Последнее волшебство - Мэри Стюарт

Но этого не произошло. Он поднял ее, сказал что-то и отошел с нею в сторону. Мордред повел вслед за ними головой, точно охотничий пес. Король сказал, обращаясь к мальчикам:

– Добро вам пожаловать ко двору. А теперь отойдите к караульне и подождите там.

Они подчинились. Мордред, отходя, еще раз оглянулся на мать. И я опять увидел на ее лице страх под маской равнодушия. Она, должно быть, сделала какое-то распоряжение, потому что со стороны караульни к ним подошел дворецкий, держа в руках ларец, привезенный из Сегонтиума. Магические атрибуты могущества – невероятно, но она, оказывается, предназначала их для короля, надеялась сокровищами Максена купить себе милость Артура?.. Дворецкий опустился на колени у ног короля. Откинул крышку ларца. Свет упал на его содержимое.

Я видел все, видел так ясно, словно стоял рядом с Артуром. Серебро, изделия из серебра – кубки, браслеты, гривна из серебряных пластин, украшенных плавными прихотливыми узорами, какими ювелиры севера заклинают магические силы. Но священных предметов, завещанных Максеном, там не было: ни чаши-Грааля, изукрашенной изумрудами, ни копейного наконечника, ни выложенного сапфирами и аметистами блюда. Артур едва взглянул на драгоценный дар. Дворецкий, пятясь, удалился, а король обернулся к Моргаузе, оставив открытый ларец на мерзлой земле. И как он пренебрег ее даром, точно так же он словно пропустил мимо ушей все, что она ему раньше наговорила. Теперь его голос зазвучал для меня вполне внятно:

– Тебе, наверно, не ясны причины, по которым я призвал тебя. Но ты поступила разумно, что не ослушалась. Главная причина – твои сыновья, об этом ты, я думаю, догадалась, Однако за них тебе нет нужды опасаться. Я обещал, что ни одному не будет причинен вред, и свое слово не нарушу. Но тебе я охранной грамоты не давал. Так что тебе лучше бы повиниться и молить о милости. Но какой милости можешь ожидать ты, убившая Мерлина? Ведь это ты дала ему яду и этим привела его в конце концов к смерти.

Этого она не ожидала. Она в голос ахнула, вскинула белые ладони, поднесла к горлу. Но совладала с собой, опустила руки. И спросила:

– Кто сказал тебе эту ложь?

– Это не ложь. Умирая, он сам обвинил тебя.

– Он всегда был мне врагом!

– И кто возьмется утверждать, что он был не прав? Ты знаешь свои преступления. Или ты их отрицаешь?

– Разумеется, отрицаю! Он всю жизнь меня ненавидел. И тебе известно, почему. Он не желал ни с кем делить свою власть над тобой. Мы согрешили – ты и я, но согрешили в неведении...

– Тебе, как женщине умной, об этом лучше бы не поминать, – сухо и холодно произнес он. – Ты не хуже меня знаешь, какой грех содеян и почему. Так что об этом, если ты рассчитываешь на милость и снисхождение, лучше не заговаривай.

Она покорно понурилась, сплела украдкой пальцы. И проговорила ровным, тихим голосом:

– Ты прав, господин мой. Мне не следовало этого говорить. Впредь я не буду донимать тебя воспоминаниями. Я исполнила твою волю и привезла тебе твоего сына. И полагаюсь на твою совесть и на твое сердце – поступи с ним по справедливости. Уж он-то ни в чем не повинен, этого ты не станешь отрицать

Он ничего не ответил. Она приступила снова, почти по-старому, поводя блестящими глазами:

– Что же до меня самой, признаю, что повинна в неразумии. Обращаюсь к тебе, Артур, как сестра, которая...

– У меня две сестры, – прервал он ее жестко. – Недавно и другая сестра сделала попытку предать меня. Так что не говори мне о сестрах.

Она вскинула голову. От заискивающей кротости не осталось и следа – теперь с ним опять говорила королева:

– В таком случае, я могу обращаться к тебе лишь как мать твоего сына.

– Ты находишься здесь только как убийца человека, который был мне больше чем отец. Помимо этого, ты для меня – никто. По этой причине я тебя и призвал и за это буду тебя судить.

– Но он искал моей погибели. И хотел, чтобы ты убил родного сына.

– Это ложь, – произнес король. – Он не дал мне убить вас обоих. Я вижу, ты поражена. Когда я узнал о рождении этого ребенка, моей первой мыслью было послать кого-нибудь, чтобы убил его. Но, как помнишь, тогда меня опередил Лот... И именно Мерлин заступился тогда передо мной за младенца, поскольку он – мой родной сын. – Неожиданно голос его дрогнул. – Но теперь его с нами нет, Моргауза. Теперь он за тебя не заступится. Ты думаешь, почему я отказался принять тебя во дворце, в присутствии королевы и рыцарей? Ты ведь именно этого хотела, верно? Ты, с твоим сладким голосом и умильным видом, в окружении четырех румяных сыновей Лота и этого, старшего, черноглазого, поражающего фамильным сходством...

– Он не сделал тебе ничего плохого!

– Верно, не сделал. Теперь слушай, что я тебе скажу. Твоих четырех сыновей, рожденных от Лота, я у тебя отниму, они будут жить и воспитываться в Камелоте. Я не могу оставить их на воспитание тебе, чтобы выросли предатели и ненавистники своего короля. Что же до Мордреда, то он-то передо мной ничем не провинился, но я перед ним виноват жестоко, и ты – тоже. Я не желаю прибавлять к моей прежней вине новую. Меня предостерегли против него, но человек должен поступать по справедливости, даже и во вред себе. Да и кто может верно разгадать знамения богов? Мордреда ты тоже оставишь у меня.

– Чтобы ты убил его, как только я уеду?

– Даже если бы и так, разве ты можешь не подчиниться?

– Ты сильно изменился, мой брат, – ядовито прошипела она.

Губы его, впервые за весь разговор, тронуло подобие улыбки.

– Говори что хочешь. Не знаю, послужит ли это тебе утешением, но могу тебя уверить: его я не убью. А вот тебя, Моргауза, за то, что ты убила Мерлина, лучшего из мужей в этом королевстве...

Но тут его прервали. Со стороны караульного помещения послышался стук копыт, оклик охраны, задыхающийся голос произнес ответное слово, и ворота со скрипом и грохотом отворились. Всадник на взмыленном коне подскакал и остановился возле короля. Конь опустил голову, весь дрожа мелкой дрожью. Гонец соскользнул на землю, тоже с трудом устоял на ногах, потом устало преклонил колено и приветствовал короля.

Его появление было не ко времени. Артур резко оглянулся, сердито сведя брови.

– Ну что там? – ровным голосом спросил он. Он понимал, что ни один гонец не посмел бы потревожить его сейчас без веской на то причины. – Постой, постой. Я тебя, кажется, знаю. Тебя ведь зовут Персей, верно? Что же за вести мог ты доставить из Глевума, ради которых стоило загнать доброго коня и помешать королевской беседе?

– Милорд! – Гонец замялся и покосился на Моргаузу. – Господин! Мои вести очень важные и срочные, но я могу передать их тебе только с глазу на глаз. Прошу меня простить. – Последние слова он обратил отчасти к Моргаузе, которая стояла неподвижно, точно статуя, подняв ладони к горлу. Должно быть, обрывки забытой магии, протянувшиеся за ней, словно полосы тумана, приоткрыли тайну доставленного известия.