Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж

о смерти Октавии, но информация по капле просачивались из дворца, и к тому моменту, когда все об этом узнали, новость утратила актуальность. Никаких сборищ или шествий не последовало; складывалось впечатление, будто Октавию оплакали еще в тот день, когда она покинула дворец, а время шло, и ее образ уже почти не возникал в переменчивом сознании потенциальных протестующих. Я единственный скорбел по Октавии, ведь я близко ее знал и одновременно был тем, кто по стечению неподвластных нашей с ней воле обстоятельств лишил ее шансов пусть недолго, но побыть счастливой. А жизнь ее действительно была короткой – маленькое временно́е окошко открылось и почти сразу захлопнулось.

Когда по прошествии времени о кончине Октавии объявили, официальная версия ее смерти звучала так: она совершила самоубийство, после того как раскрыли ее заговор, целью которого был брак с изменником и мое низвержение. Прирученный мной сенат издал указ о национальном благодарении – все должны были возрадоваться, ведь заговор против меня не удался и я, хвала богам, был спасен. Ничего нового, так же они отреагировали на «заговор» моей матери.

Сенат… этот орган власти стоило бы переименовать. «Послушный раб и преданный слуга» – такое название ему больше соответствовало.

* * *

Когда жара – природная и политическая – спала, ко мне в Риме присоединилась Поппея, и было объявлено о нашем браке. В этот раз ей оказали теплый прием, и, когда я нарек ее Августой, сенат встретил нас аплодисментами. Антонии сенат присвоил титул Августы только после ее смерти. Мать удостоилась его лишь благодаря своей родословной и браку с Клавдием. Поппея не пользовалась такими преимуществами, но теперь все было не так, как в те времена, когда со мной была Акте, – теперь я мог навязать свою волю любому, кто вздумал бы выступить против ее возвеличивания или заявил, что она недостойна.

Когда же стало известно о беременности Поппеи, нас захлестнули волны всеобщего одобрения. В императорской семье уже двадцать лет не рождались дети, последним был Британник. И народу известие пошло на пользу – жить в предвкушении чего-то хорошего всегда лучше, чем без конца обсуждать прошлое.

Поппея легко освоилась во дворце, но категорически отказалась занять покои Октавии.

– Я не стану там жить, – сказала она. – В этих комнатах притаилась злая сущность, она зациклилась на мне и жаждет мести.

– Тебя пугают фурии, но она – не фурия. Поверь, у нее всегда был добрый нрав.

Правда, добрый нрав не помешал ей участвовать в заговоре против меня.

– В жизни – да, но, переместившись в мир мертвых, люди меняются, – возразила Поппея.

– Согласен, они превращаются в ничто.

– А как же призраки?

– Призраки – не люди, они нечто другое. Не знаю… останки личности?

– Я надеюсь, что вернусь как призрак. Это лучше, чем исчезнуть вовсе.

– По мне, так лучше вечно гореть в огне, чем стать призраком.

– Почему мы говорим о таких вещах? – Поппея положила руки мне на плечи. – Это все в очень далеком будущем. Однако… я не хочу умирать сморщенной старухой.

– Ну хватит, надо думать о нашем ребенке, он появится на свет с наступлением нового года. Это хороший знак. Начало нашей новой жизни.

* * *

И спустя всего несколько недель после этого разговора Помпеи пострадали от сильного землетрясения. Его было не сравнить с толчками, которые мы почувствовали, когда были там в последний раз. Землетрясение привело к масштабным разрушениям со множеством смертей. В Риме мы узнали об этом, когда огромная приливная волна захлестнула и потопила две сотни груженных зерном кораблей, которые стояли на якоре в гавани Остии. Потом пришли новости о том, что стало с городом. Все общественные здания пострадали (включая храм Юпитера, который был копией римского), некоторые превратились в руины. Водопровод и акведуки разрушились, и город остался без воды. По улицам бродили совершенно растерянные обездоленные люди. Донесения рвали сердце и были похожи на горестные вопли. Я спешным порядком послал в Помпеи агентов с фондами и припасами для спасения людей и восстановления города.

На вилле Поппеи кое-где обрушились стены, а над несколькими комнатами возле ванн – и потолок. Некоторые ее родственники получили незначительные травмы, а восстановление дома требовало больших вложений, но погода стояла еще теплая, так что у нас было время провести основные работы до наступления зимы.

* * *

Разрушение Помпеев легло на мои плечи тяжелым грузом, но требующие внимания проблемы Рима никуда не делись и только накапливались. По степени важности они, естественно, разнились; некоторые вызывали у меня интерес и даже развлекали. Итак, я подошел к длинной очереди заключенных, которые ожидали рассмотрения своих апелляций, и решил несколько дней посвятить слушаниям. Любой гражданин имел право подать апелляцию императору, но это не означало, что слушание пройдет быстро или что император будет присутствовать на нем лично. Обычно я посылал кого-нибудь из членов консилиума, им же доверял принятие решений и только несколько дел оставлял для себя. В этот раз я попросил Эпафродита, которого недавно повысил до главного секретаря и администратора, выбрать для меня несколько интересных, на его взгляд, дел. Он представил мне список из десяти пунктов и, соответственно, десяти разных дел, начиная с контрабанды (это может быть интересно) до оспаривания завещания (в зависимости от того, за что идет бой) и столкновений на религиозной почве (как это может быть интересно?).

– Павел из Тарса, – указал я Эпафродиту на это имя. – Почему он в твоем списке?

– Я думал, тебе интересно, как обстоят дела на Востоке, – ответил Эпафродит. – А этот Павел отличный пример: рассматривая его дело, можно ближе познакомиться с разного рода странностями, которые цветут там пышным цветом. Конечно, если ты не…

– А здесь он почему? Тут указано – «столкновения на религиозной почве». Эти столкновения произошли в Тарсе?

– Нет, арест состоялся в Иерусалиме под юрисдикцией префекта Феликса. После ареста Павел подал апелляцию цезарю с просьбой провести суд в Риме: согласно закону, все граждане Рима имеют на это право. Зелоты, эти фанатичные иудеи, жаждали его крови, и Павла для его же безопасности перевели в Кесарию. Когда он там оказался, Феликс его проигнорировал, а когда Фест сменил Феликса на посту наместника, Павел достался ему по наследству.

– Но почему ему опасно оставаться в Иерусалиме? Зачем его вообще кому-то убивать?

– Как я понимаю, он – странствующий проповедник, прошел Грецию и Азию, рассказывая всем и каждому о мессии для иудеев, и везде возникали беспорядки. В Эфесе он попытался помешать поклонению Артемиде, представь, прямо под сенью ее храма. Понятное дело,