Рыбы не знают своих детей - Юозас Пожера

— Двинемся, милая, — вполголоса поторопил кобылку, потому что хотелось поскорее выбраться из вязкого песка, выехать на дорогу получше — подальше от этих мест. Поэтому и в повозку не сел, шел рядом, изредка помогая Гнедой, бока которой поднимались словно мехи. А когда пески кончились, он повалился в повозку, но больше за кнут не хватался: от своей судьбы не уйдешь, хоть целый десяток коней запрягай. И еще подумал: «Надо молебен заказать. Прямо в костел поехать и заказать молебен. Покойная мама, как только являлся ей во сне покойный отец, как только во сне начинал звать ее, тут же заказывала молебен. Откуда узнаешь, что там да как, молебен не повредит. Тем более что не только во снах навещает, но и днем зовет… Может, и впрямь к себе зовет?»

Дом настоятеля, окруженный кряжистыми вековыми кленами, примыкает к костелу. Он привязал лошадь к столбу на площади напротив костела, прикидывая, куда заходить — прямо в божий дом или в дом настоятеля? У ворот на земле сидели нищие — две дряхлые старушки и безногий инвалид средних лет с замусоленной кепкой перед собой. Проходя мимо, он бросил каждому по рублю и бочком протиснулся через приоткрытую калитку. Редко, очень редко он бывал здесь, но каждый раз, входя сюда, испытывал непонятную тревогу, словно в чем-то провинился. Покойный отец говорил: «Богомолами, дети, не становитесь, но костел не забывайте, хоть раз в году помолитесь господу богу». Так он и делал. На каждую пасху ездил в костел. Раньше и к исповеди ходил, и причащался, а теперь уже многие годы только так приезжает, как бы выполняя какую-то обязанность. Даже молитвы позабылись. Может, поэтому и чувствует себя виноватым?

Через приоткрытую дверь ризницы доносились обрывки мужского разговора:

— Откуда я возьму для вас сухую да еще выдержанную древесину? Рады, что такую достали… Мы понимаем, что сухие доски лучше сырых, но откуда их взять?

Винцас узнал голос настоятеля. Узнал он и второго, потому что речь столяра Басенаса и из тысячи отличишь — так он перемешивает польские, литовские, русские слова да еще бессовестно искажает их.

— Не для роскоши, настоятель. Али мне буди позорна за свою працю. Все пальцами будут тыкать: смотри, как Басенас смастеровал. Доска будет сохнуть и скамьи ходить, як коровы на лед.

Винцас громко кашлянул, потом шагнул через открытую дверь в ризницу. Под каменными сводами стояла освежающая прохлада. Он глубоко вздохнул, хотел сказать «добрый день», но вовремя спохватился и проговорил:

— Слава Иисусу Христу.

— Во веки веков, — откликнулся настоятель.

— О, лесничий пшиехал! И я мыслю, чего мне всю утру борода чешется, какой черт чарку поднесет, а тут лесничий пшиехал.

Столяр, видно, уже опрокинул чарку, и не одну, потому что его язык заплетался, заросшие щеки горели, глаза блестели. Винцасу было неприятно и досадно, он даже избегал смотреть в сторону столяра, боясь, как бы настоятель на самом деле не принял их за друзей-собутыльников. Настоятель смотрел поверх очков, окидывая его с ног до головы испытующими, выцветшими от старости глазами. И Винцас поторопился заговорить:

— Я к вам, настоятель.

Настоятель оглянулся, словно в поисках подходящего места, а потом сказал:

— Пойдемте во двор, — и первым направился к двери. Винцас пошел следом, а столяр проводил его словами:

— Не запропастись, лесничий!

Во дворе костела снова со всех сторон опалил изнуряющий зной, будто они очутились в натопленной печке. Низенький и толстый настоятель в черной до земли сутане, казалось, не шел, а катился по двору, пока добрался до раскидистого каштана и плюхнулся на скамью в тени.

— Прошу, — указал на место рядом, приглашая Винцаса. — Чем могу служить?

— Молебен хочу заказать, — сказал он без всякого вступления.

— Обычный или…

— Обычный, настоятель. По правде говоря, даже и не знаю какой… Но, если можно, обычный.

— Ваше дело. А когда? На какой день?

— Как у вас получится, настоятель. Нам бы лучше побыстрее. Но тут как уж вам…

— В следующую среду будет хорошо?

— Как у вас получится, — снова повторил он, прикидывая в уме, что до следующей среды еще целая неделя. Сегодня четверг. Еще шесть дней. И шесть ночей. — Наверно, нельзя раньше?

— Уже заказано, — вздохнул настоятель неизвестно почему — то ли из-за удушливой жары, то ли потому, что не может раньше отслужить молебен. Вытащил из-под сутаны небольшую записную книжку и спросил: — За упокой чьей души?

