Сатанинские стихи - Ахмед Рушди

Внутри автомобиля тела громоздились в сердитом беспорядке. Мишала Ахтар выкрикивала оскорбления в адрес мужа из глубины этой кучи-малы:

— Саботажник! Предатель! Безродный подонок! Мул!

На что Саид саркастически ответил:

— Мука слишком легка, Мишала. Разве ты не желаешь посмотреть на океан, раскрывшийся, словно цветок?[2034]

А госпожа Курейши, просунувшая голову через торчащие вверх тормашками ноги Османа и раскрасневшаяся от духоты, добавила:

— Ладно, подвинься, Мишу, вылазь. Мы хотим тебе добра.

Джибрилу снится наводнение:

Когда пришли дожди, шахтеры Саранга ждали пилигримов с кирками в руках, но, когда велосипедная баррикада была сметена, они не смогли избегнуть мысли, что Бог принял сторону Аиши. Дренажная система города немедленно сдалась превосходящим силам атакующей воды, и шахтеры вскорости оказались по талию в грязи потопа. Кое-кто из них пытался добраться до пилигримов, которые тоже предпринимали попытки продвинуться дальше. Но теперь ливень удвоил силы, а затем удвоил снова, падая с небес сочными каплями, сквозь которые становилось трудно дышать, словно земля была поглощена и небеса над твердью сомкнулись с небесами под твердью.[2035] Джибрил, грезящий, обнаружил, что его видение заслонили воды.

Дождь прекратился, и водянистое солнце воссияло над Венецианской сценой опустошения.[2036] Дороги Саранга теперь превратились в каналы, по которым путешествовали всевозможные плавающие обломки. Там, где совсем недавно рассекали рикши, верблюжьи повозки и исправные велосипеды, ныне проплывали газеты, браслеты, букеты,[2037] арбузы, зонтики, солнечные очки, картинки, корзинки, картонки,[2038] экскременты, пузырьки от лекарств, игральные карты, дуппатас,[2039] блинчики, лампочки, тапочки. Вода имела странный красноватый оттенок, заставляющий промокший народ воображать, что улица сочится кровью.[2040] Ни следа громил-шахтеров или Паломников Аиши. Маленькая собачонка переплывала разрушенную велосипедную баррикаду, и на всем вокруг лежала влажная тишина наводнения, чьи воды лизали борта окруженных автобусов, пока дети, слишком потрясенные, чтобы выйти и поиграть, разглядывали с крыш размытые водостоки.

Затем вернулись бабочки.

Из ниоткуда, словно бы все это время они прятались позади солнца; и, празднуя конец дождя, все они приняли цвет солнечных лучей. Появление этого огромного ковра света в небе привело в полное недоумение жителей Саранга, уже опомнившихся после бури; в страхе перед апокалипсисом они скрылись в домах и захлопнули ставни. Однако с близлежащего склона Мирза Саид Ахтар и его партия наблюдали возвращение чуда и были охвачены — все они, даже заминдар — неким благоговейным трепетом.

Несмотря на ослепляющий ливень, льющий через разбитое ветровое стекло, Мирза Саид довел свой обитый кожей ад до дороги, ведущей наверх, и, объехав изгиб холма, остановился у ворот № 1 Сарангского Каменноугольного бассейна. Сквозь дождь слабо виднелись рекламные щиты.

— Тупица, — вяло проклинала его Мишала Ахтар. — Эти бродяги ждут нас там, сзади, а ты везешь нас сюда, чтобы взглянуть на их приятелей. Отлично мыслишь, Саид. Расчудесно.

Но у них больше не было проблем с шахтерами. Это был трагический день для горнодобывающей индустрии, ибо оставшиеся пятнадцать тысяч ее работников оказались заживо похоронены в штреке под сарангским холмом. Саид, Мишала, Сарпанч, Осман, госпожа Курейши, Шринивас и Аиша стояли истощенные и до нитки промокшие на обочине, пока многочисленные неотложки, пожарные, спасатели и угольные боссы приезжали и, много позже, уезжали, качая головами. Сарпанч теребил мочку уха большим и указательным пальцем.

— Жизнь есть страдание,[2041] — сказал он. — Жизнь есть страдание и потеря; это монета, лишенная ценности, она стоит даже меньше, чем каури[2042] или смоква.[2043]

Осман, хозяин умершего вола, за время паломничества потерявший, как и сарпанч, нежно любимого товарища, тоже плакал. Госпожа Курейши попыталась найти светлую сторону:

— Главное, что с нами все в порядке, — но не получила ответа.

Тогда Аиша закрыла глаза и произнесла мелодичным пророческим голосом:

— Это возмездие за то плохое, что они пытались совершить.

