Мне 40 лет - Мария Арбатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять звонки в министерства, снова их бессмысленные бумажки и самостоятельное копание в литературе и доведение до белого каления по телефону компетентных людей занудными вопросами.
Программу трясли, чистили, мыли, пудрили, завивали и тихо делали утечки. «Независимая газета» немедленно написала статью «Главный феминист России — президент»; «Труд» — «Семейный вопрос президента». А Яна Жиляева из «МК» и вовсе — «Как Ельцин стал феминистом». В ней было такое: «Наша молодёжь взрослела в годы больших перемен. Страна предстала перед их глазами как дом, в котором идёт капитальный ремонт. Их система ценностей выстраивалась в мире, полном эклектики социалистических атавизмов, перестроечных завихрений, стихийного рынка, слабого исполнения законов, социальной незащищённости и культа насилия и жестокости на кино и телеэкранах — как тут не узнать голос известной феминистки, ведущей передачи „Я сама“ Марии Арбатовой».
Конечно, это прочитали в Волынском и мне дали по шее. Я была не виновата в том, что редактура не смылила мой, достаточно узнаваемый стиль. Слово «феминист» ещё осознавалось как пародийно-ругательное, и не факт, что подобный заголовок был полезен в избирательной компании. Пришлось вести себя ещё аккуратней, выступая на всех подряд каналах радио и телевидения по поводу выборов. У меня был статус телеперсоны, СМИ широко распахивали все двери, а дальше предстояло плести тонкое венское кружево от меня к феминизму, от феминизма к демократии, от демократии к реформам, от реформ к Ельцину.
Я никогда не преувеличивала своей роли в истории, так же как и роли всей программы. Но для меня это была лестница в мир, который до этого я игнорировала, одновременно предъявляя ему претензии. Это был мир документов, их медленного и трудного лоббирования, их постепенного превращения в законы, длинной работы по отрастанию ног у законов, и садистски медленного преобразования общества. Прежде, я представляла власть как чёрный ящик и интересовалась только продуктами входа и выхода. После истории с программой я научилась приблизительно читать работу внутренностей обширного политического механизма, формирующего время и пространство вокруг меня.
И вот наконец выборы. Всех лихорадит. Телевидение, конечно, продолжает мочить Ельцина то за Чечню, то ещё за что, хотя формально агитация запрещена. Вся группа разъезжается голосовать по домам и снова собирается в Волынском. Ближе к ночи, нагладившись и приодевшись, Володя Размустов, Саша Рубцов и мы с Олегом садимся в машину и едем в выборный информационный центр в ТАССе. В ночном магазине торжественно закупаются бутылки.
— Зря заранее, сглазите, — говорю я.
— Тогда будем пить с горя, — отвечает Володя, — И, вообще, не гони волну, сегодня ночь как новогодняя.
Я пытаюсь переориентировать свою предвыборную истерику в лихой новогодний расслабон, но это мало получается. В ИТАР-ТАССе уйма народу, весь политический и журналистский бомонд. Звёзды шоу-бизнеса и дамы полусвета важно прохаживаются, как на модной презентации. Потом слышала, по какому блату и за какие деньги доставались эти самые входные, чтобы «помелькать в судьбоносный момент». Все галдят, появляются сведения по дальним регионам, журналисты кричат их в мобильные телефоны. Толпа периодически набивается в зал, где то Сатаров, то Филатов проводят психотерапевтические сеансы на тему «наше дело правое, мы победим!» Толпа выбегает из зала и рассредотачивается то вокруг бутербродов, то вокруг телефонов, то вокруг свежего авторитетного лица. Тут же идёт телевизионный прямой эфир Российского канала, тут же Джуна кому-то снимает напряжение и т. д.
Примерно на середине информационного потока подходит Володя Размустов, наш формальный руководитель, и говорит: — Всё, победа! Едем пить в Кремль к помощникам Лившица.
— Может, всё же дождемся окончательных результатов, — суеверно прошу я.
— Вот ты их и будешь дожидаться. Тебя всё равно не берём, — отвечает Володя.
— Почему? — недоумеваю я.
— А что тебе там делать? Там одни мужики. К тому же ты не пьёшь, — объясняет Володя.
— Хорошо, а сюда я как кто приехала? — интересуюсь я.
— Как эксперт, как член группы, — злится он.
— А почему я не могу ехать туда как эксперт и член группы? — Мне триста лет не снились помощники Лившица в Кремле, но я зверею, когда со мной так обращаются.
— Потому что там будут свои дела и мужские разговоры. Да я и пропуск на тебя не делал, а сейчас его уже поздно заказывать!
Я не могу обращаться за помощью к Олегу, потому что сама настаивала на том, что здесь я не чья-то жена, а эксперт. Поворачиваюсь и ухожу.
«Новогодняя» ночь «удалась».
Итак, меня привлекли к работе; я выполнила её, как всякий благодарный новообращенец, качественно и в рекордно короткие сроки; я многократно сдала тест на номенклатурную этику; знала, где, как и с кем нужно себя вести; была нема как рыба относительно информации не общего пользования; была практически безупречна. Но я оставалась женщиной. И у чужой мужской компании не было времени на адаптацию к тому, что со мной надо обращаться в рамках моей роли, а не в рамках моего пола. Потому что даже в своей компании, если я где-то прокалывалась, это было «потому, что-то я женщина», а если у меня что-то получалось, то это было «несмотря на то, что я женщина».
Как сказала однажды мне на банкете великолепная Людмила Пихоя: «Если бы ты знала, как мне надоело подкладывать им мысли в тарелку, чтобы они постепенно принимали их за свои. Как мне надоело маскироваться в то, что я им смотрю в рот, потому что баба в их представлении не может ничего другого. Это совершенно мужское государство — я на шпильках не могу до Кремля дойти! Я ломаю шпильки! Потому что у них там булыжники! Их это не волнует!».
За это время сыновья превратились в замечательных молодых людей, бросали одни университеты, поступали в другие и концертировали со своей музыкальной группой по клубам, расширяя мой кругозор в области ночной жизни Москвы. Однако публичность моей жизни пришлась им не по вкусу, они перестали фотографироваться со мной и в новых компаниях скрывали родственные отношения. Они по-прежнему очень помогают мне, но строят независимые биографии.
Глава 35
ПЛЮСЫ И МИНУСЫ ТЕЛЕВИЗОРА
Никто никогда не объяснял мне, что значит работать в кадре. Как сказал один знакомый, посмотрев передачу: «Никогда не думал, что можешь так долго молчать!»
Было понятно только, что «ток» — разговаривать, «шоу» — показывать. Как говорила Алиса в Стране чудес: «Книжка неинтересная, если в ней нет картинок и разговоров». Несколько интервью и участий в передаче убедили меня в собственной телегеничности, а лекции и монологи о феминизме изнурили так, что я решила гнать их на большую аудиторию, чтоб не вязнуть в повторах. Как одной из тех, которые «были слишком далеки от народа», мне казалось, что изложенные с телеэкрана основы феминизма мгновенно изменят жизнь в отдельно взятой стране.