Двойник для шута - Виктория Угрюмова

— И что теперь будет?

— Пошлем армию и флот на Бангалоры, атакуем Оиту, захватим столицу и самые важные стратегические пункты, а потом станем искать виновника всех бед и несчастий.

— А ты не думаешь, что он успеет убежать?

— Честно говоря, эта мысль уже приходила мне в голову. Но мне кажется отчего-то, что бегать он не станет. Если это Далихаджар Агилольфинг, то он встретит врага лицом к лицу.

— Семейная черта? — невесело усмехнулась императрица.

— Если хочешь. Думаю, он будет достаточно силен, чтобы противостоять нам. Это должно стать честным поединком, как и во времена Брагана.

— Но ты же не собираешься… — не договорила она,

— И рвался бы, так не пустили, — пожал плечами Ортон. — Наверное, тебе уже надоело об этом слышать. Закон Брагана запрещает мне принимать участие в подобных битвах, дабы не повторилась бангалорская трагедия. Видишь ли, мой прапрапрадед считал себя не менее виновным в гибели целого континента, чем своего мятежного сына. И он до конца жизни внушал потомкам мысль о том, что любое могущество должно контролироваться волей — даже праведный гнев не оправдывает тех последствий, к которым может привести поединок титанов. Он не признавал войн, как таковых.

— Но он же всю жизнь провоевал, — изумилась императрица.

— Наверное, поэтому он и знал, о чем говорит. О грязной натуре войны он рассуждал не отвлеченно. Короче, милая, я не смогу отправиться на Бангалоры. И я сам не знаю, радоваться или печалиться мне по этому поводу.

— А кто же тогда поедет?

— Аббон Флерийский и наши доблестные гвардейцы.

— Бедная Алейя, бедная Террил!

— Не жалей их заранее. Еще не было войны, с которой не вернулись бы гравелотские сеньоры.

— Но ведь за время их жизни и войн никаких не было. Во всяком случае, войн, в которых участвовал бы Великий Роан или часть его войск. Или я ошибаюсь?

— Нет, ты во всем права. Я говорю вообще, о принципе.

— Как можно говорить о принципе, когда речь идет о живых людях?!

— Это их работа, — примирительно сказал Ортон. — Не переживай. Я уверен, что они вернутся в добром здравии и в полном составе.

— Я надеюсь, что ты знаешь, о чем говоришь, — обняла его Арианна. — Ну, ладно. Пусть будет так. Главное, чтобы все закончилось раз и навсегда и мы могли быть вместе, не боясь того, что завтра к нам подошлют наемного убийцу, а послезавтра убьют близкого друга.

— Все будет хорошо, — говорил Ортон, лаская ее чудные волосы. — Все будет просто замечательно. Самое важное мы уже знаем. Теперь дело завершено, осталось только поймать Далихаджара.

— А сумеете ли вы полностью обезопасить себя?

— Придумаем что-нибудь…

— Так это значит, что сегодня я тебя не увижу?

— Возможно, даже завтра.

— Как это грустно и тоскливо — жить без тебя. Знать, что ты ходишь рядом, и не иметь возможности просто подойти и потереться носом о твое плечо.

— Потерпи еще немного, любимая.

— Конечно, потерплю…

Ортон поцеловал ее, прижал к себе и вздохнул. Пора было уходить. Остаток ночи испарился, и за окном заметно посветлело. Синее предрассветное небо грозило вот-вот стать рассветным, и нужно было торопиться к Аластеру. Как бы Ортон ни успокаивал Арианну, у самого на душе кошки скребли. Он плохо представлял, что можно противопоставить могуществу Далихаджара. И ему как никогда нужен был совет и помощь Аластера и его подданных.

Еще раз прильнув к губам любимой, он с полминуты постоял возле нее, затем повернулся и вышел.

Арианна бросилась следом за ним, но остановилась, не добежав и до середины комнаты. В эту секунду она была уверена в том, что видит Ортона последний раз в жизни, и хотела взглянуть на него, прикоснуться и обнять, но тут же решила, что своей минутной слабостью она только сделает ему больно и ничем не поможет. Это было нечестно по отношению к возлюбленному. Император должен быть сильным, чтобы с честью нести свое бремя, императрица порой должна быть сильной вдвойне.

Она вернулась к постели и села прямо на покрывало. Спать, несмотря на то что она провела всю ночь не сомкнув глаз, не хотелось. Ее ложе было пустым и холодным, когда не было согрето теплом тела ее любимого. И Арианна упала навзничь, раскинув руки, не раздеваясь, не собираясь засыпать, стараясь вообще не думать о плохом.

В этот момент и случилось с ней то ужасное, чего она подспудно ждала, что предчувствовала.

Страшная сила навалилась на нее, придавливая к ложу. Она хотела встать, но не смогла. Ее тело налилось свинцовой тяжестью и более ей не повиновалось. Арианна пыталась позвать на помощь, но голоса не было. Жуткое чувство немоты и бессилия поразило ее в самое сердце.

Так обычно случается в кошмарных снах, когда бежишь от кого-то и не можешь убежать, потому что ноги прилипают к земле, а неумолимый преследователь, напротив, несется будто на крыльях.

Широко открытыми, полными ужаса глазами Арианна смотрела в потолок, но уже ничего не видела. Она только чувствовала, как некто запустил когтистую руку в самые глубины ее мозга и теперь пытается добыть оттуда нечто важное, смертельно важное как для него, так и для нее и ее Ортона. Императрица не понимала, чего хочет от нее таинственный вор, но ее сердце было разумней ума, более зрячим, нежели ослепшие от боли глаза. Ее сердце наверняка знало, что это Далихаджар Агилольфинг пришел к ней в предрассветный час, чтобы вырвать из нее тайну. Тайну! Тайну, которая, к несчастью, была ей известна! Вот когда Арианна в полной мере оценила смысл слов Ортона, который просил ее забыть, как и чем он отличается от близнецов. Вот о чем предупреждал он ее: однажды найдется тот, кто почти всемогущ, и он сумеет вызнать у нее, кто из них, похожих, как отражения, является истинным владыкой Великого Роана. И горе тогда сыну Агилольфингов.

— Нет! Нет! — хотела закричать императрица, но даже мускул не дрогнул на ее закаменевшем лице.

Страшная рука, могучая, беспощадная, немилосердная, рвала ее мозг на части, вытаскивая на поверхность то, что несчастная жертва старалась утаить в самом темном, самом дальнем уголке.

Арианна понимала, что этой борьбы ей не вынести. Грядет безумие и мучительная смерть. Голова раскалывалась от страшной боли, тело трепетало, словно его жгли каленым железом. Но не было муки страшнее, чем сознание того, что вольно или невольно она может предать того, кто ей дороже жизни и души.

Говорят, один раз в жизни человек может превзойти не только себя самого, но и человека вообще и стать равным богам. Говорят — и это святая правда, — что у любящего неведомо откуда берутся такие силы, что титаны отступают перед ним.

И нет преграды человеческому могуществу. Никакая магия не сравнится с этим порывом бессмертной души.