Образования бессознательного (1957-58) - Жак Лакан

Неужели вы думаете, что больше в данном случае сказать нечего? Даже если не возвращаться к определенным наблюдениям, где все признаки недостаточности этого вывода будут налицо, а лишь держаться самого текста сновидения, ясно одно — субъект ставит себя, в этом нет сомнения, на место Другого: "Я у вас дома. Я лежу в вашей постели".

При чем тут, собственно, пассивная гомосексуальность? Вплоть до изменения порядка вещей, в случае этом нет никаких признаков, что Другой выступает для субъекта в качестве объекта желания. Зато поодаль, в углу, в позиции третьего, ясно виднеется кое-что абсолютно недвусмысленно названное, на что никто, похоже, внимания не обратил, в то время как присутствие его там отнюдь не напрасно. Я имею в виду биде.

По поводу этого предмета можно сказать, что он, предъявляя фаллос, его в то же время не показывает — никаких признаков его использования в сновидении, похоже, нет. Именно оно указывает на то, что ставится сновидением под вопрос. Пресловутый частичный объект оказался здесь не случайно. Это, конечно, фаллос, но предстает этот фаллос в виде вопроса. "Имеет его Другой или нет?" — вот как этот вопрос звучит. Это повод его показать. Является им Другой, или же не является? Вот что за этим стоит. Другими словами, за этим стоит вопрос о кастрации.

Больной этот одержим к тому же многочисленными навязчивыми идеями относительно чистоты и опрятности — идеями, которые говорят о том, что предмет этот может порою представлять соперечеркнутым Sи требованием [demande] формулой (SOD) — в какой именно вершине квадратика вмешательство требования, то есть артикуляции потребности в форме означающего, будет иметь место, запись эта заранее не предрешает.

В схеме этого года на верхнем уровне у нас линия, представляющая собой линию означающую и артикулированную. Возникая на горизонте всякой означающей артикуляции, она лежит в основе артикуляции требования, составляет его задний план. Артикулировано требование, худо-бедно, на нижнем уровне. Здесь перед нами артикуляция в самом строгом смысле этого слова — последовательность означающих, фонем.

Мы попробуем прокомментировать верхнюю линию — линию, лежащую по ту сторону любой означающей артикуляции.

Линия эта соответствует, по сути дела, означающей артикуляции, взятой в целом — артикуляции как фактору, само присутствие которого дает возможность чему-то символическому явиться в реальном. Именно в своей целокупности и именно в силу артикули-рованности своей позволяет она явиться тому горизонту возможностей требования и его власти, где требование это оборачивается по сути и природе своей требованием любви, требованием присутствия — какую бы двусмысленность ни предстояло нам в это слово вкладывать.

Говоря о любви, я пытаюсь определенную мысль закрепить. Ненависть занимает в данном случае то же самое место, что и любовь. Лишь внутри этого горизонта становится понятна двойственность, взаимообратимость любви и ненависти. И лишь в этом же горизонте можем мы наблюдать появление на этом же месте третьей, равнозначной любви и ненависти по отношению к субъекту вехи — невежества.

Слева на верхней линии находится у нас означающее Другого, несущего на себе печать действия означающего, — Другого (А) загражденного, похеренного. S(Ä). Точка эта строго соответствует другой, лежащей на нижней линии, линии требования, точке, куда в этой основополагающей для всякого требования схеме проходящее через Другого требование возвращается уже как то, что именуем мы сообщением, s(A). Если хотите, то, что имеет произойти в точке сообщения на второй, верхней линии, — это и есть как раз сообщение означающего, означающее, что на Другом лежит печать означающего. Это не значит, однако, что сообщение это в действительности возникает. Оно налицо там лишь как возможность возникнуть.

С другой стороны, точка эта соответствует той, где требование поиходит к Другому, то есть подчинено оказывается существованию в Другом, месте речи, определенного кода. Имеется на этом горизонте и то, что может произойти в форме так называемого осознания. Но это не просто осознание, это артикуляция субъектом как существом говорящим требования как такового — требования, по отношению к которому и задается, собственно, его место — (SOD). Возможность подобного осознания должна существовать непременно — это предположение, на котором как раз психоанализ и зиждется. Собственно, это то, что происходит в анализе уже с первого шага. Происходит обновление субъекта его собственными требованиями — но лишь с фасада, а не по сути. В каком-то смысле это, разумеется, все-таки обновление, но обновление артикулированное. Именно в дискурсе своем, либо прямо, либо своего рода филигранным узором — причем для нас, аналитиков, как раз узор-то этот и оказывается самым главным — являет субъект, в зависимости от формы и природы своего требования, те означающие, в которых требование это для него формулируется. Когда требование это формулируется в означающих, скажем так, архаических, это позволяет нам говорить о регрессии, к примеру, оральной или анальной.

