Героиня мира - Танит Ли

Деревня показалась перед закатом. Я обрадовалась этому, поскольку понимала, что мне не следует в одиночку бродить в темноте среди холмов.

После захода солнца познается своеобычность острова. Словно где-то в глубочайшей впадине под тобой шевелится многовековая змея — древность этой земли. И тогда воздух начинает дрожать, появляются маленькие расплывчатые вспышки остаточного свечения среди облаков, а на поверхность моря ложится фосфоресцирующий след. Восходит Веспаль, звезда Исибри, ослепительная жидкая жемчужина.

Я прилегла на склоне холма и плакала до тех пор, пока не прилетел ветер, не погладил меня по волосам и не сказал, что мне пора уходить, пора отправляться домой, ведь у меня есть дом и есть любимый. И я должна быть довольна.

Но когда я добралась до дома и зашла внутрь, наши комнаты показались мне пустыми и заброшенными, как будто мы уезжали на целый год, и я никак не могла понять, что же мне тут делать среди сгущающейся ночи, не могла вспомнить, как надо жить. Я присела у стола и стала слушать, как шумит море, а пальцы мои все двигались, ощупывая то контуры кольца с дельфинами, то сучок в дереве столешницы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лето было в разгаре, стало так засушливо и жарко, что даже море казалось сухим. Весь день напролет щелкали огнивом сверчки, а ночью к их трескотне добавлялись вздохи океана. Я завела привычку ночевать на террасе, подкладывая под себя несколько одеял, и пока я спала, какие-то незримые злодеи-насекомые вдоволь напивались моей кровушки — до тех пор, пока я не раздобыла в деревне мазь, которая пришлась им не по вкусу.

Теперь я снова стала спать днем. Вернувшаяся привычка казалась мне отвратительной. Я понимала, что в ней выражается мое состояние летаргии и беспомощности, никудышные перспективы моей жизни. Сны, видевшиеся мне днем, зачастую бывали странными и страшными. Все дурные воспоминания приползли обратно. Иногда мне снилось, будто ночью мы с Фенсером врозь оказались в городе с высокими домами. Меня затолкали в толпе и отмели в сторону. И никто не хотел сказать мне, куда он ушел, а я знала, что найти его необходимо. Но мне так и не удалось этого сделать.

Я заставляла себя выходить на прогулки и слонялась по округе. Я собирала цветы, плоды, а иногда росшие на холмах дикие травы, которые приносила домой и сушила для приправ. Я часто радовалась, гуляя на солнышке, когда за дымкой из пыли и света все окружающее виделось мне не совсем ясно. При мысли о Фенсере радость как рукой снимало.

Теперь он появлялся у меня в качестве гостя. Он приезжал на мыс раза два в месяц на ухоженном коне из городской конюшни, который теперь перешел в его владение, а если связанные со службой дела не позволяли ему навестить меня, я всякий раз получала письмо. Он привозил мне подарки: бусы, браслеты, прозрачные шарфы, расшитые золотой нитью. Прибиравшая у нас в комнатах девушка готовила что-нибудь необычное на ужин. Она чуть ли не добела выскребала столешницу, обмахивала метлой потолки, а когда мы с ней застилали кровать, подолгу глядела на подушку, на которой, по ее мнению, спал Фенсер. Она завидовала тому, что у меня такой молодой красивый супруг. Конечно, ведь если у нее и был свой муж, он уходил в море на рыболовном судне и отсутствовал по нескольку месяцев, а мог и вовсе не вернуться, если море пожелает призвать его к себе.

Первые проявления жадного желания после воздержания смущали меня, но Фенсер относился к ним положительно. Я так жаждала его, что теряла всякий разум, а он вел меня сквозь слабость и стоны к исполненным восторга небесам, откуда я падала обратно на землю, утратив всякую надежду. А потом не могла найти покоя до конца его визита, который приходился на утро. Дольше Фенсер никогда не задерживался. К приходу полудня я вновь оставалась одна.

Он говорил мне, что я красива. И как хорошо, что я живу не в Эбондисе, ведь там у него всего одна комната, а так он знает, что места у меня вдоволь, и девушка мне прислуживает, и воздух у моря свежий. Город накалился, как печка, там нечем дышать. Не стоит тратить время на то, чтобы там обосноваться, ведь ситуация все время меняется.

Я спросила, удалось ли могущественному Ретке добиться своего.

— А мысль о том, что он мог бы потерпеть поражение, не кажется тебе невероятной?

Да, такая мысль не укладывалась у меня в голове.

Фенсер рассказал мне о деталях разработанной ими схемы действий. Все это так далеко, и кажется, колесики и шестеренки задуманного крутятся довольно гладко. Губернатор, однажды выразив свое мнение, вроде бы стал смотреть на происходящее сквозь пальцы. Он побаивается Ретки, который действительно добился на Китэ такого финансового и политического могущества, что никто не в силах ему перечить. Губернатор не вдавался в споры, а отправился в другое укромное место для летнего времяпрепровождения, в один из провинциальных городков на острове. Тем не менее он санкционировал, хоть и не без опасений, программу обучения молодых людей методам обороны на случай, если в ней когда-нибудь возникнет необходимость… Впрочем, с каждым днем из деревень и с ферм прибывают все новые люди, и из Кирении тоже, ведь независимость является кровным интересом для Кирении.

В северной столице Кронии на голову Кристена Карулана возложили императорскую корону.

Окружающий нас мир по-прежнему весь бурлил.

— Что ты станешь делать? — спросила я Фенсера, сидя с ним в сумерках на террасе и попивая вино.

— Видишь горы, там, в глубине Китэ? Для обучения военному ремеслу лучше места не отыскать. По вершинам рассыпаны старинные крепости. Орлиная твердыня.

Когда-то в городе он состоял в полку Орлов. И навсегда остался воином, который привык командовать солдатами, проводить дни по определенному распорядку; ему недоставало лишь руководителя, который заслуженно пользовался бы почетом и доверием. Как и любой солдат, участвующий в бою, он хотел знать, кому присягнул на верность, и, отправляясь на битву, чувствовать за спиной надежную скалу.

Мне хотелось бы побольше услышать от него о Ретке, о его гордости за этого человека, но он говорил: «Подойди, поцелуй меня», и только.

Когда-то прежде я пожелала его любви. И кроме нее, ничего не добилась. Я — хрупкая тростинка, он не станет на меня опираться. Он пытается защитить меня от всего, что рождает во мне страх.

Летом в деревнях Китэ отмечают праздник Дорнойя. Я не знала, как именно это делают, но предвидела некоторый разгул, ведь он связан с легендой о бракосочетании бога с какой-то принцессой, обитавшей на острове. За час до рассвета я услышала пение женщин, странный плач со множеством отголосков; с восходом солнца его сменили хвалебные возгласы, крики и удары в гонг. Спать при этом было невозможно. Я оделась и вышла на террасу посмотреть. Вверх по лестнице, проходившей через деревню, бежали молодые люди, чью кожу летнее солнце уподобило меди гонгов, и вылепленные из меда девушки с вплетенными в волосы кистями винограда; они держали в руках посохи, увитые виноградными лозами и лентами, украшенные цветами и сосновыми шишками. Душе этого бога угодно все, что по форме напоминает кисть винограда: шишки, гиацинты, пчелиные соты. Вместе с ними по лестнице поднимался и сам бог; завитки его волос напоминали по цвету черно-фиолетовый виноград. Он ехал верхом на деревянной пантере, установленной на колесах, которая взбрыкивала на каждой ступеньке. Потом все запели гимн, в мелодике которого чувствовалось нечто восточное. Следом шли люди с тачками, нагруженными вином, рыбой и хлебом, а за ними бежала чуть ли не половина собак деревни. Народ устремился к холмам, и через некоторое время я заметила в воздухе над рощами деревьев синие струйки дыма — на каменных алтарях, которые встречались мне во время прогулок, курились жертвоприношения. Порой до меня долетали звуки музыки, а то и дикие крики, похожие на исступленные вопли одного из творений природы, птицы, а может, и ветра.