Собачья работа - Галина Романова

Всадника первыми заметили волкопсы. Двое бежавших впереди остановились и зарычали. Остальная стая (я заметила, что сук в ней нет, одни кобели-одинцы) тут же сбилась плотным полукругом. Я перекинула палку в левую руку, другой потянулась к мечу, чудом сохранившемуся во время скачки. Щита при мне не было, но в случае чего его могли заменить ножны. Да и звери в обиду не дадут — в этом сомнений не было.

Заметив нас, всадник резко повернул навстречу. Он не боялся присутствия волкопсов, а я, присмотревшись, поняла, что и мне его пугаться не стоит.

— Коршун!

«Ястреб» быстро спешился, зашагал через заросли папоротника. Я поспешила навстречу, испытывая радость и облегчение.

— Я вас искал.

— Спасибо.

— Вы вернулись вовремя. Предварительное слушание дела назначено на сегодняшнее утро.

— Что? — Пришлось ухватиться за его плащ, чтобы устоять на ногах. — Но ведь обещали ждать три дня! У меня в запасе должны остаться еще сутки! И дело будет рассматривать столичный суд! Сюда приехали церковники?

— Вы обсчитались, Дайна, — огорошил меня Коршун. — Ваши трое суток истекли сегодня. А суд… Орден Орла прислал двух своих представителей.

Значит, вот оно как. Брат Домагощ да еще двое — этого достаточно для вынесения приговора. Если «орлы» призовут хотя бы еще двух священников или монахов, решение этого импровизированного суда будет иметь законную силу. Ибо все будет зависеть от того, какие формулировки занесут в протокол. Столичный церковный суд вполне удовлетворится какой-то такой записью: «Принимая во внимание опасность обвиняемого для общества, орден Орла берет на себя ответственность за действия в отношении так называемого князя Витолда Пустополя». А поскольку столичный церковный суд обязательно должен проходить с участием «орлов», его вообще можно отменить. Или ограничиться составлением протокола.

— Но мы еще можем успеть, — успокоил меня мужчина. — К полудню как раз доберемся до города, и уже через час будем на месте. Я провожу. И они, думаю, тоже!

Это он по поводу волкопсов, чьи внимательные глаза сверкали за кустами. Звери окружили нас со всех сторон, но не нападали — образовали что-то вроде почетного караула. А бурый кобель и вовсе стоял у ноги, не желая отходить ни на шаг.

Зал заседаний в ратуше оказался заполнен менее чем на треть. Поскольку обвиняемый все-таки был князем Пустопольским и обвинение могло показаться смехотворным для непосвященных, сюда не допустили всех желающих. Переступив порог, я окинула взглядом собрание. Не было никого из местной шляхты или представителей городского магистрата — в таком деле, как осуждение князя-оборотня, его судьи не могли допустить появления лишних свидетелей. Лишь два человека восседали справа и слева от пана королевского дознавателя за столом, покрытым алым сукном, — наверняка их пригласили со стороны, дабы избежать огласки. Там же обнаружились и представители ордена Орла. В регалиях я не слишком разбираюсь, но оба по званию явно были выше нашего «подорлика». Ни княгини Эльбеты, ни тем более Агнешки не было, но мать Любана присутствовала вместе с двумя монахинями. Не нашла я и милсдаря Генриха Хаша, но Тодор стоял подле брата Домагоща. Оба как-то странно посмотрели в мою сторону. Не понимаю, что их так взволновало? То ли само мое появление здесь, то ли присутствие волкопса, который шагал рядом и прижимался к моей ноге как обычный пес. Держу пари, оба рыцаря испугались — и испугались именно появления женщины с собакой. Не надеялись встретить меня среди живых? На Коршуна они так не смотрели. Да тот сразу отступил к стеночке, стараясь быть незаметным.

А вот что было новостью, так это присутствие княжны Ярославы. Она-то что здесь делала? Хотела своими глазами убедиться, что кара настигла чудовище? В то, что девушка все-таки любит бывшего жениха, не верилось совершенно — подле панны Ярославы как ни в чем не бывало сидел пан Матиуш Пустополь. Вот, оказывается, какой кусок Хаши бросили незаконнорожденному родственнику — целое княжество Клевеньское с девушкой в придачу! На что они рассчитывали, явившись на слушание вдвоем? Что Витолд будет осужден и Матиуш вместо него станет князем? Рано радуетесь, голубки! Хаши вам этого не позволят. Они живо прогонят вас в Клевень. А если не они, это сделает Витолд, потому что ради него я собиралась драться насмерть.

Но все эти люди меня мало интересовали. Важнее было другое — перед столом дознавателя в окружении стражи стоял обвиняемый. В кандалах, небрежно одетый, похудевший, заросший, он вызывал скорее жалость, чем ненависть. За минувшие несколько дней лицо его побледнело и осунулось еще больше. Серые глаза мужчины впились в мое лицо. Знаю, о чем ты думаешь! Но я обещала вытащить тебя отсюда, и я это сделаю. Правая рука лежала на загривке волкопса, левую стиснула в кулак, сжимая в ней единственную свою надежду на благополучный исход всего дела. Только не смотри на меня так! Ты делаешь меня слабой. Хочется подбежать, обнять тебя и поцеловать на глазах у всех. А я этого не могу. Именно сейчас не могу! Ради тебя. Ради нас обоих.

— Добрый день! Я не опоздала?

— Нет, панна Брыльская, еще не поздно, — любезно промолвил пан Вышонец. — Несмотря на то что мы уже почти закончили, но… красивой женщине можно простить такую маленькую слабость.

Княжна Ярослава презрительно фыркнула. Ну еще бы! Она моложе, ей за последние дни не приходилось скакать верхом, валяться в душной грязной избе, восстанавливая здоровье. Да и все конечности на месте. Я уж молчу о том, что не помню, когда в связи с этими событиями последний раз мыла голову!

— Благодарю за любезные слова, ясный пан.

— Вы кто? — поинтересовался один из «орлов».

— Дайна-Ядвига Тура-Брыльская, из рода шляхтичей Брыля. Телохранитель на службе у князя Витолда Пустополя. Я пришла свидетельствовать в пользу обвиняемого…

— В этом нет нужды, — начал было «орел», но его остановил дознаватель.

— Поскольку окончательное решение пока не оглашено, мы обязаны выслушать каждого, кому есть что сказать, — произнес он. — И пани Брыльскую в том числе!

— Благодарю, ваша честь. Я могу принести присягу?

— Да-да, конечно.

По знаку дознавателя один из секретарей приблизился ко мне с ларчиком, где лежали доставленные из собора священные реликвии — обрывок пергамента, на котором были начертаны «Наставления» Богини-Матери. Я положила ладонь на крышку ларца:

— Здесь и сейчас клянусь не лгать, не предавать, не лицемерить, ибо пред ликом Матери нахожусь! И да будет милостива ко мне Мать, прощая грехи вольные или невольные…

«Ибо если солгать во имя правды, то ложь становится правдой».