La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет - Эльза Моранте

Следуя ближайшим и отдаленным задачам холодной войны, которые в первую очередь требуют контроля над малыми странами, две сверхдержавы (США и СССР) прибегают к рычагам давления, свойственным каждой из них: финансовым со стороны США и откровенно принудительным со стороны сталинской России. Через план Маршалла, посредством массированной экономической помощи США вмешиваются в разрешение внутренних кризисов в странах своего блока, разрушенных войной (включая Италию и Западную Германию). СССР же навязывает советский строй странам-сателлитам и использует их и без того истощенные материальные ресурсы.

Немедленно возобновляется гонка вооружений и особенно соревнование в области атомного оружия, до сих пор бывшего монополией Соединенных Штатов.

В странах западного блока обостряется внутренняя борьба между правыми и центристскими партиями, с одной стороны, и левыми — с другой.

В Греции продолжается гражданская война. В Китае победоносно заканчивается наступление Красной Армии. Во Вьетнаме Хо Ши Мин отклоняет условия перемирия, предложенные Францией.

В Сицилии мирная демонстрация крестьян заканчивается кровавой расправой, предательски организованной местным бандитом по заказу землевладельцев.

В Италии формируется новое правительство, руководимое Де Гаспери (партия центра), не включающее коммунистов.

После тридцатилетней борьбы с Великобританией под руководством Махатмы Ганди, с использованием ненасильственных методов пассивного сопротивления, Индия добивается независимости. Ее территория делится на два государства: Индию с большинством последователей индуистской религии, и Пакистан, где большинство населения — мусульмане. Тысячи беженцев с обеих сторон ищут убежища соответственно в той или другой стране. Между ними вспыхивает кровавый конфликт, унесший миллион жизней.

Процесс приобретения независимости колониями (начавшийся еще в первые десятилетия XX века и ускорившийся под влиянием политических событий в мире) находится в заключительной стадии. Метрополии предчувствуют распад колониальных империй, многие из них не оказывают сопротивления. На смену колониализму приходит неоколониализм, то есть экономическое подчинение бывших колоний путем приобретения источников сырья, промышленных предприятий и превращения этих стран (разумеется, слаборазвитых) в огромные рынки сбыта собственных товаров, включая оружие.

В Восточном блоке создается Коминформ (Информационный центр европейских коммунистических партий).

Прекращаются переговоры между великими державами по поводу проблемы разделенной Германии.

Продолжается лихорадочная гонка за атомными секретами США, расцвет шпионской деятельности, арест шпионов, смертные приговоры…

В разных районах Италии — забастовки, столкновения с полицией, убийства.

В США производят первое ракетное оружие, уже испытанное Германией во Второй мировой войне.

1

…С их невесомостью

в мире гирь…

…С этой безмерностью

в мире мер.

«Алло! Кто говорит? Это Узеппе. Кто говорит?» — «Алло, это я, твоя мама. Что ты хочешь мне сказать, Узеппе?» — «Алло? Кто это? Говорит Узеппе. Кто у телефона? Алло!» — «Извините, синьора (в разговор вмешивается Лена-Лена), он попросил меня набрать номер, а сам не может ничего сказать!»

Слышится еле сдерживаемый смех Лены-Лены и заливистый лай Красавицы. Потом, после короткого едва слышного спора на другом конце провода трубку поспешно кладут на место.

Телефон Иде установили в конце зимы, и это был первый звонок из дома (она дала номер школьного телефона привратнице и Лене-Лене, прося, однако, звонить ей только в экстренных случаях). Узеппе, особенно вначале, не мог удержаться от искушения испробовать говорящий предмет, висящий на стене, хоть и не умел им пользоваться. Услышав звонок (Ида звонила каждый день в половине одиннадцатого, во время перемены), Узеппе бросался к телефону, а вместе с ним и Красавица, но, по правде сказать, на вопросы матери отвечал лишь: «Алло! Кто говорит? Это Узеппе. Кто говорит?» Ида была единственным человеком, звонившим по этому номеру, да и Узеппе не знал в Риме никого, кому он мог бы позвонить. Однажды он случайно набрал номер, состоящий всего из двух цифр, и попал в Службу точного времени. Услышав женский голос, он стал настойчиво спрашивать: «Алло, кто говорит?», а телефонистка упрямо повторяла: «Одиннадцать часов сорок одна минута». В другой раз позвонили рано утром: ошиблись номером. Мужчина на другом конце провода, хоть сам был виноват, почему-то рассердился на Узеппе. Через несколько дней невежливый и бесполезный предмет вообще перестал интересовать Узеппе. На звонок Иды теперь отвечал робкий, нетерпеливый, почти рассеянный голосок сына: «Да-а-а». — «Ты поел?» — «Да-а-а». — «Все в порядке?» — «Да-а-а». Потом Узеппе сразу же говорил: «Пока», и вешал трубку.

