Мириады миров - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Художник, которому были поручены эти дивные украшения стен, начал с того, что разукрасил их предварительно своим высокохудожественным резцом, начертив тесно сплоченные ряды и батальоны суровых воинов, диковинных животных, птиц, богов и богинь, акроцефалов, киноцефалов и ибиоцефалов наряду с нежными и яркими цветами и растениями, символическими чашами и урнами, с глобусами, парящими между двумя широко распростертыми крыльями, и украшениями в виде длинных и стройных пальмовых листьев или стрелок. Затем уже принялся за дело живописец и своей мягкой, нежной кистью наложил живые краски и вдохнул жизнь во все эти фигуры и образы, созданные резцом скульптора. Вокруг всей фрески, писанной на красном фоне, шла довольно строгая бледно-зеленая полоса, оттенявшая ослепительную белизну остальной части стен. Поэтичные цветы лотоса, точно живые, открывали свои таинственные чашечки и, казалось, покачивались на своих стройных длинных стеблях. Золотые пальмовые листья и стрелки оттеняли фриз, заканчивающий вверху эти мнимые драпировки.
Теперь Гертруда вдруг заметила, что лежит на роскошном фантастическом ложе, разукрашенном с невероятно затейливым вкусом.
Ложе это изображало собой большого бронзового тигра, лежащего, вытянувшись во всю свою длину, а на спине его, широкой и ровной, положен был кожаный тюфяк, который должен был служить постелью. Казалось, оно только что было изготовлено для какой-нибудь сказочной царицы. Тут же рядом стояло покойное кресло из слоновой кости, такой тонкой резьбы, что казалось положительно кружевным, и серебряный стол. Драгоценный металл, послуживший для него материалом, представлял собой наименьшую долю ценности этой вещи. Полированный, точно зеркало, диск этого стола покоился на голове коленопреклоненной фигуры раба-негра дивной скульптурной работы. Превосходная львиная шкура, разложенная на мраморных плитах пола, довершала роскошь обстановки того алькова, в котором проснулась Гертруда.
Взглянув на эту львиную шкуру, молодая девушка вдруг заметила, что Фатима лежит у ее ног и все еще крепко спит.
Каким образом могли обе они очутиться в этом странном здании? Сколько времени прошло с тех пор, как они уснули? Вот вопросы, на которые Гертруда не знала, как ответить. Она взглянула на свои часы, но они стояли.
– Фатима! – воскликнула она, вдруг объятая необъяснимым ужасом, и вскочив со своего ложа, опустилась на ковер подле своей маленькой служанки.
Та раскрыла глаза, но, по-видимому, не могла дать себе отчета в том, что происходит с ней, однако машинально поднялась на ноги и стала озираться кругом. Гертруда тоже встала.
В этот момент потайная дверь в стене с шумом и грохотом откатилась в сторону и на пороге ее показался громадного роста негр в богатом, великолепном наряде.
– Господин! – громко крикнул он и, отступив влево, распростерся на каменном полу залы.
Вслед за ним медленной, торжественной поступью входил Радамехский карлик. На нем был индейский костюм ослепительной белизны, эффектно выделявшийся благодаря красному поясу, унизанному драгоценными каменьями, на котором болталась его сабля в таких же пунцовых ножнах, изукрашенных драгоценными камнями. Его громадный тюрбан был на этот раз также украшен высоким султаном из конского волоса, каждый волосок которого был унизан бриллиантами. Его мерзкое черное лицо казалось еще более отталкивающим, еще более отвратительным в этом пышном изысканном наряде, а его уродливая фигура еще более безобразной и неуклюжей.
Однако, нисколько не подозревая, что ему чего-либо недостает в смысле красоты, изящества и грации, он с торжествующим видом приблизился к Гертруде и улыбаясь остановился перед ней.
– Чего вам надо? – спросила она с надменной холодностью.
Карлик воздел обе руки кверху, приветствуя ее по арабскому обычаю, не произнеся ни слова. Но во взгляде его было столько надменной гордости, столько самоуверенности и самомнения, что Гертруда не могла устоять против непреодолимой потребности немного унизить его.
– Ах, да, я помню, вы немой, бедное жалкое создание! вы не можете отвечать мне!.. Вы, вероятно, присланы ко мне вашим господином с каким-нибудь посланьем. Вы раб Радамехского Могаддема… Я знаю, помню, что видела вас распростертым ниц перед этим старцем… Вероятно, ему я обязана этим похищением и тем насильственным заключением, которого я стала жертвой? Но вы понимаете по-французски?…
Карлик утвердительно кивнул головой.
– Вы меня слышите и понимаете? – снова спросила Гертруда.
Карлик еще раз повторил свой утвердительный жест.
– В таком случае, – сказала молодая девушка, выпрямившись во весь рост, – идите и скажите вашему господину, что он совершил неслыханное, мерзкое дело, такое дело, которому нет даже имени… Конечно, он хочет денег, ему нужен выкуп; пусть только он назначит цифру и обратится к моему отцу, или же пусть он меня немедленно вернет в Хартум, – и я даю ему слово, что его посланному будет уплачена полностью та сумма, какую он назначит!.. Идите!.. Я хочу как можно скорее вырваться отсюда!
Но вместо того, чтобы исполнить это повеление, карлик опустился на колени перед Гертрудой Керсэн, взял подол ее платья, поднес его к своим губам. В то же время он смотрел на нее с умоляющим видом и такой униженностью, которая как нельзя более противоречила его недавней надменности. Гертруда была девушка с добрым, чутким сердцем, ей стало жаль, что она, быть может, напрасно обидела и без того уже несчастное, обездоленное существо, а потому она продолжала более мягким тоном.
– Что могу я сделать для вас?… Кажется, вы просите моей жалости, моего снисхождения. Быть может, Могаддем дурно обращается с вами? в таком случае мне вас жаль! Приезжайте в Хартум, отец мой там лицо влиятельное и уважаемое, он сумеет защитить вас и сделать что можно для вас!..
Горькая, ироническая улыбка заиграла на губах безобразного карлика. Он поднялся и, подбоченясь, откинув назад корпус, встал перед Гертрудой и, глядя ей прямо в глаза, сказал сильным, властным голосом:
– Я не раб и никогда не был рабом. Я не нуждаюсь ни в чьем покровительстве, и если я склонился перед тобою, то склонился только перед твоей красотой… Я пришел предложить тебе, счастливое дитя, разделить со мной трон Судана. Я царь и властелин этой земли и тебя избрал быть ее царицей!..
А так как пораженная точно громом Гертруда не в силах была что-либо ответить ему на это, то он продолжал с насмешливой, злобной улыбкой.
– Я – немой!.. Я – раб!.. Нет, ты жестоко ошибаешься. Неужели ты могла поверить в этот обман? Ты говоришь о каком-то выкупе, бедное дитя! Но что такое может значить для меня тот
