Гибель гигантов - Кен Фоллетт

— Все это, конечно, помогло бы, — задумчиво сказал Фиц. — Но не думаю, что обеспечило бы нам победу. Это наступление было обречено с самого начала. Однако заранее мы этого знать не могли. Надо было попробовать.

Леквиз кивнул, как если бы Фиц поддержал его собственное мнение.

— Спасибо за откровенность, — сказал он, словно Фиц сделал признание.

Они вышли из часовни. Фиц помог тете Гермии и Мод сесть в ожидающий автомобиль и сел сам. Машина тронулась с места.

Фиц заметил, что тяжело дышит. Он испытал потрясение. Три года назад Этель пересчитывала наволочки в Ти-Гуине. А сегодня она старший редактор в газете, которую министры считают «занозой в теле правительства».

В каких, интересно, отношениях Этель с этим на удивление умным Берни Леквизом?

— А что это был за парень — Леквиз? — спросил Фиц у Мод.

— Хороший политик местного масштаба.

— Это муж Уильямс?

— Нет, хотя все считают, что давно пора. Очень умный, с такими же убеждениями, и обожает ее сына. Не знаю, почему за столько лет Этель так и не вышла за него!

— Может, при виде него у нее не замирает сердце…

Мод удивленно подняла брови, и Фиц понял, что сказал лишнее.

— Ведь она, похоже, относится к типу женщин, которым нужна романтика, нет? Она скорее выйдет за ветерана войны, чем за библиотекаря.

— Нет, она не относится ни к этому типу женщин и ни к какому другому Она совершенно исключительная. Всю жизнь проживи, второй такой не встретишь.

Фиц отвел взгляд. Он знал, что это правда.

Ему было интересно посмотреть на сына. Должно быть, он видел его среди тех чумазых малышей, игравших на полу часовни. Смотрел на собственного сына и не знал этого… От этой мысли он пришел в странное волнение. Почему-то хотелось плакать.

Автомобиль проезжал по Трафальгарской площади. Он велел шоферу остановиться.

— Я, пожалуй, зайду в офис, — пояснил он Мод.

Хромая, вошел в старое здание Адмиралтейства и поднялся по лестнице. Его стол стоял в дипломатическом отделе, занимавшем кабинет 45. Младший лейтенант Карвер, помогавший с расшифровкой немецких сообщений — студент Кембриджа, изучавший латынь и греческий, — сообщил, что во второй половине дня, как обычно, перехваченных сообщений было мало, и ничего такого, что бы требовало внимания Фица, не имелось. Однако политические новости кое-какие были.

— Вы слышали? — сказал Карвер. — Король вызвал к себе Ллойда Джорджа.

Все следующее утро Этель твердила себе, что не собирается идти на встречу с Фицем. Как только он посмел ей это предложить? Больше двух лет она ничего о нем не слышала. А когда они встретились, он даже не спросил про Ллойда — своего собственного ребенка! Каким он был — эгоистичным, равнодушным обманщиком — таким и остался.

И все же ее закружило в водовороте чувств. Фиц смотрел на нее горящими зелеными глазами, спрашивал о ее жизни — и от этого ей почудилось, вопреки очевидному, что она для него что-то значит. Он больше не был тем похожим на греческого бога идеальным человеком, каким она его считала: прекрасное лицо портил полузакрытый глаз, и при ходьбе он сутулился, опираясь на палку. Но видя его слабым, ей лишь хотелось заботиться о нем. Она говорила себе, что это глупо. Все, что можно купить за деньги, у него есть. Она не поедет с ним встречаться.

В двенадцать она вышла из редакции «Жены солдата» — это были две маленькие комнатки над типографией, которые они занимали на пару с Независимой партией лейбористов — и села в автобус. Мод сегодня не было, что избавило Этель от необходимости придумывать предлог для ухода.

Ехать от Олдгейта до вокзала Виктории было долго, сначала на автобусе, потом на метро, и Этель добралась до места встречи без нескольких минут час. Может, Фицу надоело ждать и он уехал? От этой мысли у нее подкосились ноги. Но он ждал ее. На нем был твидовый костюм, словно он собрался за город, и ей сразу стало лучше.

Он улыбнулся.

— Я боялся, что вы не придете, — сказал он.

— Сама не знаю, зачем я пришла, — ответила она. — Зачем вы меня позвали?

— Хочу показать вам кое-что, — сказал он, взяв ее за руку.

Они вышли из здания вокзала. Этель было приятно идти с ним под руку, хоть она и понимала, что это глупо. Его смелость ее удивляла. Его было легко узнать даже издали. Что если навстречу попадется кто-нибудь из его друзей? Наверное, они сделают вид, что не заметили друг друга. У представителей класса, к которому относился Фиц, ожидать верности от человека, который женат уже несколько лет, было не принято.

