Будда однажды сказал - Бхагаван Раджниш

Но что-то должно было случиться — что-то вроде смерти, что-то очень радикальное — то, что будет либо смертью, либо вторым рождением, распятием или воскресением, но что-то необычайно важное было вокруг, буквально за углом. И было невозможно открыть глаза. Я был словно одурманен.

Я лег спать около восьми вечера. Но это не походило на сон. Теперь я понимаю, что имеет в виду Патанжали, когда говорит, что сон подобен самадхи. С одним только различием: в состоянии самадхи вы одновременно и спите и бодрствуете. Сон и бодрствование — вместе, тело целиком расслаблено, каждая клеточка тела полностью расслаблена, все функции ослаблены, и всё же свет бодрствования горит в вас, ясный и четкий. Вы осознаете всё, и всё же расслаблены, вы свободны, но полностью активны. Тело находится в глубоком сне, а сознание — на пике. Горный пик сознания и долина тела — встречаются.

Я заснул. Это был очень странный сон. Тело спало, а я бодрствовал. Это было настолько странно — как будто я был разделен на две части, на два измерения; как будто объединились полярности, как будто я был одновременно двумя полюсами... встретились плюс и минус, сон и явь, жизнь и смерть. Это — момент, когда можно сказать, что «создатель и создание встречаются».

Это было сверхъестественно. Впервые в жизни я был потрясен до глубины души, это перевернуло все мои устои. После такого уже невозможно быть прежним, это вносит новое видение жизни, новое качество.

Приблизительно около двенадцати мои глаза внезапно открылись, но я не открывал их. Сон был чем-то нарушен. Я чувствовал присутствие вокруг меня в комнате чего-то огромного. Комната казалась очень маленькой. Я чувствовал вокруг себя пульсирующую жизнь, сильнейшую вибрацию — почти как ураган, бурю света, радости, экстаза. Я тонул в нем.

Это было таким ошеломляюще реальным, что всё остальное стало нереальным. Стены комнаты стали нереальными, дом стал нереальным, мое собственное тело стало нереальным. Всё было нереально, потому что теперь впервые настала реальность.

Именно поэтому, когда Будда и Шанкара говорят, что мир — майя, мираж, нам это трудно понять. Поскольку мы знаем только этот мир, нам не с чем сравнить. Здесь — единственная реальность, которую мы знаем. О чем говорят эти люди, это — майя, иллюзия? Это — единственная наша реальность. Пока вы не узнаете действительно реальное, вы не сможете понять их слова, слова остаются теоретическими. Они похожи на гипотезы. Возможно, этот человек представляет философию «мир нереален».

Когда Беркли на Западе сказал, что мир нереален, он прогуливался с одним из друзей, очень логичным человеком. Друг был почти скептиком. Он поднял камень с дороги и больно ударил Беркли по ноге. Беркли закричал, у него пошла кровь, а скептик сказал: «И теперь мир нереален? Ты снова скажешь, что мир нереален? Тогда почему ты кричал? Этот камень нереален? Тогда почему ты кричал? Тогда почему ты держишься за ногу и почему на твоем лице так много боли и мучения? Прекрати! Ведь всё — нереально».

Такой тип человека не сможет понять, что подразумевает Будда, когда говорит, что мир — мираж. Он вовсе не подразумеваем, что вы можете пройти через стену. Он не говорит, что вы можете есть камни, и что не будет никакого различия, хлеб ли вы едите или камни. Этого он не говорит.

Он только говорит, что есть настоящая реальность. Когда вы узнаете ее, эта так называемая реальность просто побледнеет, станет нереальной. Сравнение возникает лишь после того, как увидишь высшую реальность, и не иначе.

Когда вы спите, вы видите сны и они для вас — реальны. Вы видите сны каждую ночь. Сон — одно из самых важных действий, которые вы совершаете. Если вы живете шестьдесят лет, двадцать из них вы спите и почти десять лет вы — видите сны. Десять лет в своей жизни вы смотрите сновидения. Десять лет непрерывных сновидений — только подумайте об этом. Каждую ночь... И каждое утро вы говорите, что всё это было нереально, а ночью, когда вы спите, сон становится реальным.

Во сне так трудно помнить, что это — сон. Но утром это легко. Что же происходит? Ведь вы — тот же самый человек. Во сне же есть только одна реальность. Как сравнить? Как можно сказать, что это — нереально? По сравнению с чем? Это — единственная реальность. Одно столь же нереально, как и другое, значит, не может быть никакого сравнения. Утром, когда вы открываете глаза, возникает другая реальность. Теперь вы можете сказать, что всё было нереально. По сравнению с этой реальностью сон становится нереальным.

