Строговы - Георгий Марков

– Ах, запнулся! И куда торопится? – сказала Анна.

Прошло несколько секунд, а дед Фишка не подымался; Маришка остановилась в нерешительности: бежать ли навстречу или вернуться? Матвей переглянулся с Анной и сыновьями, и все они заторопились к старику.

Когда Матвей и Максим, опередившие Анну и все еще прихрамывающего Артема, подошли к деду Фишке, он был уже мертв. Анна заголосила на все село. Матвей снял со старика централку, мешок и медвежью шкуру, с помощью Максима и Артема поднял его на руки и понес в дом.

Вскоре дед Фишка, обмытый, одетый в новую рубаху – ту самую, в которой был он у Ленина, – лежал на лавке в переднем углу. В прихожей суетились уже соседи Строговых, а в горнице Матвей с сыновьями рассматривали найденный в кисете деда Фишки самородок золота в полфунта весом. Теперь это было как завещание: смело ведите народ на Юксу за золотом.

По селу в это время сновали обеспокоенные люди.

– Слыхали, дед Фишка преставился…

– Неужто? Да его только что на мосту видели.

Люди верили и не верили этой вести. Все знали, как жизнелюбив, неугомонен старик, и привыкли видеть его всегда бодрым и неунывающим.

Печальная весть быстро облетела село, и к Строговым потянулись люди со всех улиц. Многих и теперь не покидали сомнения: да точно ли умер дед Фишка? Они подходили к лавке, на которой лежал старик, и подолгу смотрели на него.

Смерть мало изменила старика. Его худощавое лицо, заросшее мягким, пушистым волосом, было все таким же открытым и задорным. Дед Фишка умер мгновенно, и никаких мук не запечатлелось в его чертах. Мохнатые брови закрыли глаза, и казалось, что дед Фишка нарочно спрятал их, как он часто делал это, забавляя ребятишек. В маленьком, собранном теле и теперь проглядывали стремительность, порыв. Думалось, что старик прилег отдохнуть и вот-вот поднимется, засуетится – не по годам живо и молодо.

– Знать, недаром он говорил-то: умру и ногой дрыгну. Выходит, вещало ему сердце, – разговаривали между собой старики.

Деда Фишку похоронили на третий день после смерти на большой площади села рядом с могилами борцов за народную долю и Советскую власть – Антона Топилкина, Марии Дубровиной, Калистрата Зотова и партизан, погибших в последнем сражении.

На похоронах с речью от имени партийной ячейки и бывших партизан выступил Тимофей Залетный. Он говорил, как всегда, пламенно и горячо, называя деда Фишку самыми почетными именами.

Матвей Строгов стоял опустив голову, из глаз его падали слезы, и горечь сжимала сердце.

2

Земля была в буйном цветении. Никогда еще не цвели так сильно багульник и черемуха. Палисадники у домов и заросшие кустарниками берега речки ослепительно белели, будто запорошенные снегом; склоны холмов пламенели в красновато-фиолетовой кипени цветущего багульника. В два-три дня молодая травка пробила землю и преобразила поля: рыжие, неприветливые бугры и поляны покрылись нежной зеленью. Речка прошумела половодьем, на редкость многоводным и дружным. Вода хлынула по протокам и пересохшим старицам, вышла из берегов, затопила луга. Половодье не затянулось, предвещая хороший травостой. В самый сев, один за другим, выпало несколько дождей. В теплой, влажной земле зерно проклевывалось в два раза быстрее, пашни густо щетинились острыми стебельками. Дружные всходы сулили добрый урожай хлебов.

Не по-обычному людно было на полях в этот год. Произведенный ранней весной земельный передел приблизил поля крестьян к селу, избавил их от изнурительных двадцативерстных концов от усадьбы до пашен и назад. Передел неизбежно переместил часть земель от одного общества к другому. Волченорцы отдали восточные поля жировцам, а северные – ягодинцам. Зато с юга им передали жировские земли, а с запада ягодинские. Земля в Юксинском крае повсюду была жирная, плодородная, и редко кто горевал о таком перемещении полей. А выигрыш был очевиден: наделы больше не тянулись длинной, узкой полосой, а облегали селения полукольцом. Безлошадным и однолошадным хозяйствам наделы нарезали сразу за поскотиной, а Юткины и другие богачи получили землю на крайней обочине волченорских участков.

Матвей торопился на поля. Он ехал верхом на совдеповском «коньке-горбунке» – низкорослом гнедом жеребчике монгольской породы.

