100 ВЕЛИКИХ МОНАРХОВ - Константин Рыжов

Вся не отошедшая к дворцу территория города в дальнейшем застраивалась не так скученно и беспорядочно, как раньше, а с точно отмеренными кварталами и широкими улицами между ними, причём была ограничена высота зданий, дворы не застраивались, а перед фасадами доходных домов возводились скрывавшие их портики. Сами здания Нерон приказал возводить без применения брёвен, сплошь из габийского или альбанского туфа, ибо этот камень огнеупорен; было запрещено сооружать дома с общими стенами, но всякому зданию надлежало быть наглухо отгороженным от соседнего. Все эти меры, принятые для общей пользы, послужили вместе с тем и к украшению города. Чтобы пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказу, Нерон, по словам Тацита, приискал виноватых и предал изощрённым казням тех, кого толпа называла христианами. Сначала были схвачены все, кто открыто признавал себя принадлежащими к вере Христа, а затем и великое множество прочих. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачили в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны собаками, распинали на крестах или обречённых на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения.

В 65 году был раскрыт большой заговор, во главе которого стоял Гай Пизон. В него были втянуты многие сенаторы, всадники, воины и даже женщины, как из ненависти к Нерону, так и из расположения к Пизону. Заговорщики держали ответ в оковах из тройных цепей: одни добровольно признавались в преступлении, другие даже вменяли его себе в заслугу - по их словам, только смертью можно было помочь человеку, запятнанному всеми пороками. Дети осуждённых были изгнаны из Рима и убиты ядом или голодом. После этого Нерон казнил уже без меры и без разбора кого угодно и за что угодно. По площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники. Отсюда непрерывным потоком гнали они толпы закованных в цепи и приводили их ко входу в сады. И когда задержанные входили туда и подвергались допросу, им вменялись в преступление радость, обнаруженная когда-то при виде того или иного из заговорщиков, случайный разговор, уличные встречи, совместное присутствие на пиршествах или на представлении. Воспользовавшись случаем, Нерон послал приказ покончить с собой всем своим врагам, которых прежде не решался тронуть и которые лишь слегка касались или даже вообще не были замешаны в заговоре. Вскоре после этого Нерон убил жену Поппею, ударив ногой больную и беременную, когда слишком поздно вернулся со скачек, а она встретила его упрёками. В 66 году Нерон велел казнить Антонию, дочь Клавдия, которая после смерти Поппеи отказалась выйти за него замуж, обвинив её в подготовке переворота. Пасынка своего Руфрия Криспина, сына Поппеи, он велел утопить в море во время рыбной ловли, так как слышал, что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором. Затем он женился на Статилии Мессалине, муж которой Аттик Вестин был незадолго до этого казнён.

Вскоре все греческие города, в которых бывали музыкальные состязания, зная о горячем увлечении принцепса пением, постановили послать ему венки кифаредов. Он принял венки с великой радостью, а послов, прибывших с ними, допустил к себе прежде всех и даже пригласил на дружеский обед. За обедом некоторые из них упросили его спеть и наградили шумными рукоплесканиями. Тогда он заявил, что только греки умеют его слушать, и только они достойны его стараний. Без промедления он собрался ехать в Грецию и пустился в путь. Тотчас по приезде он выступил в Кассиопе с пением перед алтарём Юпитера, а потом объехал одно за другим все состязания. Для этого он велел в один год совместить праздники самых разных сроков, хотя бы их пришлось повторять, и даже в Олимпии, вопреки обычаю, устроил музыкальные игры. Когда Нерон пел, никому не дозволялось выходить из театра, даже по необходимости. Поэтому, говорят, некоторые женщины рожали в театре, а многие, не в силах более его слушать и хвалить, перебирались через стены, так как ворота были заперты, или притворялись мёртвыми, чтобы их выносили на носилках.

Из Греции Нерон отправился в 68 году в Неаполь, где выступил когда-то в первый раз, и въехал в город на белых конях через пролом в стене, по обычаю победителей в играх. Таким же образом вступил он и в Акций, и в Альбан, и в Рим. В столицу он въезжал на той колеснице, на которой справлял триумф Август, в пурпурной одежде, в расшитом золотыми звёздами плаще, с олимпийским венком на голове и пифийским - в правой руке; впереди несли остальные венки с надписями, где, над кем и в каких трагедиях или песнопениях он одержал победу, позади шли его хлопальщики, крича, что они служат Августу и солдатами идут в его триумфе. Он прошёл через Большой цирк, где снёс для этого арку, через Велабр, форум, Палатин и храм Аполлона; на всём его пути люди приносили жертвы, кропили дорогу шафраном, подносили ему ленты, певчих птиц и сладкие яства. Священные венки он повесил в своих опочивальнях возле ложа и там же поставил свои статуи в облачении кифареда. Но и после этого он нимало не оставил своего усердия и старания: ради сохранения голоса он даже к солдатам всегда обращался лишь заочно через глашатая; занимался ли он делами или отдыхал, при нём всегда находился учитель пения, напоминавший ему, что надо беречь горло и дышать через платок. И многих он объявлял своими друзьями или врагами, смотря по тому, охотно или скупо они ему рукоплескали.

Между тем правлению Нерона приходил конец. Высадившись в Неаполе, он узнал о восстании галльских легионов во главе с Виндексом. Затем к восстанию присоединились испанские легионы во главе с Гальбой. Узнав об этом, Нерон рухнул и в душевном изнеможении долго лежал как мёртвый, не говоря ни слова; а когда опомнился, то, разодрав платье, колотя себя по голове, громко кричал, что всё уже кончено. Успокоившись затем немного, он сместил обоих консулов и один занял их место. Но и здесь принцепс остался верен себе - готовясь к галльскому походу, он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, велел остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами как амазонок. В разгар приготовлений пришло известие, что и остальные легионы - и на востоке и на западе - отложились и готовы выступить против Рима. В ужасе Нерон стал готовиться к бегству и упрашивал преторианцев последовать за ним, но те отказались. До вечера он колебался между различными планами: то хотел отдаться в руки Гальбы, то обратиться с мольбой к народу, то ехать в Египет. Дальнейшие размышления он отложил на следующий день. Но среди ночи, проснувшись, он увидел, что телохранители покинули его. Вскочив с постели, он послал за друзьями и, ни от кого не получив ответа, сам пошёл по их покоям. Все двери были заперты, никто не отвечал; он вернулся в спальню - оттуда уже разбежались и слуги. Нерон, как был босой, в одной тунике, накинув тёмный плащ, закутав голову и прикрыв лицо платком, вскочил на коня; с ним было лишь четверо спутников. Впятером они пробрались в усадьбу вольноотпущенника Фаона между Соляной и Номентанской дорогами. Плащ принцепса был изорван о терновник, когда он захотел пить, ему пришлось утолять жажду из какой-то лужи. Фаон укрыл его в жалкой каморке, где лежала тощая подстилка, прикрытая старым плащом. Когда Нерон захотел есть, ему предложили грубый хлеб, когда же он обратился за советом, эти последние, ещё оставшиеся ему верными друзья предложили ему покончить с собой и тем избежать позора. Он велел снять с него мерку и по ней вырыть у него на глазах могилу, собрать куски мрамора, какие найдутся для надгробья, принести воды для обмывания трупа и дров для костра. При каждом приказании он всхлипывал и всё время повторял: «Какой великий артист погибает!» Пока он медлил, пришло известие, что сенат объявил его врагом и разыскивает, чтобы казнить по обычаю предков. В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собой, попробовал остриё каждого, потом опять спрятал, оправдываясь тем, что роковой час ещё не наступил. Только когда сообщили, что к вилле приближаются всадники, он вонзил себе в горло меч. Он ещё дышал, когда ворвался центурион и, зажав платком его рану, сделал вид, что хочет ему помочь. Нерон только и мог ответить «Поздно!» и «Вот она, верность!» - и с этими словами испустил дух.

КОММОД

Отец Коммода, римский император Марк Аврелий, который был одним из самых учёных людей того времени, с детства постарался преподать сыну свои нравственные правила и правила великих и выдающихся мужей. Его учили и литературе, и риторике, и философии, но никакой пользы эти занятия не принесли из-за дурных задатков, которые рано проявились у Коммода. Едва ли не с самого детства он отличался постыдным поведением, был бесчестен, жесток, развратен. Искуснее всего он был в тех занятиях, которые не соответствовали положению императора: лепил чаши, танцевал, пел, свистел, наконец, проявлял способности превосходного шута и гладиатора. Признаки жестокости обнаружил он на двенадцатом году жизни. Однажды, когда его мыли в слишком тёплой воде, он велел бросить банщика в печь. Тогда дядька его, которому приказано было это сделать, сжёг в печи баранью шкуру, дабы зловонным запахом гари доказать, что наказание приведено в исполнение.