Я счел нужным сказать в прошлый раз, что явления в анализе, по природе своей связанные с переносом, зависят от существования этой верхней линии. Исходит она из точки, которую мы можем обозначить какФ, приходит же в пункт, обозначенный буквой А, смысл которой мы уясним позднее. Именно на основе этой линии и возникает в субъективном устроении эффект означающего.

Место переноса задается, строго говоря, как раз этой линией. Все, что относится к переносу — идет ли речь о действии аналитика или его бездействии, его воздержании от вмешательства или его вмешательстве, — разыгрывается, как правило, в этой промежуточной зоне, хотя с равным успехом всегда может привести к действительной артикуляции требования. Больше того, сам факт, что в плане требования каждый момент нечто артикулируется, заложен в самой природе происходящей в анализе вербальной артикуляции. Закон анализа, гласящий, что ни одно требование субъекта не должно быть удовлетворено, опирается на наши спекуляции вокруг того факта, что требование всегда стремится разыгрываться отнюдь не в плоскости точных, отчетливых, допускающих возможность получать или не получать удовлетворение требований. На одном все сходятся единодушно — решающим является не то, что мы обманываем ожидания субъекта в отношении чего-то такого, что он может при случае у нас потребовать: от простого ответа до позволения поцеловать руку. Решающим является обман его ожиданий в отношении чего-то куда более глубокого, связанного с самой сущностью речи, с ее способностью вызвать к жизни тот горизонт всякого требования, который я для простоты, чтобы как-то свою мысль закрепить, назвал требованием любви, хотя на самом деле речь может идти и о требовании чего-то еще. Возьмите, к примеру, требование субъекта, касающееся признания его бытия, и все конфликты, возникающие тут в связи с тем, что аналитик самим присутствием своим, самим подобием своим субъекту это бытие отрицает — отрицание, на которое, анализируя отношения между сознаниями, указывал Гегель, вырисовывается здесь порою очень отчетливо. Или требование знания — тоже, естественно, лежащее на горизонте отношений между пациентом и аналитиком.

Каким образом все это увязывается в симптоме? Как может это способствовать разрешению невроза? Здесь-то промежуточная зона как раз и необходима.

Две эти образованные любой речевой артикуляцией в процессе анализа линии топологически соотнесены с четырьмя вершинами другого места координации субъекта с Другим — места координации воображаемой, поскольку вершина в данном случае чисто мнимая.

Нарциссическое, зеркальное соотношение собственного Я с образом другого целиком включено в отношения, полагаемые первоначально требованием, предшествует им, лежит по эту их сторону. Соотношение это проходит по линии т — а.

По ту сторону, между линией артикулированного требования и линией неизбежного его горизонта, простирается промежуточная зона, зона всех возможных артикуляций. Верхняя линия тоже, разумеется, артикулирована, поскольку на что-то артикулированное опирается, но это еще не значит, что она действительно артикуляции поддается, ибо то, что лежит здесь на горизонте, последний, собственно говоря, предел, сформулировать удовлетворительным образом все равно нельзя — можно лишь продолжать плетение речи до бесконечности.

Именно в этой промежуточной зоне и располагается то, что именуется ж. еланием — на схеме у меня оно обозначено маленькой буквой d[désir]. Это то самое желание, которое во всем устроении субъекта непосредственно задействовано и имеет прямое отношение к тому, что обнаруживается в анализе, — к тому, что, начиная в речи, в колебаниях между приемлемыми означающими потребности, постепенно проскальзывать, является результатом постоянного, по ту сторону всякой означающей артикуляции, присутствия означающего в бессознательном — означающего, заранее субъект образовавшего, структурировавшего, оформившего. Именно в этой промежуточной зоне располагается желание — желание, представляющее собой желание Другого. Расположено оно по ту сторону потребности, по ту сторону артикуляции, которую вынужден субъект своей потребности дать, чтобы что-то для Другого значить, по ту сторону любого удовлетворения, которое можно потребности предоставить. Предстающее в форме абсолютного условия, оно возникает в зазоре, в поле между требованием удовлетворения, с одной стороны, и требованием любви, с другой. Желание свое человек обречен искать в месте Другого, так как оно является местом речи. Вот почему именно там, в месте Другого, получает его желание свое устроение.