Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Рычагов поднял голову.

— А кто сейчас на моем месте?

— Ваш бывший заместитель.

— А, Жигарев… Наверное, справится.

— Вам надо отдохнуть, Павел Васильевич. Вам есть куда поехать сейчас?

— Не знаю…

— Товарищ Сталин, — вступил в разговор Берестин. — Пусть генерала отвезут в мой номер, доставят ему свежую форму, ордена и прочее, он придет в себя, а потом мы все решим.

— Согласны, товарищ Рычагов?

— Как прикажете…

— Вот так и прикажем. Езжайте, все будет сделано. Закажите обед в номер, сами никуда не ходите, можете выпить, но не слишком, и ждите своего командующего.

Когда Рычагов ушел в сопровождении старшего политрука — но не из НКВД, а армейского (Новиков все же осуществил в Кремле смену караулов), Андрей походил по кабинету, потом сел напротив Берестина.

— Ужас, что делается… А Паша мне не нравится. Раскис.

— Нет. Он не раскис, а сорвался. Приготовился, может, к концу, когда из камеры вывели и за ворота повезли, а тут сразу вот как… Как с размаху в отпертую дверь. К утру он отойдет. Жену его надо разыскать, она у него тоже летчица, не знаю — посадил ты ее тоже или как?

— Сейчас выясню.

— Давай. Если сидит — тоже пусть в порядок приведут и завтра встречу устроим. Послезавтра — в Минск. Время жмет.

— Так где же ты ночь провел? Доложи вождю.

Берестин рассказал, не скрыв и планов по отношению к Лене.

— Хитер… — усмехнулся Новиков и жестом пресек возражения Алексея. — Не хуже тебя все понимаю. Ладно. Квартирный вопрос решим, не проблема. А в загс, конечно, ходить не нужно, мы рекламы не любим. Сделаем красиво и оригинально. Напишем справку, что такая-то есть жена такого-то, и попросим лично Калинина подписать… Во ксива будет! Музейная. Когда станешь экспонатом истории, пусть биографы изумляются, в чем причина… Но на фронт ее с собой — не брать. Марков пусть потом как знает, а Берестин мне нужен свободным от мирских сует. Я же обхожусь.

— Ну, у тебя же другое. Власть! Самый сладкий наркотик. А власть у тебя немыслимая. Гений всех времен, дядя Джо…

— Кстати, о дяде. Надо ему усы малость опалить. Чтоб, когда мы уйдем, возврата не было. Я уже набросал тут. Партия чтоб осталась только политической силой. Власть — действительно передать Советам, землю — крестьянам. И главное — устранить монополизм. Думаю, без многопартийной системы и независимой прессы даже настоящих выборов не организуешь… Но вопросов много, надо посоветоваться. Потом покажу. А сейчас ты у меня за гения сыграешь. Там ракетчики в приемной ждут. Я с ними поговорю о форсировании работы по «катюшам», чтоб к началу успеть.

— Если бы установок двести было… Полсотни надо сделать на танковых шасси. От БТ. И по сорок восемь направляющих… Очень пригодится.

— Ты пока, чтоб время не терять, нарисуй в деталях РПГ-7, СПГ и фаустпатрон на всякий случай. Предложим, как твое изобретение.

— Сейчас сделаем. Зови своих ракетчиков.

Группа специалистов из ракетного КБ была, разумеется, крайне поражена, когда Сталин не только очень грамотно поговорил о возможностях, какие сулит широкое применение ракетного оружия, но и сугубо категорически осудил все задержки, имевшие место как по вине ГАУ, так и по недостаточной активности самих ракетчиков, не умеющих отстаивать, как должно, свое изделие. (О репрессированных основателях КБ он решил пока не вспоминать).

— Считайте приказом — в течение трех недель довести выпуск изделий до двадцати штук в сутки. Любыми способами. Вводите трехсменную работу, занимайте любые производственные мощности, подходящие по профилю, упрощайте технологию. Для поощрения лучших рабочих и ИТР выделим какие угодно суммы. Вносите предложения. График выпуска докладывать еженедельно. Пока все. А теперь давайте послушаем товарища Маркова…

Берестин с интересом присутствовал на совещании. Перед ним сидели люди, мгновенно вознесенные из жалкого и унизительного положения полупризнанных изобретателей к вершинам славы. Одобрение Сталина воспринималось именно так. Что они могли испытывать еще час назад, кроме глухого раздражения и горестного недоумения? Понимая, что создали великолепное оружие, далеко опередившее свое время, и не имея возможности этого доказать, поскольку увешанные звездами вожди армии поставили на изобретении жирный крест: оно, мол, не обеспечивает точности попадания (отдельного снаряда!), сравнимого с меткостью орудия образца 1902/27 года. И хоть ты лопни, наподобие снаряда названного орудия!

Дав ракетчикам немного переварить полученные указания, Берестин встал и заговорил с интонациями лектора общества «Знание».

