевам, настаивая на немедленном объявлении вне закона и заключении в тюрьму тех, кто в нем значился.

Шевалье находился в доме герцога Левандо, когда туда вломился вооруженный мушкетами отряд Национальной гвардии. Вся семья сидела в гостиной и мирно пила чай вместе с приехавшим из Лондона гостем. Увидев гвардейцев, герцог вскочил, выражая резкий протест против нанесенного его дому оскорбления. Но солдаты не обратили на его слова никакого внимания. Грубо схватив д'Эврона, они скрутили ему руки за спиной и объявили предателем на основании чуть заметного иностранного акцента, приобретенного шевалье за время жизни в Англии. Он не пытался сопротивляться, но энергично настаивал на невиновности своих друзей. Однако его не слушали: вся семья, включая несовершеннолетнего ребенка и его престарелую бабушку, была связана, брошена в ожидавший у дверей большой экипаж без всяких опознавательных знаков и доставлена в трибунал. Там герцогу и членам его семьи предъявили обвинение в организации заговора против Конституции. И их вина была немедленно «доказана»…