Они проехали несколько остановок на автобусе и вышли в скандально известном пригороде Челси. В этом районе недорогого съемного жилья селились художники и писатели. Что же, интересно, хотел он ей показать? — подумала Этель. Они пошли по улице вдоль маленьких коттеджей.

— Вы видели когда-нибудь парламентские дебаты? — спросил Фиц.

— Нет, — ответила Этель. — Но очень бы хотела.

— Для этого нужно получить приглашение от члена парламента или пэра. Хотите, я устрою?

— Да, хочу!

Казалось, он обрадовался, что она согласилась.

— Я узнаю, когда будет происходить что-нибудь интересное. Может, вы захотите послушать выступление Ллойда Джорджа?

— Да!

— Сегодня он собирает правительство. Думаю, вечером он присягнет королю в качестве премьер-министра.

Этель задумчиво смотрела по сторонам. Местами Челси напоминал деревню, которой был сотню лет назад: оставалось много старых деревенских домиков, приземистых, с большими садами и огородами. В декабре мало что зеленело, но все равно пейзаж — приятный, почти сельский — радовал глаз.

— Забавная штука политика, — сказала она. — С тех самых пор как начала читать газеты, я хотела, чтобы Ллойд Джордж стал премьер-министром, но теперь, когда так и случилось, меня это огорчает.

— Почему?

— Он самый ярый сторонник войны в правительстве. Его назначение может уничтожить всякую надежду на мирные переговоры. Но с другой стороны…

Фиц, похоже, заинтересовался.

— Что же?

— Он — единственный, кого, если он все-таки начнет мирные переговоры, не станут за это распинать кровожадные газетчики Нортклиффа.

— В этом-то все и дело! — взволнованно сказал Фиц. — Сделай это кто угодно другой — и все газеты завопили бы: «В отставку Асквита! — или Бальфура, или Бонара Лоу, — и ставьте Ллойда Джорджа». Но уж если они начнут нападать на Ллойда Джорджа — вообще никого не останется.

— Значит, может, и есть надежда на мир.

— А почему бы вам не надеяться на победу, а не на мир? — сказал он, не скрывая раздражения.

— Потому что именно надеясь на победу мы и заварили эту кашу, — спокойно сказала она. — Что вы хотели мне показать?

— Вот что, — сказал он, останавливаясь у калитки. Он отпер ее и распахнул перед Этель. Они вошли в сад, окружавший уединенно стоящий двухэтажный дом — таким домом вполне мог бы владеть известный музыкант, подумала Этель, или знаменитый актер. Фиц вынул из кармана ключ и отпер дверь. Они вошли, он закрыл дверь и поцеловал ее.

Она поддалась. Ее так давно не целовали, и она чувствовала себя как умирающий от жажды в пустыне путник. Она обвила руками его шею и прижалась к нему. Этель чувствовала, что он желает ее так же отчаянно, как она его. Но еще не потеряв контроль над собой, она успела его оттолкнуть.

— Не надо, — сказала она, задыхаясь, — перестаньте!

— Почему?

— В прошлый раз это кончилось тем, что мне пришлось разговаривать с вашим чертовым законником, — сказала она, отстраняясь. — Я уже не так наивна, как раньше.

— Теперь все будет по-другому, — сказал он, тяжело дыша. — Теперь я понимаю, каким дураком был, что расстался с тобой. Я был молод и глуп.

Чтобы успокоиться, она заглянула в комнаты. Там было полно неуклюжей старой мебели.

— А чей это дом? — спросила она.

— Если захочешь — твой.

— Что это значит?

— Ты с ребенком могла бы жить здесь, — объяснил он. — Здесь много лет жила наша бывшая экономка, работавшая еще при моем отце. Несколько месяцев назад она умерла. Ты можешь обставить дом по-своему, купить новую мебель.

— Жить здесь? — сказала она. — В каком качестве?

Он не мог заставить себя сказать это.

— В качестве вашей любовницы? — сказала она.

— Здесь у тебя будет няня для ребенка, пара служанок, садовник. Даже автомобиль с шофером, если пожелаешь.

Она желала, чтобы здесь был он, вот что было главное.

Он неправильно истолковал ее задумчивость.

— Может, хочешь дом побольше? Или лучше в Кенсингтоне? Хочешь экономку, дворецкого? Я дам тебе все что угодно, неужели ты не понимаешь? Моя жизнь без тебя пуста.

Она видела, что он говорит правду. Во всяком случае, прямо сейчас это было правдой — когда он хотел ее и жаждал удовлетворить свое желание. Но по собственному горькому опыту она знала, как быстро все может измениться.