В течение зимы болезнь не мучила Узеппе. На следующий день после первого ноябрьского приступа Ида побежала к докторше. Она рассказала ей о своей болезни в детстве, о которой она прежде никому не говорила, даже мужу. Рассказывая, она снова в мельчайших подробностях пережила прогулку в Монтальто на ослике, в сопровождении отца, а также визит к врачу — другу семьи, который развеселил ее, пощекотав… Но докторша в своей обычной резкой манере прервала ее запутанный рассказ, авторитетно заявив: «Нет, синьора! Доказано, что некоторые болезни не передаются по наследству. В крайнем случае, можно унаследовать предрасположенность к некоторым заболеваниям, да и это не доказано. В вашем случае речь наверняка шла о другой болезни: об истерическом неврозе, теперь же перед нами симптомы абсолютного другого порядка». (Про себя она пробормотала: «Я сразу заметила нечто странное во взгляде ребенка».) В заключение докторша написала на рецептурном листе адрес врача-специалиста, который мог при необходимости сделать малышу электроэнцефалограмму. Непонятное слово испугало Иду. Мы уже знаем, что невидимое царство электричества всегда вызывало у нее недоверие, как у дикарки. Ребенком при виде молний и звуках грома она в страхе пряталась (чаще всего — под полы отцовского плаща), да и теперь, состарившись, дрожала от страха, если приходилось трогать провода или менять электрическую лампочку. Услышав впервые в жизни длинное грозное слово, она подняла на докторшу широко раскрытые от испуга глаза, как будто та говорила об электрическом стуле. Но, оробев от безапелляционных манер докторши, она не осмелилась показать свое невежество.

То, что случилось с Нино сразу после этого визита, отвлекло ее от всех других забот, и консультация специалиста перестала ее занимать. По правде говоря, она боялась диагноза, который мог поставить неизвестный ей профессор, как смертного приговора, не подлежащего обжалованию.

Обманчивое улучшение самочувствия сына позволяло Иде не принимать срочных мер. Действительно, неизвестный недуг, подтачивавший малыша вплоть до осени, казалось, отступил, обессилев во время первого приступа. Болезнь еле-еле давала о себе знать, а иногда и вовсе исчезала, как будто считала свою задачу выполненной. Когда вечером перед сном Ида давала сыну успокоительную микстуру, тот жадно вытягивал губы, как младенец к материнской груди, и вскоре засыпал крепким безмятежным сном, лежа на спине и закинув за голову руки со сжатыми кулаками. Так он спал не менее десяти часов. Маленькая ранка у него на языке заживала, и от приступа 16 ноября не оставалось никаких следов, разве только знавшие его раньше люди отмечали в глазах Узеппе («слишком красивых», как сказала докторша) нечто новое, сказочное, что, возможно, появилось и в глазах моряков-первооткрывателей после пересечения ими безымянных, еще не нанесенных на карту океанов. Узеппе, в отличие от них, ничего не знал о своем путешествии, но на сетчатке глаз у него запечатлелось перевернутое изображение мира, как у некоторых перелетных птиц, которые днем, наряду с солнцем, видят также и невидимое для прочих звездное небо.

Для Иды новое свойство глаз Узеппе проявлялось только в их цвете: смешение темно-синего и светло-голубого стало, если можно так выразиться, еще более чистым, почти непостижимым в своей двойной глубине. Однажды, войдя на кухню, она увидела Узеппе, тихо стоящего на ступеньке плиты, взгляды их встретились. В глазах сына Ида прочитала какое-то невыносимое знание, невыразимо мучительное и одновременно наивное. Его глаза говорили ей: «Ты об этом знаешь!» — и ничего более, никаких вопросов и ответов.

В феврале Лена-Лена устроилась на работу штопальщицей чулок, поэтому ей пришлось отказаться от посещений дома на улице Бодони. Но за Узеппе теперь присматривала Красавица, и этого было достаточно.