Отец. Жизнь Льва Толстого - Александра Толстая

Описывая отношения Полозова с женой, Толстой кое–какие черты взял из своей жизни. Ревность мужа к жене… У Софьи Андреевны была нервная привычка раскачивать ногу и часами мерно стучать ногой о пол, что раздражало ее семейных; или вбирать в себя пищу губами, громко хлюпая. Разве здесь не выражены чувства самого Толстого?

«Удивительно, какие совпадения и в правильной и даже неправильной жизни! — -писал Толстой. — Как раз когда родителям жизнь становится невыносимой друг от друга, необходимы делаются и городские условия для воспитывания детей. И вот является потребность переезда в город».

А Толстой раздражал жену своими «идеями». Ее раздражали его разговоры о целомудрии в браке, воздержании… Разве она не была законной женой его?

«…Ты затягиваешься и ты убиваешь себя, — писала она ему 19 апреля 1888 года в Ясную Поляну, — Я… думала: «не ест мяса, не курит, работает через силу, мозг не питает и от того сонливость и слабость. Какая глупость вегетарианство… Убить в себе жизнь, убить все плотские стремления, все потребности — почему же уж совсем себя сразу не убить? Ведь ты совершаешь над собой медленное убийство, какая разница?».э

В дневнике от 14 декабря 1890 года Софья Андреевна писала:

«Дописала сегодня в дневниках Лёвочки до места, где он говорит: «Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни ». Да, если бы я это его убеждение прочла 29 лет тому назад, я ни за что не вышла бы за него замуж».4

Он презирал себя за то, что, идейно разойдясь с женой, он все еще тянулся к ней, как к женщине, и он ненавидел и упрекал себя, когда поддавался физическому влечению.

Писание «Крейцеровой сонаты» заняло почти два года. Толстой писал с перерывами, порой остывал к повести и снова с увлечением принимался за нее. В письме к другу своему Г. А. Русанову Толстой писал (12 марта 1889 г.):

«Слух о повести имеет основание. Я уже года два тому назад написал начерно повесть действительно на тему половой любви, но так небрежно и неудовлетворительно, что и не поправляю, и если бы занялся этой мыслью, то начал бы писать вновь». 8 декабря 1889 года Толстой записал в дневнике: «Поправлял «Крейцерову сонату»… Надоела К. С».

Когда Толстой писал, что произведение ему «надоело», это означало, что он приближался к концу. Не вполне закончив повесть, в то время как повесть уже ходила по рукам, он стал писать «Послесловие». Толстой получал множество самых разнообразных отзывов о «Крейцеровой сонате»: недоумевающие, осуждающие, дружески–критические, восторженные.

В своем «Послесловии» Толстой старался ответить на многочисленные поставленные ему вопросы.

«Только поставьте идеалом целомудрие, — писал он, — считайте, что всякое падение кого бы то ни было с кем бы то ни было есть единственный, неразрывный на всю жизнь брак, и будет ясно, что руководство, данное Христом, не только достаточно, но единственно возможно».

В письме к В. И. Алексееву (10 февраля 1890 г.) Толстой писал: «Содержание того, что я писал, мне было так же ново, как и тем, которые читают. Мне в этом отношении открылся идеал, столь далекий от действительности моей, что сначала я ужаснулся и не поверил, но потом убедился, покаялся и порадовался тому, какое радостное движение предстоит и другим и мне».

Н. Н. Страхов, хотя и критиковал «Крейцерову сонату» с точки зрения внешней обработки повести, написал Толстому восторженное письмо по поводу ее содержания.

«Спасибо, Николай Николаевич, — отвечал ему Толстой. — Я очень дорожил Вашим мнением и получил суждение гораздо более снисходительное, чем ожидал. В художественном отношении я знаю, что это писание ниже всякой критики: оно произошло двумя приемами, и оба приема несогласные между собой, и от этого то безобразие, которое вы слышали. Но все–таки оставляю как есть и не жалею. Не от лени, но не могу поправлять: не желаю же оттого, что знаю верно, что то, что там написано, не то что не бесполезно, а наверное очень полезно людям и ново отчасти. Если художественное писать, в чем не зарекаюсь, то надо сначала и сразу».

Критика Черткова была по существу содержания:

«Я продолжаю фантазировать по направлению толчка, полученного от чтения вашей повести, — пишет он Толстому… — Повесть в теперешнем ее виде может только возбудить в читателе вопрос, сомнение, но не выяснить его настолько, насколько вы в состоянии его выяснить, вводя в повесть центр христианских убеждений, который отсутствует пока…»

Этот отзыв друга, по–видимому, огорчил Толстого: «Вчера получил длинное письмо от Черткова, — записал он в дневнике от 31 октября 1889 года, — Он критикует Кр. сон. очень верно. Желал бы последовать его совету, да нет охоты. Апатия, грусть, уныние».

Нуждался ли Толстой в этой критике? Он сам относился к себе строже, чем кто–либо. «Я пишу Крейцерову сонату и даже «Об Искусстве» и то и другое отрицательное, злое, а хочется писать доброе», — писал он в дневнике от 24 июля 1889 года,

В этот период своего творчества отделка сочинений, стиль, уже кажутся Толстому излишней роскошью, главное — это успеть высказать мысли, могущие принести пользу:

«Писал немного об искусстве — отступил немного от правила, — писал он сентября 12‑го, 1889 года в дневнике, — поправлял из кокетства авторского. Зато писал только до тех пор, пока писалось».

Отзывы близких не безразличны Толстому, но самое главное, это быть правым перед своей совестью: «Только бы в чистоте, т. е. чистым от всяких похотей, — писал он Н. Н. Ге старшему, — объядения, вина, курения, половой похоти и славы людской; в смирении, т. е. готовым всегда на то, чтобы мой труд ругали и меня срамили».

И Толстого и ругали и срамили. Теперь, говорили люди, он, прожив бурную жизнь, на старости лет проповедует целомудрие, воздержание.

«Бороться, это самая и есть жизнь», — писал Толстой в «Мыслях об отношениях между полами».

И дальше: «Не целомудрия задачу должен себе задавать человек, а приближения к целомудрию».

«Крейцерову сонату» запретили, несмотря на то, что о ней говорили везде и всюду и она ходила по рукам. «Трудно себе представить, — пишет А. А. Толстая в своих воспоминаниях, — что произошло, например, когда явились «Крейцерова соната» и «Власть тьмы». Еще не допущенные к печати, эти произведения переписывались уже сотнями и тысячами экземпляров, переходили из рук в руки, переводились на все языки и читались везде с неимоверной страстностью. Казалось подчас, что публика, забыв все свои личные заботы, жила только литературой графа Толстого… Самые важные политические события редко завладевали всеми с такой силой и полнотой».6

Никто, по–видимому, не ожидал, что «Крейцерова соната», как и многие другие произведения Толстого последнего времени, подвергнется гонениям. Но 25 февраля 1890 года был арестован 13‑й том полного собрания сочинений Толстого, где повесть была напечатана. Посоветовавшись с А. А. Толстой, Софья Андреевна обратилась к министру внутренних дел Дурново с просьбой снять цензурное запрещение с XIII тома сочинений. На свое письмо она получила следующий ответ от начальника Главного управления по делам печати, Феоктистова: