Наследница - Елена Невейкина

Учитель замолчал, осматривая стоящих перед ним учеников. Большинство отводили глаза, только Лех смотрел прямо на него. Он как бы прикидывал, исполнит он свою угрозу или только пугает? Но молчали все, в том числе пан Буевич, верный своему обещанию ни во что не вмешиваться. Элен скользила глазами по лицам, чтобы увидеть реакцию на слова учителя. Через несколько секунд Нейрат продолжил:

— Вам следует запомнить, что в этом зале нет ни девушки, ни юношей. Есть курсанты школы фехтования. Итак, я думаю, мы выяснили этот вопрос, и надеюсь к нему больше не возвращаться. Кто не согласен, может после занятия предъявить претензии пану коменданту или самому пану Буевичу, — слегка поклонился он в сторону хозяина школы. — А сейчас — хватит терять время! Продолжим! Займите ваши позиции. К бою!

Урок продолжился. Противник Элен, не чувствуя в себе решимости атаковать, но боясь получить выговор от учителя, нашёл, как ему казалось, удачный компромисс, и стал только обороняться, но обороняться всерьёз. Он не пропускал ударов, но сам даже не пытался их наносить. Элен теснила его всё больше, так что, обозлённый этим, он стал отвечать на удары и, наконец, забыв, кто перед ним, начал драться в полную силу.

К себе Элен возвращалась уставшая, но довольная. Она победила всего дважды, но общий итог её радовал: две победы, два поражения и трижды затянувшиеся поединки остановил учитель, что считалось «ничьей», равным результатом.

Вечером, как часто бывало, два учителя, отдыхая, беседовали о последних событиях за бокалом вина. Тема для разговора сегодня была та же, что вчера. Пан Стоцкий относился ко всему происходящему скептически.

— И что дальше? Мало того, что пребывание её здесь вносит некоторые… неудобства, но главное — почему мы должны потакать женским капризам? Хочет пан Буевич удовлетворить желание взбалмошной племянницы — пожалуйста, он сам прекрасно фехтует, пусть учит её! Мы-то здесь причём? И потом в принципе не понятно, зачем это ей!

— Ну, насчёт пана Буевича не знаю, — ответил немец, — а по поводу вашего вопроса «зачем»… Я думаю, взбалмошной вы назвали девушку сгоряча. За то время, которое она находится здесь, фройляйн ни разу не дала повода так думать. То, что она играет роль юноши, не смогло бы скрыть характер, он бы всё равно проявился. Так что ваше суждение ошибочно. Я склонен думать, что с её стороны это не просто прихоть. Она точно знает, для чего учится здесь.

Стоцкий выпрямился в кресле, в котором сидел, удобно развалясь.

— Знает, для чего?.. Вы что, хотите сказать, она рассчитывает использовать те навыки, которые получит здесь, по назначению?

— Да. Думаю это правда.

— Но помилуйте! Это же абсурд! — Стоцкий, улыбаясь, вновь откинулся на спинку кресла. — Она красивая богатая девушка. Неужели она может предположить, что в её жизни когда-то возникнет ситуация, когда ей придётся выяснять отношения таким… неудобным для женщины способом?

— Не только предполагает, а уверена в этом, — герр Эрих встал, подошёл к столу, налил себе ещё вина и обернулся к собеседнику, улыбка которого после его уверенного ответа превратилась из недоверчивой в растерянную. — Вы, герр Стоцкий, повторяете мои слова, удивляясь её необычному для девушки увлечению. Я говорил с ней об этом.

— И что? Что она ответила? Она сказала вам, для чего ей всё это? — живо заинтересовался поляк.

— Не напрямую. Но я предполагаю, что если определённые… проблемы не уничтожить, то, в конце концов, они уничтожат саму фройляйн.

— Но неужели она всерьёз думает, что сможет сама всё решить? Неужели она надеется победить в поединке?

— Не знаю, я же не священник, чтобы мне исповедовались, и не подружка, чтобы со мной откровенничали. Я сообщил вам только мои собственные догадки, возникшие после разговора с фройляйн.

— Да-а… Ей можно только посочувствовать.

— Вы полагаете? А, по-моему, она счастливый человек, потому что имеет перед собой цель, к которой идёт, преодолевая всё — неумение, физическую слабость, мнение окружающих. Не знаю, добьётся ли она в конце желаемого или нет, но мне кажется, что сочувствия заслуживают другие.

— Вы имеете в виду её дядюшку, пана Буевича?

— Пана Буевича? — удивлённо поднял брови Эрих. — А впрочем, наверное, его тоже, — он хмыкнул. — Наградил же его Господь такой племянницей! Но я имел в виду других. Тех, кто может попытаться навредить фройляйн Элен, встать на её пути или уйти от возмездия — это смотря какую цель она преследует.

— Неужели вы говорите серьёзно? — опять заулыбался Стоцкий. — Что может сделать девушка? Даже если она знает, как держать шпагу и, я слышал, неплохо стреляет.

— А разве на ваших уроках она самая слабая из всех курсантов? Разве она умеет только просто держать шпагу? Во время моих занятий она показывает весьма неплохие результаты. И при этом нужно учитывать, что мы не просто обучаем фехтованию, а доводим это искусство до совершенства, значит, её умение уже гораздо выше среднего уровня. И, знаете, что я вам ещё скажу? Меньше всего я желал бы встретить на узкой дорожке разъярённую женщину, вне зависимости, чем она вооружена — шпагой, ножом или просто длинными ногтями. Доведённая до крайности женщина опаснее, чем дикий зверь, в ней полностью исчезает страх за свою жизнь. Она готова умереть, только бы добиться своего. Именно это и делает её по-настоящему страшным противником. В такие минуты женщина не знает слова «пощада» и становится более жестокой, чем любой мужчина.

— Ого! Да вы — поэт! Ваши слова напоминают оду.

— Ещё скажите — серенаду. Хватит об этом… Как вы полагаете, сколько ещё пробудет в школе герр Буевич?

Разговор перешёл в спокойное русло, и больше они не возвращались к теме Элен. Но Стоцкий хорошо запомнил всё, о чём говорил ему Нейрат, и в течение нескольких дней придирчиво следил на занятиях только за одним учеником. Да, немец, пожалуй, был прав, девушка могла добиться гораздо большего, чем умела сейчас, хотя и сейчас это было немало. Что ж, почему бы ей не помочь? Это даже любопытно — попытаться сделать из молодой женщины первоклассного фехтовальщика. Тем более что заставлять её не нужно, она сама этого хочет. Проходили дни, и Стоцкий продолжал уделять много внимания «взбалмошной девице», хотя и скрывал это всеми силами.

Через три дня пан Буевич уехал домой. Перед отъездом он имел ещё один разговор с воспитанницей. Больше он не уговаривал её уехать, не читал нотаций по поводу того, что нужно быть осторожной и беречь себя. Он лишь просил Элен ещё раз оценить свои силы, подумать, не ошибается ли она. Возможно, в процессе обучения в этой школе ей станет понятно, что лучше отступиться от той цели, которую она имела в виду, когда просила дядю научить её фехтованию?