Еще перед пахотой волченорская беднота решила объединить свои наделы и обрабатывать землю совместными усилиями. Председателем товарищества был избран Мартын Горбачев. В партизанской армии, в должности ее интенданта, проявил он и предусмотрительность и бережливость. На новом посту оказался Мартын еще более хлопотливым и деловитым. Обойдя дворы, учел он весь инвентарь, от хомутов до телег. Потом свез все это в кузницу и вместе с другими мужиками принялся за починку. Как ни скуден был достаток бедняцких дворов, а инвентаря набралось немало. Две недели с утра до вечера не затихала горячая работа в кузнице. Семян товариществу выделил из государственных фондов волисполком. Земля находилась теперь совсем близко – сразу за селом. А тут надвинулась дружная, благодатная весна. Само солнце шло навстречу новой жизни, которую затевали на суровых сибирских просторах волченорские крестьяне…

Матвей понукал коня, настегивал его по круглым бокам ременными поводьями. Торопился он на поля не из простого любопытства к делам артельщиков – с часу на час из города ожидался обоз с машинами.

Беляев, которому Матвей сообщил об организации в Волчьих Норах товарищества, как всегда, отозвался большим письмом, давая ряд советов. Тут же он сообщал, что вопрос о помощи волченорскому товариществу крестьян поставлен в губисполкоме и, возможно, что-нибудь удастся выкроить для него со складов губсовнархоза.

По правде сказать, Матвей не надеялся на получение такого вида помощи. У молодого Советского государства, все еще вынужденного отбиваться на Дальнем Востоке от американских и японских интервентов, было и без того много неотложных нужд и прорех. Но не прошло и десяти дней после письма Беляева, как Матвей получил официальное постановление губисполкома. Волченорскому земледельческому товариществу крестьян предоставлялся долгосрочный кредит для приобретения сельскохозяйственных машин. Со следующей почтой пришли наряды губсовнархоза.

В город за получением машин отправился Артем Строгов. Он все еще прихрамывал, ходил с палкой. Попутно надо было показаться городским врачам.

Возвращения Артема ждали с большим нетерпением. Весть о предоставлении товариществу государственного кредита на машины взбудоражила всех. Судили и рядили об этом в каждой избе. Многие не верили, что государство рискнуло дать кредит бедноте, с которой в случае неустойки и взять нечего. Богатые мужики, вроде Герасима Круткова и Ефима Пашкеева, пускали злобные слушки, один гаже другого.

Матвей знал все это и тревожился. Хотя вера его в молодое Советское государство была непоколебимой, но тем не менее на душе у него было тревожно. А вдруг Артем не доведет дело до конца и подводы, ушедшие за машинами, вернутся пустыми?

Правда, он наказал сыну непременно побывать у Беляева, но тот ведь не сидит на месте, а все время колесит по губернии…

Утром в волостной исполком заявился ломовицкий партизан Никита Михеев. Он ехал из города налегке и в пути под Соколиновкой обогнал обоз с машинами. Артем попросил его заехать в Волчьи Норы и сказать Матвею Строгову, что к полудню машины прибудут на поля товарищества.

Матвей несколько минут поговорил с Никитой, проводил его и заспешил на поля.

– Принимай рапорт, товарищ командующий, – сказал Мартын Горбачев, когда Матвей подъехал к полевой избушке и спешился. – Пшеницу посеяли всю. Завтра начнем сеять овес и гречиху.

– Вольно! Молодцы! – шутливо крикнул Матвей и, не в силах сдержать себя, поделился радостью: – Машины, Мартын, на подходе. Вот-вот будут…

Мартын, по-видимому, переживал те же чувства, что и Матвей: верил, но тревожился. От слов Матвея он просиял, вскочил с толстого бревна и бойко запрыгал на одной ноге к избушке.

– Эй, мужики, вставайте! Командующий прибыл!

Через минуту из избушки вышли Тимофей Залетный, Силантий Бакулин, Максим Строгов и с полдесятка подростков-бороновальщиков.

Они поднялись на рассвете, решив засеять и забороновать последние загоны яровой ржи до наступления жары. Сделав дело, легли спать. Только заснули – явился Матвей.

– Надо народ собирать, товарищ командующий, – предложил Тимофей Залетный, узнав, по какому случаю приехал Матвей на поля.

– Ты, наверно, речь, Тимофей, думаешь сказать? – улыбчиво щурясь на Залетного, спросил Матвей, зная, что Тимофей любит выступать на митингах и собраниях.

– А что же? Могу! Насчет смычки города и деревни, – еще больше загораясь, сказал Залетный.

– Да, это бы неплохо, только народу вот мало, – выразил свои сомнения Матвей.

Но сомневался он напрасно. Пока Матвей и Мартын подсчитывали луговые угодья товарищества и разговаривали о том, как лучше провести сенокос, Тимофей Залетный разослал по полям комсомольцев собирать народ. Вскоре люди один за другим, и верховые и пешие, потянулись к избушке. Узнали каким-то образом о приближении обоза с машинами и в селе. Кое-кто из мужиков, колебавшихся со вступлением в товарищество, не упустили этого случая и приехали посмотреть на все своими глазами.