Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

"Клер, родная,

Ваше письмо бесконечно обрадовало меня. Ваш приезд в Лондон - замечательная новость. Ваш дядя был так добр ко мне, что я просто обязан зайти и поблагодарить его. Словом, завтра часов около шести буду у вас. Трачу все время на поиски места и начинаю понимать, каково беднягам, изо дня в день получающим отказ. Когда же мой кошелек опустеет, - а этого недолго ждать, - мне станет еще хуже. К несчастью, безденежье - болезнь, от которой нет лекарства. Ваш патрон, надеюсь, порядочный человек. Члены парламента всегда рисовались мне несколько чудаковатыми, и я с трудом представляю себе вас среди биллей, петиций, прошений о патенте на открытие пивной и так далее. Как бы то ни было, ваше стремление к независимости делает вам честь. Какое сокрушительное большинство на выборах! Если консерваторы ничего не добьются даже при такой поддержке, значит, они вообще ни на что не годны. Что до меня, то я не в силах не любить вас и не мечтать о вас днем и ночью. Впрочем, постараюсь, насколько могу, быть послушным, так как меньше всего на свете хочу огорчать вас. Думаю о вас постоянно - даже тогда, когда на меня рыбьими глазами смотрит какой-нибудь субъект, чью каменную неподвижность я пытаюсь растрогать своей грустной повестью. В общем, я страшно люблю вас. Итак, завтра, в четверг, около шести.

Спокойной ночи, моя дорогая, чудная. Ваш Тонм".

В справочнике он отыскал номер дома сэра Лоренса на Маунт-стрит, надписал адрес, старательно облизал края конверта и вышел, чтобы собственноручно опустить письмо в ящик. И вдруг ему расхотелось возвращаться в клуб. Он был в настроении, которое плохо вязалось с клубной атмосферой. Клубы всегда пропитаны мужским духом, отношение к женщине в них, так сказать, послеобеденное - полупренебрежительное, полуразнузданное. Это крепости, комфортабельные и недоступные для женщин, где мужчина чувствует себя свободным от всяких обязательств перед ними, и стоит ему туда войти, как он сразу же напускает на себя независимый и высокомерный вид. К тому же "Кофейня", одно из самых старых учреждений такого типа, вечно полна завсегдатаями, людьми, которых невозможно представить себе вне клуба. "Нет! - решил Крум. - Пойду пообедаю где-нибудь на скорую руку и посмотрю новое обозрение в Друри Лейн".

Место ему досталось неважное, в одной из лож верхнего яруса, но он отличался острым зрением и все прекрасно видел. Спектакль скоро захватил его. Он достаточно долго жил за пределами Англии, чтобы не испытывать некоторого волнения при мысли о ней. Красочная панорама ее истории за три последние десятилетия взволновала его так сильно, что он ни за что не признался бы в этом своим соседям по залу. Бурская война, смерть королевы Виктории, гибель "Титаника", мировая война, перемирие, встреча нового 1931 года... Спроси его кто-нибудь потом о пьесе, он, наверно ответил бы: "Замечательно! Впрочем, под конец мне взгрустнулось". Но, сидя в театре, он испытывал не грусть, а нечто гораздо большее - сердечную боль влюбленного, который жаждет счастья с любимой и не в силах его добиться; чувства человека, который пытается не сдаться, выстоять и тем не менее шатается из стороны в сторону под ударами жизни. Когда он выходил, у него в ушах звучали заключительные слова: "Величие, достоинство, мир". Трогательно и чертовски иронично! Он вытащил портсигар и закурил сигарету. Ночь была сухая, Крум шел пешком, осторожно пробираясь через потоки машин, и в ушах его звучали меланхолические жалобы уличных певцов из пьесы. Рекламы в небе - и кучи отбросов! Люди, разъезжающиеся по домам в собственных машинах, - и бездомные бродяги! "Величие, достоинство, мир!"

"Я должен выпить", - решил молодой человек. Теперь он мог возвратиться в клуб: тот уже не отталкивал, а привлекал его, и Крум повернул к Сент-Джеймс-стрит. "Прощай, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!" Замечательная сцена, когда томми, насвистывая, маршируют по спирали сквозь туман, а на освещенной авансцене три накрашенные девчонки трещат: "Жаль вас отпускать, но вам пора идти". Публика в литерных ложах перегибалась через барьер и хлопала. До чего правдиво! Особенно эта веселость на лицах накрашенных девчонок, когда она становится все более наигранной и душераздирающей! Надо пойти еще раз вместе с Клер. Взволнует ли это ее? И вдруг Крум понял, что не знает. Да разве человек знает что-нибудь о другом, даже о женщине, которую любит? Сигарета обожгла ему губы, он выплюнул окурок... А сцена с молодоженами, решившими провести медовый месяц на "Титанике"! Они облокотились о борт, им кажется, что перед ними раскрывается вся жизнь, а на самом деле впереди только холодная бездна океана. Что знали эти двое? Только одно - они желают друг друга. Поразмыслить - так жизнь дьявольски странная штука! Крум поднялся по лестнице "Кофейни" с таким чувством, словно прожил целую жизнь, с тех пор как спустился по ней...

