Проклятые (СИ) - Сербинова Марина

Куртни вдруг поняла, что без Кэрол ее жизнь потеряет всякий смысл.

Казалось, целую вечность назад, и вместе с тем, совсем недавно, вроде бы только вчера, в ее дом, в ее жизнь вошла эта кроткая тихая девочка с невыносимо грустными глазами взрослого человека, которыми навсегда покорила сердце одинокой женщины. Она подарила этому ребенку всю свою материнскую любовь, накопившуюся в ее сердце и искавшую выход, но не находящую за неимением собственных детей. И теперь Куртни не представляла себе жизни без Кэрол.

Когда девушка переехала в квартиру, дом опустел и наполнился тяжелой тоской. То же самое было и в их с Рэем сердцах. Они настолько сильно привыкли к Кэрол, к тому, что она была рядом, что не могли без нее жить. Словно от них, от их дома, от их жизни оторвали самую важную, ничем не заменимую часть. И отношения между ней и Рэем окончательно испортились. Каждый из них винил другого в том, что Кэрол ушла. Между ними возникла холодная стена молчаливой ненависти и обиды. Они не могли и не хотели простить друг другу краха их семьи и прежней счастливой, безмятежной, дружной жизни, которой они жили втроем в этом доме. Оба страдали и тосковали. А Рэй еще больше обозлился на жену, считая, что из-за нее Кэрол вычеркнула его из своей жизни. Куртни не могла подавить в себе чувство ревности, понимая, что он относится к Кэрол не совсем так, как того хотелось бы им обеим. Она не винила в этом девочку, зная, что у той вряд ли даже мысль возникала завести роман с Рэем. И вряд ли тому удастся соблазнить ее, не смотря на все свое обаяние и привлекательность. Не потому, что Кэрол была какой-то там каменной и равнодушной к его чарам, а потому, что была честной и преданной девочкой. Преданной ей, Куртни. И ничто не могло поколебать эту преданность. Даже Рэй, которому, наверное, впервые дала отпор женщина. И Куртни гордилась своей девочкой, на собственном опыте зная, как тяжело устоять перед ним. Она считала себя сильной женщиной, но лично ей это никогда не удавалось. А Рэя она возненавидела. Она прощала ему всех женщин, все его любовные увлечения, но то, что он посмел положить глаз на ту, которую они вместе растили и воспитывали, на ту, что стала членом их семьи, позволив своему развратному нраву вторгнуться в священные пределы семьи и разрушить ее — нет, этого она уже не могла вынести, простить. Это был уже беспредел, безграничная наглость с его стороны, переполнившие чашу ее терпения. Она любила его до безумия, но без колебаний приняла решение дать ему, наконец-то, давно и многократно заслуженный пинок под зад. Ее не страшили боль и одиночество, она была мужественной женщиной, уверенной в своих силах, она знала, что сможет спокойно жить дальше, без него. А вот как будет трепыхаться он, оказавшись на улице, совершенно не приспособленный к самостоятельной жизни — за этим она бы с удовольствием понаблюдала. Это все равно, что выкинуть на улицу ребенка, привыкшего к тому, что его кормят и поят. Как он будет жить, столкни она его со своей шеи? Как будет зарабатывать на жизнь, если ничего не умеет, кроме того, что мастерски крутить баранку, летая на своих роскошных машинах (которых у него не останется), прыгать с ракеткой на корте, очаровывать женщин, да сорить ее деньгами? Что ж, он мог устроиться шофером или стать альфонсом. Или давать уроки игры в теннис или стать тренером по серфингу. Куртни сама посоветовала это ему, когда они вместе с Кэрол вернулись домой. Куртни напомнила ему о том, что он свободен. Она разрешила ему взять только одежду и личные вещи. В общем, она хладнокровно выкидывала его на улицу, как говорится, с голым задом, и лишь потом снизошла до того, чтобы дать немного денег на то, чтобы он на месяц мог снять какую-нибудь комнатушку или убогую квартирку, пока не устроиться на работу. Но в Рэе вдруг проснулась гордость, которая до сего момента в нем напрочь отсутствовала, и он отказался от подачки. Он как раз копался в своем обширном гардеробе, выбирая то, что заберет с собой, с некоторой долей удивления обнаружив, что количество вещей не соответствует количеству имевшихся у него чемоданов и дорожных сумок, и даже, если бы их хватило, он бы все равно не смог все это унести на себе, когда услышал вопли Кэрол. Решив под влиянием горькой обиды на Куртни взять только самое необходимое и выбрав для этого одну большую спортивную сумку, он просматривал вещи, прикидывая, что брать. Он не без сожаления откладывал в сторону целые горы дорогой одежды, большая часть которой имела вид только что снятых с витрин обновок, и думал о том, что, если бы продал все это, то мог бы ни в чем не нуждаться, по меньшей мере, год. Он любил хорошие качественные тряпки, но больше всего он страдал по своим машинам, по тем, которые были, и по тем, которые он уже не сможет купить. Он любил хорошие машины еще больше, чем красивых женщин и не знал, что бы предпочел в последние мгновения своей жизни, если бы ему предоставили такой выбор — прокатиться за рулем великолепного железного зверя или заняться сексом с роскошной женщиной. Он знал непреклонный, твердый, как гранит характер жены, но так же знал, как сильно она его любит, и был почти уверен, что она сама приползет к нему и будет умолять вернуться. Только он сам не понимал, хотел бы он вернуться. К прежней шикарной беспечной жизни — да, к ней — нет. Он никогда не любил Куртни. За всю жизнь он любил только одну женщину, но это было очень давно. И на эту женщину, как две капли воды, была похожа Кэрол. Словно судьба вернула его в прошлое, предоставив второй шанс на любовь, от которой сам отказался. И он даже был рад, что Куртни теперь не будет ему мешать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но сейчас все было забыто. Все разногласия и обиды. Они снова были семьей, и в эти мгновения, перед настоящей угрозой, они ощутили это по-настоящему, как никогда. Все, что было раньше — ерунда. Даже живя порознь, они продолжали оставаться семьей, и так было бы всегда. Даже живя отдельно, их девочка была с ними, и они никогда ее не теряли, как они думали, бродя по опустевшему без нее дому. Они поняли это только сейчас, когда могли потерять ее по-настоящему, навсегда. Никогда ее больше не видеть, не слышать ее голоса. Не разное жилье могло их разлучить, что казалось теперь до смешного глупым и бессмысленным, а кое-то похуже и посерьезнее — смерть. Она навсегда могла отнять у них их девочку.

