Крылья империи - Владимир Коваленко

— Зимой можно больше… — вставил Иоанн, напоминая, как славно удалось пугнуть Европу в конце турецкой войны.

— А вернутся они все? А весной что, капитулировать?

Над уютным залом повисла короткая тишина. Которую обычно разрывают исторической фразой. Но — все сидели, сверлили друг друга взглядами. И молчали. Наконец Румянцев хлопнул рукой по столу:

— Надо форсировать план Тембенчинского. Заодно и проверим, кто там у него чего стоит.

— Всех в солдаты? Не дав прийти в себя? Не слишком ли, Петр Александрович? — впервые за последние несколько месяцев Виа встряла в обсуждение. А не сделала доклад.

— Добровольцев. Остальные пусть их кормят. Как в указе было: кто защищает землю, тот и владеть право имеет. Будем сначала брать одного из десяти. А там посмотрим. Так и экономику сохраним, и от врагов отобьемся. Другого выхода не вижу.

— Так и сделаем, — торопливо согласился Иоанн.

— Раз ты за… — протянул Петр, — решено!

— Так воюем? — спросил Чернышев. — Или оттягиваем?

— Ну нельзя же так вот рьяно рваться в драку, Захар Григорьевич, — попенял военному министру Шувалов. — Да и у Петра Александровича, вижу, глаза горят. А между тем остров-то потеряли вы! Будь он защищен надлежащим образом…

— Но весь наш флот Немецкого моря прикрывал Канал. А Соединенный флот торчит в Мраморном море. Через Дарданеллы турки не пропускают! Эскадру же для Штральзунда вы мне за год даже заложить не соизволили!

— У меня есть более важные дела, чем наращивание непроизводительных морских сил.

— Ну да, шпионство вы считаете более производительным! И столбы с глазами на площадях!

— Шпионство, как выражается, Захар Григорьевич, — нарочито повернувшись от раскрасневшегося оппонента к царям, своим самым занудным голосом мороженой рыбы разъяснил Шувалов, — действительно дает некоторую прибыль. Своевременно полученное известие в любом деле крайне важно, а при игре на биржах и подавно. А мы с некоторых пор игрываем… и не настолько безуспешно, чтобы некоторые менее удачливые игроки не начинали подумывать о конфискации принадлежащих России зарубежных дел. Возможно, они и провоцируют! А вот воевать нам еще рано. Вы говорили о переселенцах как о готовых солдатах и рабочих. К тому же питающихся святым духом. Иначе соизвольте подсчитать, за сколько дней они сожрут наши провиантские запасы на случай лихолетья? Но солдатам нужны ружья и пушки, а рабочим — станки. Тут у нас есть запас. Небольшой. Но ружья употребляют порох, станки жрут энергию. Нужно перекрывать реки, ставить климатические двигатели, пороховые заводы, арсеналы. Это годы работы. Иначе ваша орда в решительный момент останется без патронов.

— Можно ввести трехсменную работу, — рассматривая потолок, заметила княгиня Тембенчинская, — что даст утроение производства на том же оборудовании.

— А освещение? — Шувалов аж с места встал, хоть было и не принято. — Идея хороша, но для возможности такой мобилизации нам нужны газовые заводы. При лучине много не наработаешь. Господа военные! Дайте мне пять лет на подготовку и воюйте хоть с преисподней!

Торжественно взмахнул рукой и сел на место.

— Остров надо отобрать, — твердо сказал Иоанн, — того требует честь России.

— И стратегические соображения, — напомнил Румянцев, — это одна из важнейших наших оборонительных позиций.

Которую за семь лет так и не успели сделать неприступной. Все находились другие дела.

— Но без войны, — констатировал Петр, — что невозможно. А значит, это хлеб князя Тембенчинского. Ему и поручим. От вас же, господа, требуется полное ему содействие. Даже если потребует под стол залезть и кукарекать…

— Не потребует, — повеселев, заявил Чернышев, — у него имеется вкус. Причем отличный от вашего вкуса, государь!

Готическая атмосфера кабинета из давящей вмиг стала воздушной, мерцающие лучи света стали перерисовывать на столе картинки витражей.

— Михаил мне что-то такое рассказывал, — сообщил, нарочито тяжело роняя слова, Румянцев. — А, о роли флейты в восточном военном искусстве. Два раза при помощи флейты был достигнут решительный успех в совершенно безнадежном положении. В обоих случаях командиру приходилось на этом инструменте играть. Так что я бы и от кукареканья не зарекался…

Похохатывая, совет стал торопливо разбегаться по своим присутствиям. Остались только двое императоров. Петр, как всегда, распахнул окно и принялся набивать трубку. Несмотря на голую брусчатку под окнами, простирающуюся до самого Кольца Генерального Штаба, откуда-то пробивался запах цветущих лип. А возле колонн Зимнего немного вразвалку бегала знакомая суматошная фигурка князя Тембенчинского. Ждал жену. Дождался, налетел, ухватил на руки, сунул в карету…

— У нас на носу война? — хмыкнул Иоанн. — Это глава Аналитического отдела? И специалист по невозможному? Царская затычка?

— Зная эту парочку, могу предположить, что едут они в Дом-на-Фонтанке. Да и нет у них пока другого дома… Не удосужились. Отчего ты их не переносишь?

— С чего ты это взял? Хм, я намылил пару раз Виа шею. На Михаила поорал. Так и что? Дело начальственное, да и полезное, чтобы себя не забывали. А так… просто завидую, наверное.

— Так женись. И пусть завидуют тебе, — Петр выпустил затейливое колечко.

— И мне повезет, как тебе в первый раз.

— Зато второй вышел удачный. Ну?

Иоанн поскучнел.

— Кризис закончится, тогда.

Петр задумчиво разглядывал булыжники, заготовленный для столпа государева ока постамент.

— А как это все вообще будет выглядеть через несколько лет? — тихо спросил он. — А? По этой вот площади будут сновать наши доверенные люди: вулпы, калкасы, рархи, ринийцы, весь этот паноптикум! И над всем этим — огромный глаз синего пламени. Ты представляешь?

— Нет, — твердо ответил Иоанн, — не представляю. А вот окрестить их постараюсь…

— Лето же! Отчего и почему такой возмутительный холод!

Сен-Жермен улыбнулся. Ледяной ветер, как всегда, облетал его стороной. Зато соседям доставалось в полной мере. И все равно — жалобы именно датского посла на холод ингерманландского лета казались ему вещью, достойной улыбки. К чему было бравировать закаленностью скандинавской натуры и являться в одном лишь раззолоченном официальном камзоле? Все прочие закутались в плащи и надвинули на глаза треуголки. Да, это закрывало обзор. Но смотреть-то, в сущности, было не на что. Буро-зеленая неухоженная трава. Грязноватого цвета песок. Невысокая тягучая рябь на мышиного цвета озерных водах. Строения посеревшего дерева — то ли бараки, то ли сараи. Одно из них, самое большое, плавало близ берега, поддерживаемое понтонами.