Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования - Филип Шенон

Он предложил и еще одно изменение, которое впоследствии вызовет много разнотолков: попросил переписать ключевую фразу о медэкспертизе так, чтобы непосвященному было понятно, где именно на теле Кеннеди находилось входное отверстие первой пули – той самой, что затем попала в Коннелли. В черновом варианте изначально говорилось, что «пуля вошла в его спину в месте чуть выше лопатки и правее позвоночника»12. В своей копии Форд зачеркнул эти слова и заменил их на следующие: «Пуля вошла в основание его шеи чуть правее позвоночника». И эти изменения были внесены. Впоследствии, через много лет, Форд объяснял, что он всего лишь хотел уточнить место ранения. «Для любого здравомыслящего человека “над лопаткой и справа” означает где-то очень высоко и сбоку – я именно так понял». Сторонники версий заговора будут потом уверять, что Форд этой правкой хотел ввести читателей в заблуждение относительно траектории пули, поддерживая тем самым свою версию одной пули. На самом же деле правка Форда, похоже, лишний раз доказывала, что комиссия по-прежнему точно не знала, где же прошли пули.

Десятки лет спустя проверка, проведенная с одобрения Конгресса группой независимых медэкспертов, показала, что патологоанатомы из Медицинского центра ВМФ, производившие вскрытие, допустили поразительные ошибки, в числе прочего неправильно определили место обоих входных пулевых отверстий в теле Кеннеди13. Увидев фотографии вскрытия, независимые эксперты пришли к выводу, что пуля от первого выстрела попала в спину ниже того места, на которое указывал патологоанатомический протокол, а входное пулевое отверстие в голове располагалось на целых десять сантиметров выше.

Уоррен говорил, что в сентябре боялся смотреть на календарь: неумолимо приближался первый понедельник октября (в тот год это было 5 октября), когда начнется очередная сессия Верховного суда. Вместе с Рэнкином он составил и утвердил график завершения работы комиссии. Последнее закрытое совещание предполагалось провести 18 сентября, в пятницу, в 10 часов утра, в зале заседаний здания Организации ветеранов зарубежных войн. Весь этот день отводился на обсуждение и утверждение отчета. После этого гранки с последней правкой передадут в Управление правительственной печати, один экземпляр отчета, в переплете, вручат президенту Джонсону в следующий четверг, 24 сентября, в Белом доме.

Уоррен очень хотел, чтобы комиссия единогласно проголосовала за отчет, иначе у людей может создаться мнение, будто члены комиссии все еще сомневаются в чем-то или даже скрывают что-то от общественности. «Если мы не придем к согласию, это будет ужасно», – говорил он Дрю Пирсону14. И вспоминал в связи с этим закулисную кампанию, которая помогла ему добиться единогласного решения по делу «Браун против Совета по образованию» 1954 года. Он очень гордился тем, что ему удалось это сделать, и вспоминал, с каким удовольствием зачитывал определение Верховного суда по делу Брауна: «Когда я произнес “единогласно”, по залу прокатилась волна эмоций, – вспоминал он. – Это была инстинктивная реакция, чувство, которое не описать словами»15.

Но чтобы добиться единодушного вердикта по важному делу в Верховном суде, Уоррену часто приходилось месяцами вести подготовительную работу – и уговаривать. В деле Брауна он, по сути, применил агрессивную тактику лоббирования – несколько месяцев убеждал своих коллег подписаться под определением суда, ради этого даже навестил в больнице одного судью, который был нездоров. Но на то, чтобы добиться единогласия в комиссии, у председателя Верховного суда оставались считаные недели или даже дни. Если придерживаться намеченных сроков, на последнем закрытом заседании 18 сентября у Уоррена оставалась последняя и единственная возможность убедить членов комиссии, что они должны дать единодушное заключение по поводу смерти президента.

Поскольку стенографические отчеты совещаний комиссии уже не велись, во всяком случае, широкой общественности о них ничего не известно, нельзя точно сказать, каким образом Уоррен добился единодушия в выводах комиссии и насколько близок он был к провалу. Однако в последующие годы некоторые члены комиссии поделились своими воспоминаниями о том, что произошло в тот день.