Существует пробуждение, и, по сравнению с той реальностью и тем пробуждением, вся эта реальность становится нереальной.

Той ночью я впервые понял значение слова «майя». Не то чтобы я не знал это слово прежде, не то чтобы я не знал его значения. Как и вы, я тоже знал значение слова, но я никогда не понимал его прежде. Как можно понять без опыта?

Той ночью другая реальность открыла мне дверь, мне стало доступно другое измерение. Внезапно она оказалась здесь, другая реальность, отдельная реальность, настоящая реальность, как бы вы ее ни назвали — назовите это Богом, назовите это правдой, назовите это дхарма, назовите это дао или как угодно по-другому. Это было неназванным. Но оно там было — столь непроницаемо, и столь отчетливо, и еще столь вещественно, что его можно было коснуться. Оно почти душило меня тогда, в той комнате. Его было слишком много, и я еще не был готов к поглощению его.

Мне ужасно захотелось убежать, умчаться из комнаты, выйти под открытое небо — меня всё душило. Его — слишком много! Оно убьет меня! Если бы я остался еще на несколько мгновений, оно, скорее всего, задушило бы меня. Я выскочил из комнаты, вышел на улицу. Мне страшно хотелось быть под небом со звездами, с деревьями, с землей... с природой. И как только я вышел, чувство удушения исчезло. Та комната была слишком маленькой для столь большого явления. Оно было больше неба. Даже учитывая то, что небо бесконечно. Но потом я почувствовал себя лучше.

Я пошел к ближайшему саду. Это была совсем новая прогулка, как будто исчезло тяготение. Я шел, или бежал, или просто летел — понять было трудно. Не было никакого притяжения, я чувствовал себя невесомым — как будто меня подхватила какая-то энергия. Я был во власти некой другой энергии.

Впервые я не был одинок, впервые больше не был индивидуумом, впервые я был каплей в океане. Теперь целый океан был моим, а я был океаном. Не было никакого ограничения. Появилась огромная энергия, как будто я мог теперь сделать всё, что угодно. Меня там не было, была только энергия.

Я дошел до сада, где гулял каждый день. Сад был закрыт, закрыт на ночь. Было слишком поздно, это был почти час ночи. Садовники крепко спали. Мне пришлось лезть в сад как вору, пришлось забираться на ворота. Но что-то тянуло меня в сад. Я не мог преодолеть себя. Я плыл по течению.

Вот что я имею в виду, когда говорю снова и снова: «Плывите по течению, не сопротивляйтесь реке». Я был расслаблен, всё меня отпустило. Меня — не было. Там было это, если назовете это Богом — это был Бог.

Я хотел бы назвать его это, потому что Бог — слишком человеческое слово, оно стало слишком грязным от частого использования, слишком многие люди его испачкали. Христиане, индуисты, мусульмане, священники и политические деятели — все они извратили красоту слова. Поэтому позвольте мне называть его это. Это было там, а меня унесло, унесло приливной волной.

В момент, когда я вошел в сад, всё засветилось, и это было повсюду — благословение, счастье. Я как будто впервые видел деревья — их зелень, их жизнь, движение их соков. Сад спал, деревья спали. Но я видел живой сад, даже маленькие листья травы были прекрасны.

Я огляделся. Одно дерево светилось особенно ярко. Оно влекло меня, тянуло меня к себе. Это не я выбрал, это выбрал сам Бог. Я пошел к дереву, я сел под ним. Пока я сидел там, всё начало упорядочиваться. И вся Вселенная стала одним благословением.

Трудно сказать, как долго я там находился. Когда я вернулся домой, было четыре часа утра, то есть, должно быть, я был там, по крайней мере, часа три, но это казалось бесконечностью. Это не имело никакого отношения ко времени на часах. Это было безвременно.

Эти три часа стали целой вечностью, бесконечной вечностью. Не было никакого времени, никакого течения времени; это была девственная реальность — неискаженная, несравнимая, неизмеримая.

To, что случилось в тот день, продолжилось — не как некий процесс — это ощущалось тайно, тонко. Не как что-то определенное, постоянное, — потому что каждый момент оно случалось снова и снова. И каждый раз это становилось чудом.

Той ночью — и с той ночи — я никогда не был в теле. Я парю вокруг него. Я стал удивительно сильным и в то же самое время очень хрупким. Я стал очень сильным, но та сила — не сила Мухаммеда Али. Эта сила — не сила скалы, эта сила — сила розового бутона — столь хрупкого в своей силе, столь хрупкого, столь чувствительного, столь тонкого.