Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Флинн

— Клаус! — крикнул он.

Старый Швайнфюрт стоял у раскрытой двери, уставившись на пустую улицу. Сверху раздался стон, и пастор вскарабкался по лестнице на верхний этаж, где находилась спальня.

Там он обнаружил мельника на трехногом стуле, придвинутом к постели. Кровать выделялась резным изголовьем, в ногах стоял дубовый ларь на железных петлях с изображением мельничного колеса. На набитом тиком матрасе лежала Хильда.

Ее золотистые волосы спутались и покрылись испариной, тело изнемогало от кашля. Глаза округлились настолько, что походили на глаза крэнков.

— Позови пастора Дитриха, — кричала она. — Дитрих!

— Я здесь, — сказал пастор, и Клаус подпрыгнул от этого почти шепотом сказанного слова, хотя прежде не реагировал на удары кулаками и крики. Не оборачиваясь, он сказал: — Она жаловалась на головную боль, когда проснулась, но я не придал этому значения и пошел запустить колесо. А затем…

— Дитрих! — закричала Хильда. Тот встал на колени подле постели:

— Вот он я.

— Нет! Нет! Приведи ко мне пастора!

Дитрих мягко прикоснулся к ее плечу, но женщина резко отпрянула.

— Она обезумела, — сказал Клаус неестественно спокойным голосом.

— Волдыри появились?

Майер покачал головой:

— Я не знаю.

— Позволено ли мне будет поднять ее рубашку, чтобы посмотреть?

Мельник какое-то мгновение смотрел на Дитриха, потом начал смеяться, раскатисто, громко хохотать, после чего неожиданно успокоился.

— Святой отец, — сказал он мрачно, — вы — единственный мужчина в этой деревне, кто испросил моего позволения, прежде чем заглянуть под ее рубашку. — Мельник отодвинулся.

Священник задрал ночную сорочку и с облегчением убедился в отсутствии волдырей у нее в паху, хотя красноватые точки близ сокровенного места показывали, где они появятся. Когда он попытался осмотреть грудь и подмышки, рубашка зацепилась, и женщина принялась извиваться.

— Макс! — позвала она. — Пошли за Максом! Он защитит меня!

— Будете ли вы ее отпевать? — спросил Клаус.

— Пока нет. Клаус… — он замялся, но не сказал ни слова о Ванде. Мельник не оставит жену в таком состоянии. Когда Дитрих поднялся на ноги, Хильда схватила его за рясу, попросив: — Сходи за Дитрихом.

— Ja, doch, — ответил пастор, разжимая ее хватку. — Я сейчас же схожу за ним.

Снаружи он остановился перевести дух. Бог мудр. Дитрих бежал от чумы из одного дома и тут же нашел ее в другом.

Ганс и Готфрид помогли ему отнести Ванду в постель. Когда он вернулся в пасторат, Иоахиму хватило одного взгляда на его лицо.

— Чума! — сказал он. На кивок Дитриха монах откинулся на подушку и закричал: — О Господи, я подвел тебя!

Дитрих положил ладонь на его плечо:

— Ты никого не подвел.

Минорит сбросил его руку:

— Крэнки вернулись в ад, не исповедовавшись!

Когда священник решил уйти, Иоахим поймал его за рукав:

— Ты не можешь позволить умереть им в одиночестве.

— Я знаю. Я иду к Манфреду испросить его позволения на учреждение госпиталя.

Манфред сидел в большом зале, между ревущим камином и котлом, в котором тоже был разведен огонь. Все обитатели замка ютились здесь, даже Имре-коробейник. Слуги сновали туда-сюда, неся дрова и поддерживая пламя. Они выходили медленно и быстро возвращались.

Манфред, сидя за письменным столом и царапая пером по пергаменту, объяснил, не поднимая головы:

— Огонь помог твоему папе. Де Шолиак порекомендовал его, когда я разговаривал с ним в Авиньоне. Стихия огня каким-то образом уничтожает ядовитые испарения. — Он махнул небрежно пером. — Я оставляю науку тем, кто сведущ в ней. — Его взгляд метнулся по углам зала, как если бы он мог разглядеть притаившуюся там чуму. Затем хозяин замка вновь сгорбился над документом.

Огонь может и подействовать, подумал Дитрих, поскольку разреживает плотную массу ядовитых испарений и заставляет ее подниматься. Колокола тоже могут развеять заразные облака, сотрясая воздух. Но если чума разносится неисчислимыми mikrobiota, Дитрих не понимал, как от них мог помочь огонь — если только «маленькие жизни», подобно мотылькам, не слетаются на пламя и не сгорают в нем. Этих мыслей он не озвучил.

— Мой господин, Ванда Шмидт и Хильда Мюллер поражены чумой.

— Я знаю. Крэнкерин Элоиза предупредила меня по устройству, передающему слова на расстоянии. Чего ты хочешь от меня?

— Я прошу вашей милости на устроение госпиталя. Скоро, боюсь, слишком многие слягут и…

Манфред ударил пером по столешнице, обломав его кончик:

— Ты слишком держишься формальностей. Госпиталь. Ja, doch. Да будет так. — Он махнул рукой. — Если бы от этого была какая-то польза.

— Если мы не сможем спасти жизни, — сказал Дитрих, — то, по крайней мере, облегчим смертные страдания.

— Это, наверное, большое утешение. Макс! — Манфред присыпал пергамент и сложил лист вчетверо. На куске воска, налитого со свечи, оттиснул свою печать, после чего принялся внимательно осматривать кольцо, чуть поворачивая его на пальце. Затем взглянул на маленькую Ирмгарду, стоящую рядом с няней и сопящую сквозь слезы, и коротко ей улыбнулся. Вручил Максу два письма. — Отвези их к дороге на Оберрайд и вручи первому заслуживающему доверия путешественнику. Одно для маркграфа Бадена, другое — для габсбургского герцога. Фрайбург и Вена уже заняты своими проблемами, но они должны знать, что стряслось здесь. Гюнтер, взнуздай коня для него.

У Макса был несчастный вид, но он склонил голову и, вытащив перчатки из-за пояса, направился к дверям. Гюнтер последовал за ним с еще менее, если это было возможно, счастливым видом.

Манфред покачал головой:

— Боюсь, смерть уже поселилась в этом доме. Эверард свалился сразу же, когда вышел из зала. Как он?

— Лучше. Можно я перевезу его в госпиталь?

— Поступай так, как считаешь нужным. Не спрашивай на будущее моего позволения. Я забираю всех в замок. Я запретил кому-либо входить в деревню, и никто меня не послушал. Теперь Одо принес сюда чуму. За шильдмауэром я, по крайней мере, смогу оградить себя от незваных гостей. Каждый теперь должен заботиться о своем доме и своих родных.

Дитрих сглотнул слюну:

— Господин, все люди — братья.

Манфред состроил скорбную мину:

— Тогда у тебя впереди много работы.

Дитрих позвал Ульфа и Элоизу отнести Эверарда в госпиталь, устроенный наскоро в кузнице. Оба крэнка до сих пор не приняли Христа. Они остались, как предположил Дитрих, из-за ужаса перед смертью в «пропасти между мирами», превосходящего страх умереть от истощения. Но когда он спросил об этом Ульфа, крэнк только рассмеялся и бросил: