Дитте - дитя человеческое - Мартин Нексе

— Ну, теперь ешьте, сколько хотите! — сказала Дитте.

И Петер важно заявил, что готов один съесть все целиком.

— Ай-ай, прощай мамина колбаса! — смеялась Дитте. — Этак, пожалуй, нам ничего и не останется!

Но, как всегда, желудки насытились раньше глаз. Вдруг Анна и Петер почувствовали, что не в силах больше проглотить ни кусочка. Братишка тоже получил свою долю, он был еще мал, но уже умел ценить вкусные кушанья.

V

НА ЛУГУ

Дитте пошла прибрать у старухи Расмуссен, умыла и причесала ее и оправила ей постель. Бедняга! Несмотря на расстройство желудка, она не удержалась и приняла еще пилюлю; теперь ей было совсем скверно. Вообще она никак не могла примириться с тем, что силы и здоровье ей изменяют, и невозможно было втолковать ей, что она стара и немощна. Всякое недомогание она объясняла внешними причинами и прибегала к любым средствам, чтобы выгнать хворь. Дитте спрятала пилюли, чтобы сразу покончить с этими глупостями.

После обеда Дитте с детьми наслаждалась воскресным отдыхом. Она села у окна, посадив обоих к себе на колени, и они стали смотреть во двор, где сновали жильцы из средних флигелей и с заднего двора; малютка Георг уснул. Внизу играли ребятишки, устроив себе лавку из мусорных ящиков; для игры пригодилась и крыша уборной. Один мальчуган залез на эту крышу, а оттуда перебрался на крышу конюшни извозопромышленника и начал там отплясывать. Эта постройка принадлежала соседнему дому, и тетка Гейсмар, дворничиха, явилась с палкой гнать мальчика. Она, видимо, воображала себя самим управляющим. Каждый раз, когда она замахивалась на шалуна, он подскакивали кривлялся.

Знай, что водка и наливкиВо сто раз вкусней, чем сливки!.. —

распевал он, увертываясь; она грозила палкой и ругалась, Петер хохотал до упаду, но вдруг сделал серьезное лицо и заявил:

— А ведь это нехорошо с его стороны! — Но потом опять засмеялся.

Ну, конечно, не следовало так делать, но Дитте считала, что старухе поделом. Она была такая подлиза, вечно старалась вертеться на глазах управляющего. Вообще же Дитте в эту минуту была довольно рассеянна и занята своими мыслями. Сначала думала о том, что она все-таки управилась с работой, а потом стала сожалеть, что проспала сегодня, и, наконец, вспомнила о детской болтовне. Бог!.. Петер не верит в бога, — недурно для семилетнего мальчишки. Кто знает, к чему это может привести? А вот старуха Расмуссен верит, хотя и на свой лад. «Есть-то он есть, — отвечала она на вопросы детей, — да только его никогда не оказывается дома, когда мы его разыскиваем. Так всегда бывает у важных господ!» А сама Дитте верит в бога или нет? Как сказать? Ей ни разу не пришлось убедиться в его существовании. Но если бог и существует, то он, видно, большой неудачник: мир, им созданный, немного стоит, да и люди тоже. Вот уж они никогда не удивят Дитте ничем, потому что всегда поступают так, как им выгоднее и приятнее. Один Карл не похож на всех остальных ни поступками, ни словами. Глядит на тебя, как будто пришел из какого-то неведомого мира, и взгляд этот невольно вспоминается, когда ты сама собою недовольна. Уж не от бога ли это у него? Но сколько ей было известно, Карл теперь становился неверующим. Надо будет поговорить с ним об этом.

Все остальное в жизни было явно скорее от черта, нежели от бога. Приходится и голодать и холодать, хотя и стараешься изо всех сил; домовладелец увиливает от ремонта, но боже упаси хоть на один час просрочить квартирную плату! Лавочник обмеривает и обвешивает, старается вместо двух десятков лучинок для растопки всучить восемнадцать, соблюдая свою выгоду. А булочник с женой не могут свести концы с концами, хоть и ведут все дело сами. Право, не нужно никакого бога, чтобы поддерживать такой плохой порядок. Бедняк все равно, что овца: всякому дано право стричь его. «Господь бог пошлет тебе погодку потеплее!» — ласково говорят ему и стригут его наголо.