Он помолчал, не зная, как лучше заказать: только за Стасиса или и за себя. Вроде и не пристало заказывать молебен за упокой собственной души, тем более что эта душа, если она на самом деле существует, еще живет в твоем теле. Будто сам себя хоронишь.

— Как имя, фамилия?

— Шална Стасис, — сказал он, подумав, что свое имя не следует называть. Мало ли что. Кругом все знакомые. Неизвестно, кто в среду явится в костел и что подумает, услышав молебен за упокой души Винцаса Шалны, который живой и здоровый ходит по этой земле. — Сколько я должен, настоятель?

— В наше время костелу тяжело, да еще этот ремонт, — вздохнул ксендз, так и не назвав сумму.

Он отсчитал несколько десяток и, протягивая настоятелю, спросил:

— Не обижу?

— Спасибо, — сказал настоятель и, поднявшись со скамьи, протянул руку. — Значит, в среду, — сказал на прощанье и, кругленький как бочонок, покатился по тропинке в дом.

Винцас вспомнил о заготовленных Марией гостинцах для сына, сходил к повозке, принес сверток и нашел в костеле Басенаса.

— Мне некогда. Не отнесешь ли моему сыну? Теперь, наверно, и дома никого нету, — оправдываясь, попросил он столяра.

— Не беш до гловы. Буде сделано, лесничий, — с готовностью согласился тот и, хитро прищурив глаз, сказал: — Сделаем по чарке?

Винцас ничего не успел сказать, как столяр шмыгнул в исповедальню и тут же вылез с мутной бутылкой в руке. Лицо Басенаса лучилось радостью, но Винцас тут же огорчил его.

— Что ты придумал? — спросил он, показывая, что о подобном святотатстве даже слышать не хочет.

Лицо Басенаса на мгновение помрачнело, но он не собирался так легко сдаваться и, словно читая мысли Винцаса, сказал:

— Ксендз, брат, каждый день в костеле чарку делает. Только значится, что кровь Христа там… А мы разве хуже?

Винцасу было противно слышать такие слова, но он сдержался и лишь сказал:

— Некогда мне. Прощай.

И, не оборачиваясь, не отвечая на крики и приглашения Басенаса, поспешно вышел из костела, словно убегая от обреченного на смерть, заразного больного. Во дворе даже передернулся. А проходя мимо нищих, он остановился, дал каждому по пятерке и громко попросил всех:

— Помолитесь за душу Винцаса. — А в голове мелькнула язвительная и безжалостная мысль: «Дешево, человек, хочешь откупиться, очень уж дешево хочешь купить покой для души».

Солнце припекало безжалостно. «Первый такой жаркий день в этом году», — подумал он, проезжая по мощенной камнями улице городка. И тяжелый день.

А ведь еще только начался, можно сказать. До вечера еще далеко. А что ждет его дома? Как они там? «Страшный ты человек, Винцас Шална. Страшный. Но и другого выхода у тебя не было. Где этот другой выход? Сложив руки, ждать чуда? Это не выход. Если ты не позаботишься об Агне, кто же позаботится? Некому больше беспокоиться о ней. Некому. Сделал, что мог. А насколько поможет — увидим. Поживем — увидим. Легко сказать — увидим. Не от тебя это зависит, хоть ты разрывайся, хоть что делай — не в твоей это воле».

— Что ты делаешь? Где твой разум! — кричала Мария, достав из колодца ведро с водой. Но Агне, видно, не слышала ее, а может, не обращала внимания. Схватив длинную жердь, она с ожесточением колотила окна своей избы. Со звоном посыпались осколки стекол, и Агне, откинув крючки и распахнув окна, полезла в горящий дом.

— Живьем сгоришь! — кричала Мария, подбегая с ведром к горящему дому. Ведро билось о ногу, вода расплескивалась, но она бежала, стремясь во что бы то ни стало остановить Агне, которая уже скрылась в проеме окна, только ноги еще покачивались по эту сторону. Так и не успела схватить эти ноги: исчезли они, будто провалившись в преисподнюю. В выбитые и распахнутые окна вырывался густой терпкий дым. Задыхаясь и кашляя, Мария попыталась заглянуть внутрь, но в тот же миг что-то ударило ей в лицо и едва не свалило с ног. Это летела во двор постель: подушки, одеяла, простыни… Пролетел сверток с одеждой, а вслед за ним в окне появилась и Агне. Она шла, словно слепая, выставив вперед руки, и Мария тут же схватила ее за кисть; упершись, тащила к себе, сама давясь удушливым дымом. Но Агне была тяжелая, как мешок с песком, не поддавалась, и неизвестно, чем бы тут кончилось, если б не Кунигенас. Старый кузнец полез было на крышу, но, услышав крик Марии, бросил лестницу и, подскочив, схватил Агне за вторую руку. Так и вытащили ее через окно, обмякшую и одуревшую, почти без сознания. Мария плеснула ей в лицо из ведра раз, другой, третий, пока та немного не пришла в себя.