"Нантская история" - Константин Соловьёв

— А вы не думаете, что где-то промахнулись? Если бы граф Нантский скончался, улицы бы уже кипели слухами.

— Неважно, — он махнул рукой, — Это же граф. Он умер несколько часов назад, но объявят об этом через пару дней. Пока наследники будут кидаться один на другого, пока личная гвардия попытается докопаться до причины… Такие новости сразу не обнародуют. Но уверяю, он мертв и холоден, как этот сервус. Яд более чем надежен. Он содержит в себе нано-агент, одну из лучших разработок имперских лабораторий в этой области. Проникая в кровь, микроскопические частицы скапливаются в спинном мозге, после чего активируются и начинают свою работу. Универсальный нейро-токсин, уничтожающий нервную систему своей жертвы, которая умирает от удушья. Смерть не безболезненная, но надежная. Конечно, без всяких следов. И, конечно, Император будет безутешен, когда узнает, что его верный друг и боевой соратник граф Дометиан Нантский скончался от тяжелой и кратковременной болезни. Что делать, мир жесток, и все мы в руках Господа, а граф был уже немолод… Личная охрана графа будет еще некоторое время искать отца Гидеона, бесследно пропавшего после праздничной службы. Совершенно напрасно, конечно. Завтра у меня уже будет другое лицо.

— Если будете в Провансе, выпейте за меня стаканчик.

— С удовольствием, Альберка.

Я прикрыла на секунду глаза. Слишком устала. Слишком много глупостей я успела сделать. И последняя возможность что-либо исправить безнадежно упущена. Никому пенять. Я погубила графа, и погубила не со зла, а по своей глупости. Его — и других людей, которые мне доверились, Бальдульфа и Ламберта. И даже старого бедного Клаудо.

— Заканчивайте, — сказала я вслух, — Вы и так потеряли много времени со мной.

Я ощутила тончайший сквознячок, коснувшийся моего подбородка. Это было мое собственное дыхание, отразившееся от холодной стали.

«Все закончилось, — сказала я себе, и глубоко вздохнула, не открывая глаз, — Господи, если ты и в самом деле есть, прости глупую Альберку, и не сердись на нее слишком сильно».

— Ты не почувствуешь боли, — сказал мне знакомый голос. Я знала, что сейчас он не лгал.

Время закончилось. История тоже.

В последнюю секунду я рефлекторно открыла глаза. Почему-то показалось обидным умирать с закрытыми глазами, как во сне, даже не видя лица своего убийцы. Открывать глаза было глупо. Трусливое человеческое тело не любит видеть такие вещи. Но я всю свою жизнь делала глупости.

Это должна была стать последней.

Убийца с лицом отца Гидеона почему-то не спешил нанести свой удар. Он зачем-то смотрел на собственную руку, сжавшую отточенный стальной шип, и на его лице было что-то вроде удивления. Но чему можно удивляться, если смотришь на свою руку?..

— Заканчивайте, — бросила я ему. Страх отступил. Сейчас я хотела только чтобы все кончилось побыстрее, — Чего вы ждете, черт возьми? Пасхи?

— Я… Кххх… Что… — он посмотрел на меня и впервые я увидела в его глазах испуг. Самый настоящий испуг. Эти глаза перестали быть бездонными, страх обратил их двумя мелкими лужами с дрожащей мутной водой.

— Очередная уловка? К чему она?

Он попытался что-то сказать, но из его рта донеся только хрип. И даже в этом хрипе был страх и удивление. Как у человека, увидевшего нечто настолько пугающее и невероятное, что отнялся язык. Я присмотрелась и увидела, что губы его подернулись синим, и затвердели, как окостеневший рот утопленника.

Это было странно. Но длилось не очень долго.

Убийца застонал и, неожиданно выронив кинжал, жалобно звякнувший об пол, обхватил себя поперек груди. Все его тело начало мелко дрожать и корчиться в судорогах, похожих на какой-то отвратительный нечеловеческий танец.

— Какого дьявола? — громко спросила я.

Даже последний акт провалившейся пьесы оказался фарсом.

Человек в сутане священника что-то нечленораздельно промычал неподвижным ртом, уставившись на меня перепуганным взглядом. Такой взгляд невозможно подделать — я почувствовала это. При всем актерском искусстве и мастерстве перевоплощения. Такой взгляд может быть только бессознательным — сигнал испуганного и жестоко страдающего тела. С трудом распрямив руку, он зачем-то указал скрюченным дрожащим пальцем на стакан, из которого перед этим пил. Он был пуст, но на стенках виднелись густые багровые потеки.

Ну конечно.

Не в силах побороть себя, я вдруг рассмеялась. Смех прошел волной по всему телу, и это тоже было похоже на конвульсии. Очень неудобно корчиться от смеха, когда не можешь пошевелить и пальцем. Возникает такое ощущение, будто сейчас задохнешься. Но прекратить смеяться я не могла. Это было сильнее меня.

Он смотрел, как я смеюсь, и глаза его делались все больше и больше. Он попытался сделать шаг назад, но ноги уже не слушались его, и это усилие оказалось роковым — он рухнул на колени, как подрубленный. Мелкая дрожь сотрясала его, и руки, скрючившиеся двумя уродливыми птичьими крыльями, уже не могли поднять кинжал. Он был похож на замерзающего заживо человека, стремительно синеющие губы и провалы под глазами усиливали это сходство.

— Аккххх… — проскрежетал он, пытаясь удержать на мне взгляд закатывающихся глаз. Его рот точно был набит толченым стеклом, которое теперь крошилось прямо в глотке, — Аххххррр…

— Плохо быть самым хитрым, — сказала я, наблюдая за тем, как он, мученически гримасничая застывающим лицом, пытался что-то сказать, — Потому что если ты слишком хитрый, то в конце концов можешь обхитрить сам себя. С вами, кажется, случилось что-то в этом роде. Наверно, с моей стороны будет нетактично сказать вам, что вы умираете. Ну да черт меня дери, когда я была тактичной?.. Вы умираете. Дохнете. Околеваете. И, насколько я вижу, этот процесс не вызывает у вас восторга. Смерть не безболезненная, но надежная, вы сказали?.. Хоть в этом вы не солгали. Это все так чертовски нелепо и смешно, что вы не поверите. Что?.. Вы хотите узнать, как это произошло? Ну конечно, вы же любопытны не меньше меня. Вы сказали, что меня погубила глупость и вздорность. Знаете, что погубило вас?

— Ахррхрррр…

— Ваш снобизм. Ваше тщеславие. Помните, я говорила, что изысканное вино многолетней выдержки, собранное с лучших виноградников Империи, наверно мало отличается от грошового, из старых трактирных бочек, и золотом платят за него глупцы, для которых важен не вкус, а цена?.. Это правда. А еще я когда-то говорила, что рано или поздно доберусь до вашего драгоценного «Бароло». Так вот, это тоже правда.

— Вы… Выхррр… — у него почти получилось выдавить из себя что-то членораздельное, и я вежливо ждала, уступив ему слово. Но он опять начал хрипеть, задыхаясь, скрюченные когтями пальцы бессильно царапали горло.