Уж не существует ли бог для того, чтобы покрывать плутов и мошенников, раз они вечно ссылаются на него и призывают его имя? Еще когда-то бабушка говорила Дитте, что бог держит руку сильных и окучивает их картошку, а с тех пор ничего не изменилось. Но всем все же выгодно твердить постоянно о боге! Тетка Гейсмар была такой же поломойкой, как Дите. Но сам приходский священник навещал ее, а дамы из общины приносили ей разную пищу и одежду, и, кроме того, она получала денежные пособия ни за что ни про что! Только за то, что посещала все приходские собрания. «Пойдем и ты со мной! — звала она Дитте. — В наше время ничего нельзя упускать!» Но у Дитте не было ни малейшей охоты, и что пользы от этого? Она не еврейка, чтобы ее обращением в христианство можно было бы гордиться. Тетка Гейсмар, та позволяла переманивать себя из одной секты в другую. Ее даже прозвали в доме «переходящим кубком». Когда она успевала примелькаться в одной секте и доходы ее сокращались, она обращалась в новую веру. Во всех сектах особенно любят новообращенных и охотно жертвуют на них. Да для чего же иначе и делаются сборы? На эти подачки да на скудный заработок от мытья лестниц и коридоров в доме тетка Гейсмар жила довольно прилично.

Подручный булочника поставил в сарай свою повозку, — поздно же управился он сегодня с развозкой булок! Он по обыкновению поднял голову наверх, а Дитте поторопилась отойти от окна. Но было уже поздно, пришлось ответить на поклон. Будет теперь о чем посудачить соседкам! Этот ютландец никак не мог научиться говорить как следует По-датски, но был красивый и солидный мужчина, любимец всего квартала. Он служил у булочника уже пятнадцать лет, с самого основания булочной.

— Не мешало бы вам выйти за него, — говорила булочница почти всякий раз, как Дитте заходила в булочную — Он ведь по уши влюблен в вас. И человек он солидный. Муж часто говорит: «Бог знает, как бы шло у нас дело без Лэборга!»

Да, солидности в нем было достаточно, это всякий видел. Но…

Взгляд Дитте скользил по главному корпусу, спальни и кухни которого выходили окнами во двор. Фру Лангхольм одевалась и расхаживала перед открытым окном. Если пилюли в самом деле помогли, то не одним Лангхольмам на радость. Многие были, так сказать, заинтересованы в этом деле. Муж был на пятнадцать лет моложе жены, и уже несколько лет всех занимал вопрос: насколько прочно их сожительство. Все женщины в доме в один голос решили, что ей нужно родить ребенка, иначе она рано или поздно надоест ему. И много раз по дому распространялся слух, что фру Лангхольм в положении, и сама она расхаживала с таким видом, словно носила в себе сладчайшую тайну. Многим казалось даже, что действительно по фигуре ее заметно кое-что. Но всякий раз дело кончалось ничем — без всякой основательной причины. «Она просто подкладывает что-нибудь себе на живот, чтобы удержать муженька!» — говорили женщины. «А может быть, у нее эта модная болезнь — истерия, вот ее и вздувает!» Но будь то воображение или просто обман, — игра становилась опасной. Фру Лангхольм по была красива, да к тому же на пятнадцать лет старте мужа. Но она была хорошая женщина, не смотрела свысока на обитателей задних флигелей. И тоже участвовала в общей борьбе, — большинство женщин билось ведь за то, чтобы удержать при себе своих мужей. Поэтому все женщины искренно сочувствовали ей.

Впрочем, и в среднем и в заднем флигеле жили все люди приличные, — Дитте с удовлетворением отмечала это. Они выходили из разных подъездов целыми семьями — мужья, жены и дети — и направлялись к воротам: видно, шли гулять; может быть, тоже на Луг. Дети, растопырив ручонки, едва осмеливаясь переступать ногами, а матери обдергивали на них платьица, оправляли рукавчики и шагали сбоку своего выводка, словно унтера около взвода. Отцы шли сзади, наблюдая, как дети ставят ноги, и бранились, если ребятишки загребали носками или кривили каблуки. Да, не шутка детям бедняков гулять разодетыми по-праздничному! Дитте вспомнила свое собственное детство: как славно было бегать босиком! Никто не придирался к ее босым ногам.

А! Вот и рыбак с Чертова острова с двумя красавцами приятелями, — все трое настоящие хулиганы с виду и уже на взводе. Не сладко придется бедной Марианне, в особенности, если ей нечем угостить их. Ведь она не получила в эту субботу на недельные расходы, и пришлось ей вчера занимать и пиво и кофе! Жили они в мансарде наискосок, и у них бывали часто скандалы по ночам; Марианне немало ночей пришлось провести на лестнице в одной рубашке!

Дитте распахнула окно и крикнула:

— Марианна, к тебе гости!

— Спасибо, я уже видела! — показалась в своем окне Марианна.

Она надевала шляпку, и руки ее заметно дрожали. Только бы она успела улизнуть раньше, чем те поднимутся наверх! Впрочем, она может пробежать чердаком. Спустя минуту в дверь постучали, и Марианна шмыгнула в комнату.