И Куртни дрожала от страха, впервые в жизни ища поддержки у мужа, как слабая женщина, нуждающаяся в защите сильного мужчины. Своего мужчины. И, как ни странно, в этой ситуации, Рэй действительно оказался сильнее, не похожий сам на себя. Хладнокровный и спокойный, он обнимал Куртни сильными руками, словно был наполнен решимостью не подпустить к ней беды, и только бледное, изможденное и осунувшееся лицо выдавало то, как ему на самом деле тяжело. В глубине красивых синих глаз затаился страх, который он не желал показывать Куртни, и без того крайне напуганной. Он казался спокойным, но никогда еще он не боялся так, как сейчас.

Куртни не могла обмануть его невозмутимость, она знала, что он чувствует то же, что и она, лишь как-то отстраненно удивилась тому, что Рэй оказался сильным человеком с таким самообладанием, о котором она даже не подозревала. Она привыкла считать его слабым и взбалмошным. Он мог лить слезы по пустякам или если ему это было нужно, как превосходный актер, но стойко выдерживал настоящие удары судьбы, как сейчас. Только раньше судьба миловала его, и это был первый удар, первое настоящее испытание.

Как странно, Куртни всегда считала, что хорошо разбирается в людях, а оказывается, она не до конца узнала собственного мужа, с которым жила уже столько лет! Когда он набил морду Джеку Рэндэлу, не побоявшись, что тот посадит его за решетку, или того хуже, отдаст на растерзание бандитам, Куртни почувствовала к нему уважение. И сейчас, когда он оказался сильнее нее в общей беде, это уважение лишь увеличилось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Никто из них не мог потом вспомнить, сколько они вот так сидели и ждали. Время остановилось для них, они словно повисли между жизнью и смертью, как и их девочка. Куртни молилась про себя. Впервые в жизни. Они ждали, и это было невыносимым. Ждали, какой приговор вынесет судьба девушке… и им.