Рассел позднее рассказывал, что шел на совещание, намереваясь выступить с особым мнением – в конце концов, он его уже написал, – и полагал, что другие члены комиссии его поддержат. Он уже не первую неделю заявлял, что не верит в версию одной пули или по крайней мере не может ее поддержать. Однако из черновых глав, которые ему показали перед началом заседания, следовало, что комиссия считает эту версию верной. Рассел, по его словам, также полагал, что в отчете следует воздержаться от категорического заявления, что Освальд не участвовал в заговоре. Но в черновых главах, которые он читал, прямо утверждалось, что Освальд действовал в одиночку.

После совещания Рассел рассказывал своим помощникам, что Уоррен поначалу наотрез отказывался переделывать отчет с учетом разных мнений по поводу версии одной пули. «Уоррен упирался, – говорил он своему личному секретарю в Сенате, с которым работал много лет. – Он говорил, что это единственно возможный путь»16. Судя по рассказам Рассела, Уоррен объяснил, почему так важно прийти к единому мнению, а потом стал убеждать комиссию принять формулировку в том виде, в каком она была изложена штатными сотрудниками. По словам Рассела, Уоррен оглядел присутствующих и, прежде чем перейти к прениям, объявил: «Все мы согласны и готовы подписать отчет».

И тогда Рассел выступил с поправкой, по сути бросив вызов председателю Верховного суда. Нет, не все согласны. Будет особое мнение, предупредил он, особенно в вопросе о версии одной пули. «Я не подпишу этого отчета, если комиссия настаивает на том, что пуля попала в обоих», в Кеннеди и в Коннелли. Ему претит сама мысль, пояснил он, что комиссия не прислушалась к словам Коннелли о том, что его ранило отдельной пулей. Сенатор Купер взял слово и поддержал Рассела, сказав, что тоже доверяет словам Коннелли и подпишет особое мнение. Далее, по словам Рассела, выступил конгрессмен Боггс и тоже сказал, что версия одной пули не кажется ему убедительной.

В этот, судя по всему, последний день подготовительной работы комиссии Уоррен неожиданно столкнулся с бунтарством, и это могло означать, что голоса по отчету разделились. Два, а возможно даже три члена комиссии были готовы подписать особое мнение.

После того как комиссия завершила расследование, Уоррен часто повторял, что был уверен в правильности версии одной пули и прислушивался к доводам некоторых штатных сотрудников комиссии, говоривших, что эта версияч должна быть верной, если Освальд действовал в одиночку. Но большая часть служебной карьеры Уоррена так или иначе была связана не с судом, а с политикой. Он прекрасно знал – как, вероятно, знал каждый из собравшихся в том зале, – что как бы ни был неприятен компромисс, затеняющий правду, иногда приходится чем-то пожертвовать, чтобы добиться цели. И он решил поторговаться.

Результатом стали обтекаемые формулировки, одобренные и Уорреном, и Расселом: они разбавляли оригинальный текст и тем самым допускали возможность того, что Коннелли был ранен отдельной пулей – что, по мнению штатных сотрудников комиссии, было абсолютно нелепо. Неуклюжие соглашательские формулировки так отражены в отчете комиссии:

«Хотя для выводов комиссии несущественно, какой из выстрелов послужил причиной ранения губернатора Коннелли, есть весьма убедительное свидетельство экспертов, указывающее на то, что та же самая пуля, которая прошла через горло президента, также причинила ранения губернатору Коннелли. Однако показания губернатора Коннелли и некоторые другие факторы дали повод для некоторого расхождения во мнениях относительно такой возможности, но ни у кого из членов комиссии нет сомнений, что все выстрелы, послужившие причиной ранения президента и губернатора Коннелли, были сделаны из окна шестого этажа Техасского склада школьных учебников»17.

Рассел требовал и других изменений в отчете. Он заявил, что снова выступит с особым мнением, если комиссия не упомянет о возможности заговора. Он согласен, что Освальд кажется убийцей-одиночкой. Но, по его мнению, не следует делать однозначный вывод, исключающий даже отдаленную возможность того, что у Освальда могли быть товарищи-заговорщики – в Далласе или еще где-нибудь. Рассел вспоминал, что сказал Уоррену следующее: «Я полностью согласен с тем, что нужно опираться на факты, которыми мы располагаем, но почем знать, вдруг когда-нибудь в будущем появятся другие свидетельства? Мы не имеем права заранее отметать факты, которые еще могут всплыть».