Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

За обедом, сервированным вполне достойно, вяло поковыряв в тарелках с изысканными кушаньями двузубой вилочкой (вот уж прерогатива только аристократов – крестьяне имели право пользоваться только ложками и руками!), и пригубив вина, хотя её бокал достаточно часто участвовал в цветистых тостах, произносимых в её честь, и прочих, она как бы походя выяснила, что у хозяина хлопот выше крыши – особенно с неожиданной земельной собственностью, которая недавно перешла под его юрисдикцию.

Равнодушно-вежливо она выяснила и то, что эта собственность несколько… тяготит мессера барона – а так же сумму, за которую он расстался бы с таким сокровищем.

Почти без её усилия барон, думая, что развлечёт её, поведал, с какими перепетиями и огромными затратами трудов и денег он отвоевал эту собственность, находящуюся, происками и интригами его главного соперника теперь в таком запустении и упадке… Она признала, что проезжая (случайно) мимо, лицезрела лично их некоторое… запустение.

Умело уведя разговор в сторону от этой, якобы, малоинтересной темы в сторону, она спустя значительное время вернулась к ней, сожалея о запустении (как печально!) и такого, в целом, великолепного фамильного замка и сада…

Смущённый барон был вынужден признать, что в средствах, из-за своих стараний в суде, сильно ограничен. Она поинтересовалась налогами на имущество и землю, отвоёванную с такими жертвами. Барон совсем завял, и, обречённо махнув рукой, сообщил о своём настоятельном желании избавиться вообще от таких «обременительных» земель как можно скорее, упомянув при этом гораздо меньшую сумму, которую он, прикидывая здраво, мог бы просить за них.

Решив ковать железо в этом же направлении, она поинтересовалась, много ли здесь дворян, желающих приобрести их хоть бы и за такую цену. Барон, с прорывающимся сквозь чинно-благородный вид уже некоторым раздражением, попенял на своих соседей-завистников, которые с ним… Ну никак не желают жить в мире и ладу – и всё таскают его, бедного измученного и больного по судам, и таскают!..

Перспективы продать что-либо им в ближайшие пять-десять лет нет никакой. Они просто ждут, когда он окончательно разорится, и вынужден будет отдавать всё за гроши… Она вежливо покивала, сочувственно осуждая их хищнические наклонности.

Усомниться в её искренности было абсолютно невозможно!

Затем вернулась к теме деяний славных предков фонРозенбергов – судя по описанию те ещё были… драчуны и задиры. Это она и поставила им в заслугу… Как и то, что вотчину своему потомку они все-таки оставили вполне процветающей.

К её счастью, похоже, тема этих самых прошлых заслуг и подвигов была возведена в своего рода культ: все дворяне арийских кровей кичились благородными вояками и коварными придворными интриганами так, словно те не были теми же бандитами, жуликами и шлюхами, только в другой одежде и за другие деньги. Судя по рассказам, выходило именно так, если отбросить романтику и «благородную» мишуру… Однако уж эту мысль она попридержала при себе.

В конце визита, когда барон был сыт и вполне ублажён, она, подумав, что честно сделала всё, что могла, поднялась и стала прощаться, помпезно поблагодарив за «чрезвычайно интересно проведённое время».

Уже на выходе из пиршественной залы, она вновь вернулась к коллекции доспехов, гобеленов и прочей дребедени оставшейся от славных предков, и попеняла, что они нуждаются в реставрации… ну, или чем-то такого типа.

Барон снова сослался на отсутствие наличности. Тогда она равнодушным тоном заявила, что земли ей, в настоящий момент, конечно, не нужны, но только из уважения к благородным предкам и славному их наследию, могла бы выделить барону за них некоторую сумму именно в наличных – по счастливой случайности у неё есть деньги, и вложить их в землю, оказав помощь столь достойному рыцарю было бы, как ей кажется, достойным применением для этого презренного металла…

Однако, всё же исходя из реального положения на столь… сильно запущенных пространствах пустующих земель, разумной ей представляется несколько другая, более трезвая оценка их фактической стоимости. Мгновенно оживившийся в бароне сутяга-крючкотвор попросил сказать, во сколько же она оценила бы столь древние и славные земли.

Помявшись, она выдавила, что не хотела бы обидеть столь славного хозяина её представлением о цене этих пусть древних, но нуждающихся в хозяйской руке, и явно приличных последующих вложениях, земель. Барон настаивал.

Ну, она позволила себя уговорить, и назвала эту сумму. Слегка пьяный, но быстро трезвеющий барон, почесав лысеющую голову, признал всё же, что из его соседей уж точно никто столько не предложит. Однако он спросил, как же думает благородная дама распорядиться столь запущенными угодьями. На это она ответила домашней заготовкой – дескать, давно мечтала, разумеется, если не передумает, устроить себе летнюю резиденцию, на те столь жаркие на родине месяцы, что она будет проводить здесь, поправляя подпорченное здоровье целительным горным воздухом, и услаждая взор прелестями пейзажей…

ФонРозенберг, полностью сражённый её низким декольте, располагавшимся (случайно!) в непосредственной близости от его лица, стройным станом, слабым здоровьем и перспективой иметь такую соседку (с расчётом, наверное, на своего «обаятельного» сынка), согласился, даже не сделав попытки поторговаться ещё. Что дало ей убедительнейшее доказательство того, что даже в казалось бы закоренелых крючкотворах и склочниках, дедушка Фрейд со своим учением неизменно находит потаённый закуток, лазейку…

И при соответствующих условиях свою дань с человека возьмёт. А вдвоём с прагматиком-американцем они вообще непобедимы – особенно, если их применять грамотно и спокойно…

Нарисовав не слишком довольную (впрочем, тут же воспитанно убранную) гримаску на лице, словно она не слишком-то рада, что барон выкинул такой финт, и чуть ли не навязал ей сомнительное приобретение, она, впрочем, быстро «овладела» собой. И на вопрос обеспокоенного хозяина ответила, что нет-нет, всё, мол, в порядке! Просто она рассчитывала не так быстро расстаться с почти всеми своими деньгами, а ещё немного погулять на них в столице Империи – Вене…

На любезнейшее предложение барона, она ответила, что не привыкла вот так сходу менять принятые решения, и отказываться от договорённостей с милейшими людьми – да и не хотелось бы поставить в неудобное положение столь любезно пошедшего ей навстречу хозяина!

Словом, после нескольких тактических любезностей с её стороны и улыбок, и мягких нажатий маленькой ладошкой на костлявую руку, барон остался в убеждении, что он истинный рыцарь, милый хозяин и благородный благодетель.