— Товарищи, мне придется напомнить вам некоторые аспекты только что завершившихся операций в Западной Европе. Если вы следили за печатью, то не могли не обратить внимания на то, что немецкая армия с постоянством — впрочем, вполне оправданным — применяла один и тот же прием: прорыв фронта на всю глубину обороны танковыми клиньями и последующую дезорганизацию всей стратегической структуры противника. Исходя из этого, позволим себе задать вопрос — что, на ваш взгляд, можно противопоставить такому приему?

Присутствующие явно были удивлены таким резким переходом от сталинской категоричности к академическому тону незнакомого командарма. В то время и на таком уровне обычно разговаривали по-другому.

После короткой паузы сидевший у дальнего конца стола бригинженер сказал:

— Ну, это, очевидно — сильную противотанковую артиллерию.

— Совершенно верно. Но, прошу заметить, мы пока не располагаем артиллерией, способной решать данную задачу. Не имеем подходящей организованной структуры артчастей, соответствующей матчасти. И не всегда нам удастся вовремя определять направления главных ударов. Если противник использует, допустим, пятьсот танков одновременно… Поэтому напрашивается вывод — надо иметь мощное и маневренное противотанковое оружие в каждой роте, даже каждом взводе.

— Это не новость, — разочарованно сказал тот же бригинженер. — Противотанковые ружья известны давно, но итоги польской кампании не подтвердили их эффективности.

Берестин подошел к нему, остановился рядом.

— Вы правы. Эффективность была невысокая, хотя это, возможно, объясняется не только техническими причинами. Но мне начинает казаться, что вы — представители самого революционного направления в артиллерии, сами до конца не представляете, на что годится ваше изобретение. Вот я, прошу прощения за нескромность, имел возможность довольно долго думать над вашими реактивными снарядами. И возникают довольно простые идеи. Например, взять снаряд с одной направляющей, поставить на легкий станок, и… — Берестин с ожиданием посмотрел на присутствующих, без спросу взял со стола Сталина папиросу и закурил.

— Рассеивание… — подал кто-то голос.

— Точно! Такие ракеты известны с прошлого века и из-за рассеивания сошли со сцены. Ваш отдельно взятый снаряд тоже имеет порядочное рассеивание. Хотя на Халхин-Голе летчики попадали эрэсами в самолеты японцев… А теперь идем дальше. Уменьшаем вес заряда вдвое, танку хватит, вместо фугасного делаем кумулятивный. — На листе бумаги Берестин заранее изобразил схему и предъявил ее сейчас присутствующим. — Вместо активно-реактивного двигателя делаем вот такой, попроще, а чтобы запускать снаряд, нам потребуется приспособление… — Алексей предъявил соответствующие эскизы.

Дело пошло. Посыпались вопросы, на которые ракетчики отвечали друг другу уже сами. Берестин только направлял разговор. Понадобится порох с иными, весьма специфическими свойствами? Пожалуйста: вот его формула и характеристики.

Хорошо, подумал Берестин, что в этой реальности не принято задавать лишних вопросов. Взять хотя бы этот порох: молодые гении наших дней стали бы добиваться, как выведена формула, да где, кто испытывал и почему им об этом неизвестно… А здесь товарищ Сталин прервал свою олимпийскую созерцательность, спросил: «Все ясно, товарищи? Опытный экземпляр представить на испытания через две недели, ответственный за проект бригинженер… — он не вспомнил фамилии и указал трубкой: — Ну вот вы… Вы вольны вносить любые необходимые изменения, при условии сохранения оговоренных здесь тактико-технических данных. Все свободны». — И окрыленные ракетчики покинули кабинет.

Удивителен и неизъясним ход человеческой мысли, об этом Берестин задумывался уже давно. Одни озарения опережают свое время на тысячелетия, а вроде бы лежащие на поверхности идеи, для которых созрели и технические возможности, и социальная обстановка, не реализуются годами, а то и веками.

Отечественные народовольцы с упорством, достойным удивления, но не поощрения, рыли тоннель под насыпь, чтобы взорвать царский поезд, и — опоздали, хотя трудились два месяца без отдыха, потом Степан Халтурин таскал за пазухой динамит в подвал Зимнего дворца, собрал три пуда, разнес в щепки целое крыло здания, убил семнадцать солдат охраны, а царь уцелел. Невероятной сложности достигла тактика бомбометания, появилась и философия этого дела, а казалось бы, чего проще? Винтовка Бердана N 2 имела прицельную дальность семьсот сажен, пятнадцатиграммовая пуля била весьма точно и надежно, царь любил прогуливаться пешком и проводить разводы караула перед дворцом, и после двух недель тренировки хороший стрелок с подходящей крыши положил бы его без труда и риска… Но до такой простой мысли пришлось доходить целых восемьдесят два года, до шестьдесят третьего, когда застрелили Кеннеди.