Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

– А чего так много?

– Так учеников-то четверо.

– Ну, уж одного, наверное, можно подтянуть?

– Да как его подтянешь, если у него на все вопросы один ответ: – Какая буква?. – Семь, – Какая цифра? – показываю на пятерку. – Семь.

– Так его надо в школу для умственноотсталых.

– Пробовали. Возили на комиссию. Там спрашивают:

– Как, мальчик, тебя зовут?

– Коля.

– Как папу зовут?

– Иван.

– А маму?

– Нина.

– Сколько лет тебе?

– Семь.

Заключение комиссии: «Ребенок адекватен. Может учиться в обычной школе».

К чему привожу примеры? Конечно, парнишку дотолкают до пятого класса, и вот уже я учу его премудростям русского языка. Он вырос. И ответы его не так лаконичны, как когда-то, во всяком случае, слово «семь» не заменяет все возможные, но и воспринять предмет, как остальные, он не способен. Таких или похожих в каждом классе два-три наберется. Его спрашивать, каждый ответ – мука для меня и комедия для класса. А время неумолимо бежит. И надо еще опросить хотя бы двух-трех других, да еще изложить новый материал. Какой уж тут конспект?!

Литература – иное дело. Во-первых, предмет интересный. Во-вторых, сам его неплохо знаю. В-третьих, многие произведения учебной программы стал читать в классе. Выгода двойная: и увлекаешь ребят, и дома им читать не надо.

В восприятии литературной классики разница меж городскими и сельскими ребятами исчезает. Они одинаково восприимчивы к добру и злу, трагедии и смешным ситуациям. Читаю им чеховскую «Каштанку». Слушают затаив дыхание. У иных девчат нет-нет и слезинка сбежит. Но вот доходим до эпизода «Бессонная ночь». Читаю неспешно, по возможности выразительно:

– Когда думаешь об еде, на душе становится легче, и Тётка стала думать о том, как она сегодня украла у Федора Тимофеевича куриную лапку и спрятала её в гостиной между шкапом и стеной, где очень много паутины и пыли. Не мешало бы теперь пойти и посмотреть: цела ли эта лапка или нет? Очень может быть, что хозяин нашел её и скушал…

Класс не улыбается, класс хохочет во все голоса. Не уверен, что так же смешно взрослому читателю. Почему? Взрослые уже лишились детской непосредственности и иллюзий. Для них Федор Тимофееевич – конкретный человек, а Тётка (Каштанка) – конкретная собака, и ясно, что не может человек украсть ту куриную лапку, тем более вытащить её из пыли и паутины, чтобы втихую съесть. У ребенка восприятие иное. Он в своем воображении легко представляет толстого дрессировщика, крадущегося на четвереньках к шкапу и уползающего с куриной лапкой в зубах. Разве не смешно?

Дети очень полюбили чтение вслух. Оценки по литературе пошли вверх, неудовлетворительные стали встречаться реже и, в основном, за письменные работы.

Знаете, что более всего отражает интерес ребят на уроке? Звонок по его окончании. Если неинтересно, тут же поднимается шум, дети убирают книжки и тетрадки, стремясь скорей на перемену выйти из класса. А тут тишина, словно звонка и не было. Это та тишина, ради которой стоит не спать, чтобы к уроку подготовиться.

Из дневника

Приехав к месту назначения и устроившись, решил вести дневник. Хватило ненадолго. То, что осталось, попробую изложить последовательно.

25. 02.63.

Сегодня первый урок в пятом «А». Последний ученик скрывается за дверью шага за два до меня. Подхожу к двери, на минуту задерживаюсь, чтобы ребята там «успокоились». Ступаю в класс сдержанно и серьезно, насколько возможно. Самый длинный мальчишка у доски таскает другого за рукав.

– Так, встали все нормально. Жду. Жду.

Наступает тишина.

– Садитесь. Откройте словарики, запишем новое слово «кирпич».

У многих такой роскоши, как словари, никогда не имелось и не имеется, о чем радостно сообщается мне.

– Пишите в тетради, но чтоб завтра на уроке словарики были.

Урок проходит в адском холоде. Школа старая, но с окнами большими, в которые, сколь ни заделывай, будет поддувать. В каждом классе в углу печь. Но топили рано поутру, и уже выстыло. Как ни жалко ребят, одеться пока не разрешаю, опасаясь сумбура и разрушения наладившегося рабочего ритма. Сам отхожу к окну и, отвернувшись от класса, дую на озябшие руки.

В перерыве завуч показывает мне учительский туалет. Сооружение на втором этаже более комфортабельное, чем ученическое на первом. Рассказываю, как накануне зашел в туалет для девочек и как мальчишки смеялись надо мной.

Звонок. Не успев отогреться в учительской, иду в пятый «Б». В классе человек десять и все, слава богу, уже в пальто. Встречают неожиданно:

– А у нас чернильниц нет!

– Где они?

– Не знаем…

– Хорошо, поучите пока домашнее задание, но тихо. Скоро вернусь.

Бегу в учительскую. Застаю завуча.

– Павел Георгиевич, где чернильницы пятого «Б»?

– Не знаю.

– Ладно, а где их взять?

– Найдите внизу «техничку» и попросите у неё.

Скатываюсь по лестнице, как заправский пожарник. Тетя Груша после маленького раздумья ведет меня в первый класс и достает ящичек с чернильницами. Заставляю какого-то рыжего пижона раздать чернильницы, ему же поручаю затем собрать их и отнести к «техничке».

Класс болтливый и неорганизованный. Задашь вопрос, и все что-то говорят одновременно, стараясь перекричать друг друга.

– Рук, рук не видно, – надрываюсь я, но безрезультатно.

На задней парте сидит длинный, нескладный, с вялыми, расслабленными движениями и бледным, как у большинства рыжих, лицом.

– Как зовут?

– Семушкин Валя.

Диктую слова для записи. Он сидит и, улыбаясь, смотрит мне прямо в глаза.

– Ты почему не записываешь?

– Нечем.

– В каком смысле?

– Пера нет.

– Возьми мою самописку, но чтоб завтра перо было.

Он показался не очень умным.

Урок продолжается. Прошу назвать слово, имеющее другое – проверочное. Лес рук. Вот это активность!

– Юра скажет.

Тот вскакивает и выпаливает на одном дыхании:

– Корова.

– А проверочное слово?

– Бык!

Да, деревня есть деревня, у неё свой менталитет.

В учительской я рассказал о Семушкине. В ответ услышал историю печальную и, увы, нередкую. Валя рано лишился матери. Отец женился вновь. Человек слабовольный, он сразу и полностью подчинился ей. Она била пасынка «чем попадя» и не кормила. Мальчик днями ходил голодный. Школу бросил. Но школа не бросила его. Не отступила. И после разъяснительной работы с поправкой на Гражданский и Уголовный кодексы сумела устроить ребенка в школьный интернат. Был здесь, оказывается, такой для ребят из дальних деревень. Парень еще не оправился от пережитого.

После школы слетал в магазин. Дома сижу и проверяю тетради. Удивляюсь фантазии ребят. Им диктовалось: «Видел Федор, как жадно ухватывался Чапаев за всякое живое слово», в тетради же читаю нечто невразумительное: «Видел фюрер, как…». Почему фюрер?

В половине пятого в школе собрание. Сидели