Мирза Саид рассердился.

— Их не было на проклятой баррикаде, — вскричал он. — Они трудились под этой чертовой землей!

— Они сами вырыли себе могилы, — ответила Аиша.

И тогда они увидели возвращающихся бабочек. Саид с недоверием следил за золотым облаком: как оно сперва собралось, а затем выпустило потоки сияющих крыльев во всех направлениях. Аиша пожелала вернуться на перекресток. Саид возразил:

— Там затоплено. Наш единственный шанс — спуститься с противоположной стороны этого холма и выйти на другую сторону города.

Но Аиша и Мишала уже отпрянули; пророчица помогала второй, пепельной женщине, придерживая ее за талию.

— Мишала, ради Бога, — позвал жену Мирза Саид. — Во имя любви к Богу. Что мне делать с автомобилем?

Но она продолжала спускаться с холма, к наводнению, тяжело опираясь на Аишу-провидицу, не оглядываясь по сторонам.

И тогда Мирза Саид Ахтар пошел за нею, оставив свой возлюбленный мерседес-бенц возле входа в затопленные шахты Саранга, и начал пешее паломничество к Аравийскому морю.

Семь потрепанных путешественников стояли глубоко по бедра в воде на пересечении улицы велоремонтников и переулка вязальщиков корзин. Медленно, медленно отступала вода.

— Смирись с этим, — настаивал Мирза Саид. — Паломничество закончено. Крестьяне неизвестно где: может быть, утонули, может быть, убиты, и уж точно потеряны. Не осталось никого, чтобы следовать за тобой, кроме нас. — Он уставился на Аишу. — Забудь об этом, сестра; вы утонете.

— Взгляни, — указала Мишала.

Со всех сторон, из маленьких ремесленнических водостоков крестьяне Титлипура возвращались к месту своего рассеяния. Все они были покрыты от шеи до лодыжек золотистыми бабочками, и длинные вереницы крохотных созданий тянулись перед ними, словно веревки, вытаскивающие их из колодца в безопасное место. Люди Саранга в ужасе взирали на это из окон, и, пока воды возмездия отступали, Хадж Аиши выстраивался посреди дороги.

— Не могу поверить, — молвил Мирза Саид.

Но это было правдой. Каждый отдельный участник паломничества был выслежен бабочками и возвращен к главной дороге. И еще более странные заявления были сделаны позже: что, когда эти создания садились на сломанную лодыжку, перелом срастался, или что открытая рана закрывалась, словно по волшебству. Многие ходоки сообщили, что пробудились от беспамятства, чтобы обнаружить бабочек, трепещущих у них на губах. Некоторые даже полагали, что были мертвы, утонули, и что бабочки вернули их к жизни.

— Не будьте идиотами, — кричал Мирза Саид. — Буря спасла вас; она смыла ваших врагов, так что ничего удивительного, что с некоторыми из вас не все в порядке. Пожалуйста, давайте рассуждать по-научному.

— Воспользуйся глазами, Саид, — ответила Мишала, указывая на сотню с лишним стоящих перед ними мужчин, женщин и детей, окутанных пылающими бабочками. — Что твоя наука скажет на это?

В последние дни паломничества весь город собрался вокруг них. Чиновники от Муниципального совета[2044] встречались с Мишалой и Аишей и планировали маршрут через мегаполис. На этом маршруте находились мечети, в которых пилигримы могли спать, не забивая улицы. Волнение в городе стало интенсивнее: каждый день, когда паломники отправлялись к следующему месту отдыха, за ними наблюдали огромные толпы, некоторые — насмешливые и враждебные, но большинство — приносящие в дар сладости, лекарства и продовольствие.

Мирза Саид, усталый и грязный, был в состоянии глубокой фрустрации из-за неудачи убедить более чем горстку паломников, что лучше доверять разуму, чем чудесам. Чудеса сделали много хорошего для них, отмечали титлипурские крестьяне вполне разумно.

— Эти сволочи бабочки, — ругался Саид, обращаясь к сарпанчу. — Без них у нас был бы шанс.

— Но они были с нами с самого начала, — пожимал плечами сарпанч.

Мишала Ахтар явственно приблизилась к порогу смерти; она пахла смертью, и лицо ее, ставшее мелово-белым, ужаснуло Саида. Но Мишала не позволяла ему даже приближаться к ней. Она подвергла остракизму[2045] и свою мать, а когда отец бросил свои банковские дела, чтобы навестить ее в первую ночь пребывания паломников в городской мечети, она велела ему сгинуть.

— Все пришло к точке, — провозгласила она, — в которой лишь чистый может оставаться в чистоте.