На другой день, точно в шесть вечера, он позвонил у подъезда Монтов на Маунт-стрит.

Дворецкий, который открыл ему, вопросительно приподнял брови.

- Сэр Лоренс Монт дома?

- Нет, сэр. Дома леди Монт, сэр.

- К сожалению, я не знаком с леди Монт. Нельзя ли вызвать на минутку леди Корвен?

Одна из бровей дворецкого поднялась еще выше. "Ага!" - казалось, подумал он.

- Как доложить, сэр?

Молодой человек протянул ему карточку.

- "Мистер Джеймс Бернард Крум", - нараспев прочитал дворецкий.

- Доложите, пожалуйста, иначе: "Мистер Тони Крум".

- Хорошо. Соблаговолите минутку подождать. Да вот и сама леди Корвен.

С лестницы донесся возглас:

- Тони! Какая пунктуальность! Поднимайтесь сюда и познакомьтесь с тетей.

Клер перегнулась через перила; дворецкий исчез.

- Снимайте шляпу. Как это вы решаетесь выходить без пальто? Я вот все время зябну.

Молодой человек подошел вплотную к перилам.

- Милая! - прошептал он.

Она приложила палец к губам, затем протянула его Круму, который с трудом дотянулся до него своими.

- Идемте!

Когда он добрался до верхней площадки. Клер уже распахнула дверь и объясняла:

- Это мой попутчик, тетя Эм. Мы вместе ехали на пароходе. Он пришел к дяде Лоренсу. Мистер Крум - моя тетя, леди Монт.

Молодой человек увидел плывущую ему навстречу фигуру, и чей-то голос произнес:

- А, на пароходе! Ясно. Здравствуйте.

Крум понял, что положение его, так сказать, определилось, и перехватил чуть насмешливую улыбку, мелькнувшую на лице Клер. Останься он с ней вдвоем хоть на пять минут, он стер бы эту улыбку поцелуями. Он бы...

- Расскажите мне о Цейлоне, мистер Крейвен.

- Крум, тетя. Тони Крум. Зовите его просто Тони. Имя у него другое, но все зовут его так.

- Все Тони - герои. Почему - не знаю.

- Этот Тони - совсем обыкновенный.

- Да, Цейлон. Вы там познакомились с Клер, мистер... Тони?

- Нет. Мы встретились уже на пароходе.

- Вот как! Мы с Лоренсом все'да спали на палубе. Это было в те ужасные девяностые годы. Река то'да, помнится, была прямо запружена плоскодонками.

- И теперь тоже, тетя Эм.

Молодому человеку внезапно представилось, как он и Клер скользят вдвоем в плоскодонке по тихой заводи. Он отогнал видение и заговорил:

- Вчера я был на "Кавалькаде". Грандиозно!

- Вот как? - удивилась леди Монт. - Это мне напомнило...

И она выплыла из гостиной.

Крум вскочил.

- Тони! Не забывайтесь!

- Но она ведь для того и вышла!

- Тетя Эм - воплощенная доброта, но я не намерена злоупотреблять ее любезностью.

- Клер, вы не знаете, как...

- Знаю, знаю. Садитесь-ка лучше.

Молодой человек повиновался.

- Теперь слушайте. Тони. В моей жизни было столько физиологии, что мне этого хватит надолго. Если хотите, будем друзьями, но только платоническими.

- О господи! - простонал молодой человек.

- Да, только. Иначе - давайте совсем не встречаться.

Крум сидел не шевелясь, не сводя с нее глаз, и у Клер мелькнула мысль:

"Для него это пытка. Он ее не заслуживает - слишком хорош. По-моему, нам лучше не встречаться".

- Послушайте, - мягко начала она. - Вы ведь хотите мне помочь, правда? Время у нас есть. Может быть, потом...

Молодой человек стиснул ручки кресла. В глазах его засветилось страдание.

- Хорошо, - с расстановкой ответил он, - чтобы видеть вас, я пойду на все. Подождем, пока это перестанет быть для вас только физиологией.

Клер, которая тихонько покачивала ногой, рассматривая лакированный носок своей туфли, неожиданно взглянула прямо в тоскливые глаза Тони и отчеканила:

- Будь я не замужем, вы бы спокойно ждали и не мучились. Считайте, что оно так и есть.

- К несчастью, не могу. Да и кто смог бы?

- Понятно. Я уже не цветок, а плод, - на мне клеймо физиологии.

- Не надо, Клер! Я стану для вас всем, чем вы захотите. Но не сердитесь, если я не всегда буду при этом весел, как птичка.

Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц и сказала:

- Хорошо.

Затем наступило молчание, и Клер почувствовала, что Тони пожирает ее глазами с ног до головы - от темных стриженых волос до кончика лакированной туфельки. Пожив с Джерри Корвеном, она не могла не понимать, насколько привлекательно ее тело. Разве она виновата, что оно чарует и возбуждает мужчин? Она не хочет мучить этого мальчика, но ей приятно, что он мучиться. Странно, как это можно разом испытывать и жалость, и удовольствие, и легкую скептическую горечь? А стоит уступить - и через месяц он потребует большего! И она неожиданно объявила: