Петербург. Стихотворения (Сборник) - Андрей Белый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Незабвенной памяти М.С. и О.М. Соловьевых
Могилу их украсили венками.Вокруг без шапок мы в тоске стояли.Восторг снегов, крутящийся над нами,в седую Вечность вихри прогоняли.
Последний взмах бряцавшего кадила.Последний вздох туманно-снежной бури.Вершину ель мечтательно склонилав просвете ослепительной лазури.
1903МоскваСв. Серафим
Посвящается Нине Петровской
Плачем ли тайно в скорбях,грудь ли тоскою теснима —в яснонемых небесахмы узнаем Серафима.
Чистым атласом пахнёт,в небе намотанном.Облаком старец сойдет,нежно разметанным.
«Что с тобой, радость моя, —радость моя?..»
Смотрит на насликом туманным, лилейным.Бледно-лазурный атласв снежно-кисейном.
Бледно-лазурный атластихо целует.Бледно-лазурный атласв уши нам дует:«Вот ухожу в тихий час…Снова узнаете горе вы!..»С высей ложится на насотблеск лазоревый.
Легче дышатьпосле таинственных знамений.Светит его благодатьтучкою алого пламени.
1903Владимир Соловьев
Посвящается М.С. Соловьеву
Задохлись мы от пошлости привычной.Ты на простор нас звал.Казалось им – твой голос необычныйбезумно прозвучал.
И вот, когда надорванный угас тынад подвигом своим,разнообразные, бессмысленные кастыпричли тебя к своим.
В борьбе с рутиною свои потратил силы,но не разрушил гнет…Пусть вьюга снежная венок с твоей могилыс протяжным стоном рвет.
Окончилась метель. Не слышен голос злобы.Тиха ночная мгла.Над гробом вьюга белые сугробыс восторгом намела.
Тебя не поняли… Вон там сквозь сумрак шаткийпунцовый свет дрожит.Спокойно почивай: огонь твоей лампадкимне сумрак озарит.
1903МоскваОжидание
Посвящается СМ. Соловьеву
Как невозвратная мечта,сверкает золото листа.
Душа полна знакомых дум.Меж облетающих аллейпризывно-грустный, тихий шумо близости священных дней.
Восток печальный мглой объят.Над лесом, полные мечты,благословенные перстызнакомым заревом стоят.
Туманный, красно-золотойна нас блеснул вечерний лучбезмирно-огненной струейиз-за осенних, низких туч.
Душе опять чего-то жаль.Сырым туманом сходит ночь.Багряный клен, кивая вдаль,с тоской отсюда рвется прочь.
И снова шум среди аллейо близости священных дней.
Август 1901Серебряный КолодезьПризыв
Памяти М.С. Соловьева
Призывно грустный шум ветровзвучит, как голос откровений.От покосившихся крестовна белый снег ложатся тени.
И облако знакомых грезлетит беззвучно с вестью милой.Блестя сквозь ряд седых берез,лампада светит над могилой
пунцово-красным огоньком.Под ослепительной луноючасовня белая, как днем,горит серебряной главою.
Там… далеко… среди равнинстаринный дуб в тяжелой мукестоит затерян и один,как часовой, подъявший руки.
Там, далеко… в полях шумити гонит снег ночная вьюга…И мнится – в тишине звучитдавно забытый голос друга…
Старинный дуб порой вздохнетс каким-то тягостным надрывом…И затрепещет, и заснетсреди полей глухим порывом.
1903МоскваЗнаю
Посвящается О.М. Соловьевой
Пусть на рассвете туманнознаю – желанное близко…Видишь, как тает нежданноОбраз вдали василиска?Пусть все тревожно и странно…
Пусть на рассвете туманнознаю – желанное близко.
Нежен восток побледневший.Знаешь ли – ночь на исходе?Слышишь ли – вздох о свободевздох ветерка улетевший —весть о грядущем восходе?
Спит кипарис онемевший.Знаешь ли – ночь на исходе?
Белые к сердцу цветы явновь прижимаю невольно.
Эти мечты золотые,эти улыбки святыев сердце вонзаются больно…
Белые к сердцу цветы явновь прижимаю невольно.
Август 1901Возмездие
Посвящается Эллису
1Пусть вокруг свищет ветер сердитый,облака проползают у ног.Я блуждаю в горах, – позабытый,в тишине замолчавший пророк.
Горький вздох полусонного кедра.Грустный шепот: «Неси же свой крест…»Черный бархат истыкан так щедробесконечностью огненных звезд.
Великан, запахнувшийся в тучу,как утес, мне грозится сквозь мглу.Я кричу, что осилю все кручи,не отдам себя в жертву я злу.
2И всё выше и выше всхожу я.И всё легче и легче дышать.Крутизны и провалы минуя,начинаю протяжно взывать.
Се, кричу вдохновенный и дикий:«Иммануил грядет! С нами Бог!»Но оттуда, где хаос великий,раздается озлобленный вздох.
И опять я подкошен кручинойЕще радостный день не настал.Слишком рано я встал над низиной,слишком рано я к спящим воззвал.
И бегут уж с надеждою жгучейна безумные крики мои,но стою я, как идол, над кручей,раздирая одежды свои.
3Там… в низинах… ждут с верой денницу.Жизнь мрачна и печальна, как гроб.Облеките меня в багряницу!Пусть вонзаются тернии в лоб.
Острым тернием лоб увенчайте!Обманул я вас песнью своей.Распинайте меня, распинайте.Знаю – жаждете крови моей.
На кресте пригвожден. Умираю.На щеках застывает слеза.Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю»,поцелуем смыкает глаза.
Ах, я знаю – средь образов торныхпропадет сиротливой мечтой,лишь умру, – стая воронов черных,что кружилась всю жизнь надо мной.
Пригвожденный к кресту, умираю.На щеках застывает слеза.Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю».Поцелуем смыкает уста.
4Черный бархат, усеянный щедромиллионами огненных звезд.Сонный вздох одинокого кедра.Тишина и безлюдье окрест.
Октябрь 1901МоскваБезумец
Посвящается А.С. Челищеву
1«Вы шумите. Табачная гарьдымно-синие стелет волокна.Золотой мой фонарьзажигает лучом ваши окна.
Это я в заревое стеклок вам стучусь в час вечерний.Снеговое челоразрывают, вонзясь, иглы терний.
Вот скитался я долгие днии тонул в предвечерних туманах.Изболевшие ноги моив тяжких ранах.
Отворяют. Сквозь дымный угарзадают мне вопросы.Предлагают, открыв портсигар,папиросы.
Ах, когда я сижу за столоми, молясь, замираюв неземном,предлагают мне чаю…О, я полон огня,предо мною виденья сияют…Неужели меняникогда не узнают?..»
2Помним все. Он молчал,просиявший, прекрасный.За столом хохоталкто-то толстый и красный.
Мы не знали тогда ничего.От пирушки в восторге мы были.А его,как всегда, мы забыли.
Он, потупясь, сиделс робким взором ребенка.Кто-то пелзвонко.
Вдругон сказал, преисполненный муки,побеждая испуг,взявши лампу в дрожащие руки:
«Се дарует нам светИскупитель,я не болен, нет, нет:я – Спаситель…»
Так сказал, наклонилон свой лик многодумный…Я в тоске возопил:«Он – безумный».
3Здесь безумец живет.Среди белых сиреней.На террасу ведетряд ступеней.За ограду на весьпрогуляться безумец не волен…Да, ты здесь!Да, ты болен!
Втихомолку, смешнойкто-то вышел в больничном халате,сам не свой,говорит на закате.
Грусть везде…усмиренный, хороший,пробираясь к воде,бьет в ладоши.
Что ты ждешь у реки,еле слышно колеблятростники,горьких песен зеленого стебля?
Что, в зеркальность глядясь,бьешь в усталую грудь ты тюльпаном?Всплеск, круги… И, смеясь,утопает, закрытый туманом.
Лишь тюльпан меж осоки лежитвесь измятый, весь алый…Из больницы служитель бежити кричит, торопясь, запоздалый.
Март 1904МоскваЖертва вечерняя
Стоял я дуракомв венце своем огнистом,в хитоне золотом,скрепленном аметистом —один, один, как столб,в пустынях удаленных, —и ждал народных толпколенопреклоненных…Я долго, тщетно ждал,в мечту свою влюбленный…На западе сиял,смарагдом окаймленный,мне палевый приветпотухшей чайной розы.На мой зажженный светпришли степные козы.На мой призыв завылвдали трусливый шакал…Я светоч уронили горестно заплакал:«Будь проклят, Вельзевул —лукавый соблазнитель, —не ты ли мне шепнул,что новый я Спаситель?..О проклят, проклят будь!..Никто меня не слышит…»Чахоточная грудьтак судорожно дышит.На западе горитсмарагд бледно-зеленый…На мраморе ланитпунцовые пионы…Как сорванная цепьжемчужин, льются слезы…
Помчались быстро в степьиспуганные козы.
Август 1903Серебряный КолодезьМания