Все дороги этого мира - Ольга Табоякова

Инрих стоял, держа в руках завернутые в ткань бумаги Одольфо.

- Он тебе сказал? - Инрих говорил довольно ровно, не скажешь, что его грызет боль потери.

- Сказал, - Хэсс же напротив не мог справиться со своим голосом.

- Вот бумаги, - Инрих положил их на землю между ними.

- Он сказал взять их после его смерти, - вспомнил Хэсс.

- Так и возьмешь, - директор сел на землю, и приглашающе хлопнул рукой рядом с собой. - Садись, тебе надо успокоиться, парень. Ты пока не сможешь общаться с другими.

Хэсс покорно сел. Со своего места им было видно, как Одольфо поворачивает голову, чтобы видеть веселые облака, летящие по небу.

- Он всегда такой был, - Инриху захотелось выговориться.

- Вы давно знакомы? - в свою очередь Хэссу хотелось слушать. Молчать было невыносимо.

- Давно, - директор улыбнулся своим воспоминаниям.

- Давно-давно?

- Ну, не так давно-давно, но давно, - Инрих немножко расслабился. - Сейчас самое время тебе рассказать, раз ты будешь выполнять его последнюю волю.

- Самое, - согласился Хэсс.

- Но я расскажу тебе не о знакомстве, я хочу тебе рассказать о нашей первой постановке, - Инрих посмотрел на сверток, он светился ровным светом, это означало, что Одольфо еще жив.

- Расскажите, - Хэсс тоже посмотрел на сверток.

- Он тогда уже был знаменит. Многие его постановки шли с большим успехом, но он написал весьма странную вещь, и пришел с ней к нам в театр.

- У вас тогда был театр?

- Был, он и сейчас есть, - Инрих еще раз посмотрел на сверток. - Я тогда был помощником директора театра. Я учился у самого Кобвздоха. Очень нетрадиционный был тип, но в своем деле понимал побольше других. Так вот, Кобвздох посмотрел на творение мастера Одольфо. Он тогда уже был мастером, и говорит, что эта вещь слишком-слишком необычная. И что если ее ставить, то Одольфо может в раз растерять все свои лавры мастера, и что взбираться на творческую вершину ему придется еще дольше, чем в тот раз. Одольфо не дрогнул, он бровью не повел на слова Кобвздоха. Он лишь спросил, есть ли у его вещи реальный шанс потрясти мир.

- И что ему сказали? - Хэсса зачаровал рассказ Инриха.

- Кобвздоха ему присоветовал отдавать ставить свой текст в постановку, но пойти и обо всем договориться с Арой.

- Они были знакомы?

- Конечно, но тогда между ними существовали творческие противоречия, - Инрих подумал, что Илиста именно от Арана взяла привычку гоняться за драматургом с ножом.

- А как называлась постановка? - Хэсс не мог вспомнить, что же могло настолько опередить свое время, чтобы были сделаны подобные прогнозы.

- Постановка называлась: "Ливень", - сообщил Инрих.

- Но в "Ливне" ничего такого нет, - запротестовал Хэсс.

- А ты вдумайся, - директор усмехнулся, как оказывается пропаганда затмевает восприятие.

- Но, Инрих, там ничего такого нет. Я же помню сюжет "Ливня", - Хэсс недоумевал.

- Ну-ка перескажи.

- Там три действия, все как обычно, - начал Хэсс. - Там две сюжетные линии. Первая про гильдию нищих. Там бедный нищий все мечтает стать королем. А вторая линия про короля, которому все настолько надоело, что он бы с удовольствием смылся.

- Правильно, Хэсс, - Инрих улыбался.

- Так там каждый осуществляет свою мечту. Нищий становится королем нищих, а король жениться и все хлопоты скидывает на супругу, которой и воевать приходиться и торговать, и с соседями договариваться.

- Молодец, Хэсс, - похвалил директор его довольно точный пересказ.

- Так что там такого, Инрих? - все еще недоумевал Хэсс.

- Это ты привык сейчас, а для того времени полной крамолой было желание кого стать королем, а желание короля все на фиг бросить тоже из ряда вон.

- Правда? - не поверил Хэсс.

- Конечно, правда. Это потом кучу постановок написали про королей и нищих, а до этого времени главными героями были бароны, войны, маги и их дети. Кроме того, там в "Ливне", если ты видел, довольно много рассуждений, и они откровенны, что говорится без прикрас. Понимаешь?

- Наверно, - Хэссу было трудно уместить в голове, что такая обыденная для него вещь, когда-то была взрывной. - Инрих, скажите, я все думал, но так и не понял, почему в труппе спокойно. У вас не было серьезных скандалов. Это тоже заслуга хорошего директора?

Директору польстила скрытая похвала, но он развеял заблуждения Хэсса.

- Я понимаю, о чем ты говоришь. Во многих театрах постоянные склоки, своры и интриги. У нас не так не потому, что я такой умный, или люди такие святые. Нет, Хэсс, все не так, как тебе представляется.

- А как? - Хэсс посмотрел на сверток, он мигал неровным мерцающим светом. Это означало, что Одольфо уже почти ушел от них в другой мир.

- Дело в том, что бродячая жизнь не терпит склок. Мы все умрем, если в труппе будет разлад. Как умирает на воле раненное или больное животное, - Инрих привел удачное образное сравнение.

- Но как вы этого добились?

- Все очень просто, Хэсс, - Инрих посмотрел на сверток. Свет ушел. Одольфо умер, но Инрих предпочитал думать, что тот переродился. - Дело в людях, Хэсс. Если человек с гнильцой, то это известно в наших узких театральных кругах. Сам понимаешь, репутация и личные впечатления. Илиста в этом плане подобрала хороший состав.

- Но не без вашего совета? - Хэсс зажмурился, он тоже увидел, что света от свертка больше нет.

- Не без моего, Хэсс.

Над полянкой закружил кодр, жалобно запела какая-то птица.

- Ты возьмешь сверток?

Хэсс поднялся, нагнулся за свертком и, не оглядываясь, ушел. Инрих еще долго сидел, ожидая пока стемнеет. Тогда надо будет провести церемонию прощания.

Тем временем его племянник и помощник Недай занимался подготовкой к сжиганию тела. В самых сумерках тело Одольфо положили на деревянный помост. Девочки подходили по одной, и клали на помост в голову и в ноги Одольфо цветы. Илиста подошла последней. Она положила охапку больших красных маков.

На церемонию прощания пришел один из мастеров, но кто это был, Хэсс не разглядел. Тот был плаще с капюшоном, стоял в стороне от всех.

Затем к деревянному помосту стали подходить мужчины. Первым подошел Тьямин. Ради прощания с драматургом из повозки вытащили Эльниня, который все также пребывал в глубокой прострации. Вряд ли он осознавал, что происходило вокруг, но указания директора выполнил в точности.

После стали подходить актеры, акробаты, рабочие сцены.

Одним из последних подошел Мухмур Аран. Он не стал класть цветы, а положил под руку Одольфо камень - янтарь. Существовало поверье, что сожженный янтарь помогает душе легче уйти в новую жизнь.

Потом к телу подошел Инрих, он под другую руку положил янтарь.