Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит

тут нет никакого обмана. Я славно послужил Мордиггиану и его жрецам – я в изобилии поставлял мертвецов на их черный стол. Кроме того, в каком-то смысле я намерен выполнить условия сделки, касающейся Арктелы, – в уплату за мою привилегию некроманта я обеспечу им нового покойника. Завтра же юный Алос, жених Арктелы, займет ее место среди мертвых. А сейчас ступайте и оставьте меня, ибо я должен обдумать заклятие, которое сгрызет сердце Алоса, точно червь, пожирающий спелый плод.

IV

Фариому, дрожащему и отчаявшемуся, казалось, что безоблачный день тянется с медлительностью заваленной трупами реки. Не в силах унять тревогу, он бесцельно бродил по многолюдным базарам до тех пор, пока западные башни не превратились в темные силуэты на фоне шафранных небес, а сумерки серым комковатым морем не окутали дома. Тогда он вернулся в трактир, где Илейт настиг роковой приступ, и забрал из стойла верблюда. Погоняя животное по темным улицам, освещенным лишь слабыми огоньками ламп и факелов, что мерцали в полуприкрытых окнах, он снова направился к центру города.

Когда он подъехал к открытой площади, окружавшей храм Мордиггиана, сумерки уже сгустились в ночную мглу. Окна особняков, выходившие на площадь, были закрыты, и в них, точно в мертвых глазах, не мелькало ни огонька; темную громаду храма, как и любой мавзолей под зажигающимися звездами, тоже не озарял ни один отблеск. Казалось, внутри нет ни души, и, хотя тишина благоприятствовала начинанию Фариома, юношу бил озноб от нависшей над ним смертельной угрозы и одиночества. Верблюжьи копыта зловеще цокали по мостовой, и он боялся, что чуткие уши затаившихся в тишине вурдалаков непременно услышат его.

Однако же замогильную тьму не нарушало ни одно движение жизни. Достигнув спасительной тени под купой древних кедров, Фариом спешился и привязал верблюда к низко свисавшей ветке. Стараясь держаться за деревьями, он с величайшей осторожностью приблизился к храму и, медленно обойдя его, увидел, что все четыре входа, соответствовавшие четырем сторонам света, открыты, пустынны и одинаково темны. Вернувшись наконец к восточной стене, где он оставил верблюда, юноша отважился нырнуть в черную зияющую дыру ворот.

Переступив через порог, Фариом мгновенно погрузился в мертвую вязкую тьму, и на него неуловимо повеяло запахом тления и зловонием горелых костей и плоти. Он пришел к выводу, что находится в огромном коридоре, и, ощупью продвигаясь вперед вдоль правой стены, вскоре добрался до внезапного поворота, в конце которого, где-то далеко впереди, будто в центральном святилище, брезжило голубоватое сияние. В этом сиянии вырисовывались смутные очертания множества колонн, и вдоль них, когда он подобрался ближе, прошествовали, являя профили огромных черепов, несколько темных закутанных фигур. Две тащили человеческое тело. Фариому, замершему в темном зале, показалось, будто после того, как фигуры удалились, витавший в воздухе запах разложения на мгновение стал сильнее.

Больше никто не появился, и в храме вновь воцарилась мавзолейная тишина. Но юноша, нерешительный и дрожащий, еще много мучительных минут выжидал, прежде чем осмелился продолжить свой путь. Гнет посмертной тайны наполнял воздух, превращая его в удушающие миазмы катакомб. Фариом весь обратился в слух и различил невнятное пение, хор гулких и протяжных голосов, которые, по всей видимости, доносились из склепов под храмом.

Наконец, прокравшись в конец зала, он заглянул в помещение, бывшее, очевидно, главным святилищем, и взгляду его предстала низкая комната с множеством колонн, утопавшая в полумраке, который бессильны были рассеять голубоватые огни, мерцавшие в похожих на урны бесчисленных плошках, венчавших тонкие стелы.

Некоторое время Фариом колебался, не решаясь переступить порог, ибо смесь запахов горелой и разлагающейся плоти чувствовалась здесь гораздо сильнее, как будто он приблизился к их источнику, а голоса доносились из темноты лестничного проема в полу, у стены слева. Но в святилище, по всей видимости, не было никого живого, и не заметно было никакого шевеления, если не считать колеблющихся огоньков и трепещущих теней. В центре Фариом различил в полутьме очертания огромного стола, вытесанного из того же черного камня, что и все здание храма. На столе, тускло освещенные огоньками в урнах или полускрытые в тени массивных колонн, длинными рядами лежали многочисленные мертвые тела, и юноша понял, что перед ним черный алтарь Мордиггиана, на котором располагались тела тех, кого бог призвал к себе.

В душе Фариома безумный удушающий страх боролся с еще более безумной надеждой. Дрожа, он подошел к столу; от близости мертвых на лбу его выступил липкий холодный пот. Стол, поддерживаемый дюжиной крепких ножек, был футов около тридцати в длину и доходил юноше до пояса. Начав с ближайшего конца, Фариом двинулся мимо рядов трупов, боязливо вглядываясь в лица. Здесь были люди обоих полов, всех возрастов и разных сословий. Дворяне и богатые торговцы лежали вперемежку с нищими в грязных лохмотьях. Некоторые умерли совсем недавно, другие же, видимо, лежали на ужасном столе не первый день, так что тела их уже обезобразило разложение. В упорядоченных рядах там и сям зияли пустоты: по всей видимости, некоторые трупы куда-то унесли. Фариом продолжал свой страшный обход, разыскивая любимые черты Илейт. Наконец, когда он приблизился к дальнему концу стола и уже начинал опасаться, что ее здесь нет, он увидел ту, которую искал.

Объятая зловещей бледностью и оцепенением загадочной болезни, Илейт лежала на холодном камне, прекрасная, как и всегда. Душу его затопила волна горячей благодарности, ибо он знал, что она не мертва – и не успела очнуться в этом ужасном храме. Если ему удастся беспрепятственно вывезти ее из ненавистных окрестностей Зуль-Бха-Саира, она поправится от своего подобного смерти недуга.

Взгляд Фариома случайно упал на лицо женщины, лежавшей рядом с Илейт, и в ней он узнал прекрасную Арктелу, ту самую, за чьими носилками днем дошел почти до самых ворот храма. Больше на нее не глядя, он склонился над столом, чтобы поднять Илейт.

В тот же миг он услышал негромкие голоса, доносившиеся от двери, сквозь которую он вошел в святилище. Решив, что вернулся кто-то из жрецов, Фариом рухнул на четвереньки и забрался под омерзительный стол – больше в зале укрыться было негде. Там, в темноте, куда не проникал голубоватый свет огоньков в высоких урнах, он затаился, выглядывая из-за толстой, точно колонна, ножки стола.

Голоса стали громче, и он увидел три пары ног, обутые в диковинные сандалии, над которыми колыхались коротковатые одеяния. Все трое новоприбывших подошли к столу и остановились на том самом месте, где несколькими мгновениями ранее стоял он. Фариом терялся в догадках, кто они такие, но их легкие темно-красные одеяния