Так начиналась война - Иван Баграмян

…Всю ночь направленцы — офицеры, закрепленные за армиями и непосредственно осуществлявшие контроль за их действиями, — детально выясняли, как начался отход войск на новый рубеж. Все складывалось удачно: фашистская разведка прозевала, и, когда на рассвете гитлеровские дивизии возобновили атаки, главные силы наших армий были уже вне досягаемости вражеского артиллерийского огня. У немецкого командования не осталось уже никакой надежды на осуществление обходного маневра. Движение наших армий становилось все более планомерным и спокойным. Чувствовалось, что яростный отпор, оказанный фашистам на предыдущем рубеже, заметно охладил их наступательный порыв.

Ранним утром 27 октября, убедившись, что все фронтовые резервы сосредоточены в намеченных районах (2-й кавкорпус — у города Короча, 5-й кавкорпус — у Волчанска и 253-я стрелковая дивизия — у Сватово), я покинул узел связи, где провел почти всю ночь. Во дворе штаба мне повстречались люди в потрепанной одежде, давно не бритые. Партизаны, наверное, — они частенько заглядывали к нам. Лица их, однако, мне показались знакомыми. Вглядываюсь и не верю своим глазам:

— Мажирин! Алексеев!

— Они самые.

— Откуда вы?

— Прямиком из преисподней, — смеется Мажирин. Командир 4-й дивизии НКВД, только завершивший свой долгий путь по вражеским тылам, рассказал о злоключениях своего соединения, которое, как уже знает читатель, последним покидало Киев. А генерал И. И. Алексеев поведал мне о судьбе отряда, вставшего на пути дивизий Клейста в районе города Лубны.

10 сентября Алексеев, бывший командир 6-го стрелкового корпуса, вернулся в свой штаб из госпиталя. Но его должность оказалась занятой, корпусом уже командовал генерал-майор А. И. Лопатин. Алексеев кинулся к командарму Костенко. Тот приказал ему срочно сформировать отдельный отряд, в который вошли 94-й пограничный отряд, 6-й полк НКВД и один стрелковый полк, и занять оборону по реке Сула в районе города Лубны. Генерал полагал, что сюда прорвались лишь слабые передовые части противника, и поэтому решил атаковать первым. А перед его небольшим отрядом оказались крупные силы танковой армии Клейста. Враг, конечно, отбил 'атаку, потом двинул на отряд танки. А у Алексеева ни одного противотанкового орудия. Бойцы и командиры дрались яростно. Фашисты окружили их. Воины держались, пока не стали иссякать боеприпасы. В конце сентября в последний раз бросились на прорыв. Немногие уцелели, но выскочили из ловушки.

— А теперь вот ждем решения своей участи, — сказал Мажирин.

— Поскорей бы только направили в войска, — вздохнул Алексеев.

Пожелав им удачи, я отправился отдыхать. Впервые за последние десять дней удалось основательно выспаться. Сразу почувствовал себя бодрым. На фронте установилось небывалое еще затишье: из всех армий поступали донесения о полном благополучии. Наш штаб тоже, словно улей после бурного трудового дня, как-то сразу утихомирился. Меньше надрывали голоса штабные командиры, ведя переговоры с войсками; реже стали попадаться на глаза бегущие сломи голову делегаты связи.

Такая обстановка была столь необычной, что вызывала тревогу. Она сменилась удивлением, когда наш вездесущий разведчик полковник Каминский сообщил, что войска 21-й и 38-й армий вот уже два дня как «потеряли» противника — не имеют с ним боевого соприкосновения. Это свидетельствовало о том, что войска нашего фронта значительно опередили врага.

А не следует ли нам воспользоваться этим обстоятельством? Ведь в значительной мере отвод войск фронта вызывался прорывом фашистских армий на московском и ростовском направлениях и вытекающей отсюда угрозой, что они обойдут наши фланги, как это было восточное Киева. Но сейчас мы получили из Москвы сведения о том, что генеральное наступление немецких войск на столицу выдыхается, противник фактически остановлен в сотне километров от Москвы. Под Ростовом положение тоже постепенно стабилизируется. Таким образом, мы можем закрепиться значительно западнее того рубежа, который указан Ставкой. А это улучшило бы наше общее оперативно-стратегическое положение. В частности, используя важную железнодорожную магистраль Касторное — Лисичанск, мы получили бы возможность широко маневрировать силами между Юго-Западным и Южным фронтами.

Тщательно продумав эти свои выводы, я поделился ими с начальником штаба. Он, улыбаясь, покосился на меня:

— А вы знаете, я тоже думал об этом. Если нам удалось вырвать некоторую передышку, то мы должны воспользоваться ею, чтобы закрепиться на достигнутом сейчас рубеже. — Бодин подошел к карте и провел по ней карандашом: — Примерно вот здесь… Займем его, оборудуем для длительной и прочной обороны. Подготовьте справку-доклад для Военного совета, подкрепите документ соответствующими оперативно-тактическими расчетами.

С помощью полковника Захватаева и еще двух офицеров отдела я в тот же день проделал эту работу. С подготовленным документом Бодин поспешил к главкому. Вернулся он уже в двенадцатом часу ночи, сказал мне:

— Маршала не понадобилось убеждать: он сам об этом собирался говорить со Ставкой. Как только получим согласие Москвы, сразу же отдадим приказ. Нужно немедленно разрабатывать указания армиям.

Наш разговор прервал телефонный звонок. Начальник связи фронта докладывал, что генерал-лейтенант А. М. Василевский просит главкома к прямому проводу. Василевский являлся в тот период заместителем начальника Генерального штаба. Разговор, по-видимому, предстоял серьезный, но главком не мог прийти в аппаратную: он лежал с высокой температурой в своем салон-вагоне, стоявшем на вокзале. Бодин и я поспешили к аппарату прямой связи.

Начальник штаба продиктовал телеграфисту:

— У аппарата генерал-майор Бодин.

«Здравствуйте, товарищ Бодин, — появилось на ленте. — Москва срочно нуждается в помощи конницей. Ставка Верховного Главнокомандования просит Военный совет фронта: не может ли он перебросить под Москву свой 2-й кавалерийский корпус в составе 5-й и 9-й кавдивизий. Прошу сейчас же выяснить мнение Военного совета по этому вопросу и передать его мне для доклада Ставке. Говорю из Ставки. Ответ жду здесь».

— Передай, — быстро сказал мне Бодин, — что прошу подождать минут пятнадцать. Думаю, что ответ будет положительный, но переброска из-за отсутствия порожняка может встретить затруднения.

Сам он помчался к главкому.

«Хорошо, благодарю вас, — немедленно последовал ответ. — Заботу о порожняке берем на себя. Скажите, что с маршалом: передали, что он болен».

Я ответил, что у маршала высокая температура, а чем болен — не знаю.