Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

– Хорошо, – радуется Лоренцо, – давай сделаем фильм катастроф. Скрестим «Посейдона» и «Ад в поднебесье». Или нет, «Аэропорт» и «Ад в поднебесье». Пусть самолет врежется в небоскреб и начнется пожар!

– А лучше – два самолета в два небоскреба, – мрачно говорит Сальваторе. – Извини, но никто не поверит в такую чушь.

– Хорошо, хорошо… давай тогда оставим фильмы катастроф. Давай снимем эротический фильм про… про Советский Союз. За железным занавесом тоже есть секс! В летних домиках, русских dachas, собираются дети партийной элиты и предаются групповому сексу, как на пляжах Калифорнии. Но их счастье недолго…

– Ради бога, Лоренцо, – говорит Сальваторе, – притормози чуть-чуть. Давай больше не будем сочинять сегодня сюжеты.

– Ну хорошо, – сдается Лоренцо, – сегодня не мой день.

– Что ты хочешь, – отвечает Сальваторе, – дурной день. Похороны великого человека как-никак.

(перебивает)

Вот, про великого человека… Один мой приятель в конце восьмидесятых работал в театре. Попал на гастроли в Европу. Первый раз в жизни вырвался из-за железного занавеса.

Был потрясен европейским изобилием. Шведский стол в отеле. Полные прилавки в магазинах. И главное – никаких очередей.

Он даже начал бояться, что потеряет московский навык добывания пищи.

Но однажды утром он все же увидел очередь. Люди стояли вдоль стены дома, голова очереди терялась за углом. По московской привычке приятель встал в хвост.

Очередь двигалась медленно. Иностранных языков приятель не знал. Спросить, что дают, не мог. Занять очередь и отойти – тоже. Минут через пятнадцать он заметил, что соседи на него косятся. Деликатно, но с удивлением. Тогда он обратил внимание, что все вокруг одеты консервативно. Можно даже сказать – строго. Костюмы. Смокинги. Закрытые платья.

Сам приятель носил рваные джинсы, нечесаные волосы до плеч и серьгу в ухе. Кроме того, у него не хватало нескольких передних зубов.

Очередь свернула за угол, и через пару минут приятель оказался внутри местной церкви. Горели свечи. Люди один за другим подходили к гробу. В гробу лежал седой, очень респектабельный джентльмен.

Деться было некуда. Когда подошла очередь, приятель пожал неподвижную руку. Поцеловал покойника в мертвый лоб. Смахнул театральную слезу и неспешно удалился.

– Местные меня, наверно, до сих пор вспоминают, – завершал он обычно свой рассказ. – Говорят: «Кто бы мог подумать, что покойный мистер О'Хара вел дела с ИРА! Как почему? Вы что, не видели? Они своего эмиссара прислали с ним проститься!»

«Боинг» выруливает на взлет, София смотрит в иллюминатор и думает: я видела смерть Бога, я спала с Богом и видела, как Он умер.

София – образованная девушка, она знает: Бог умирает, чтобы вновь воскреснуть. Она не сомневается: сейчас где-то на земле Бог рождается заново.

Это настоящая античная мистерия. И София приняла в ней участие.

Настоящая гонзо-журналистика.

Непонятно только, как написать об этом в университетском репортаже.

Да и нужно ли вообще писать этот репортаж? София уже не уверена, что хочет и дальше заниматься кино. После того что она испытала за последнюю неделю, все остальное кажется ей мелким, незначительным.

Что сказал ей Бог? Не ходите намеченными тропами, ищите новых путей. Может, ей и свернуть с намеченной тропы?

Бросить кино, оставить мечты о Голливуде, о журналистике? Она ведь не хочет быть актрисой – да, точно не хочет. Может, лучше сделать, как всегда советовала мама: выйти замуж, нарожать мальчиков и девочек, купить домик в пригороде, хорошую большую машину, вырастить детей, отправить их в колледж, дожить до старости, поиграть с внуками, спокойно умереть в собственном садике, как Марлон Брандо в «Крестном отце»?

Можно и так. Ведь после смерти ее все равно ждет встреча с ее Богом.

«Боинг» отрывается от земли. Вечный Город удаляется в иллюминаторе.

Римские каникулы закончились.

Когда мне исполнилось тринадцать, мама подарила мне новую рубашку – на большее у нас не было денег. Как в детстве, она оставила ее на стуле перед кроватью, чтобы я увидел, как только проснусь. Рубашка была совсем ужасная, дурацкая, грязно-розового цвета, с крупными продолговатыми пуговицами… при первом взгляде на них было ясно, что они через месяц обломаются по краям и будут вываливаться из петель. В такой рубашке невозможно было даже выйти на улицу, не говоря уже – прийти в школу. Я смотрел на этот подарок, не зная, что сделать: разрыдаться от обиды и отчаяния? заорать от злости? превратить рубашку в половую тряпку? выкинуть в мусор? повесить в шкаф, чтобы никогда не доставать? – и тут увидел сбоку на стуле открытку, дешевую открытку из соседнего магазина, я даже помнил, сколько она стоила. Там был нарисован плюшевый мишка, воздушные шарики и деревянная игрушечная машинка – ничего нелепее на тринадцать лет невозможно себе представить. На обороте я прочел написанное маминым знакомым почерком поздравление, нервные буквы, как всегда, разбегались во все стороны. Там были пожелания счастья, слова любви и что-то вроде «ты уже совсем большой»… и тут я увидел грамматическую ошибку… смешную, детскую, такую не сделал бы последний двоечник в моем классе… потом еще одну, и еще…

Боже мой, мама, подумал я, ты живешь здесь черт знает сколько лет, неужели ты не можешь нормально выучить этот язык? Научиться писать если не без ошибок, то хотя бы без таких дурацких, смешных ошибок?

Не мать, а какое-то недоразумение! – сказал я про себя и внезапно понял: да, она не может. Не может выучить язык нормально, не может правильно сказать простую фразу, понять, о чем говорят герои фильма, устроиться на нормальную работу… не может, в конце концов, даже узнать, какие рубашки носят в этой стране тринадцатилетние мальчишки.

Она совершенно беспомощна. Она бросила свою страну, она приехала сюда, чтобы я здесь вырос, чтобы говорил на этом языке, как на родном. Чтобы мои дети чувствовали себя здесь дома и не стыдились своего отца.

Она сделала это, она не испугалась.

Наверно, в тринадцать лет мальчики действительно взрослеют – потому что именно тогда эта мысль впервые пришла мне в голову.

Я положил открытку на стул, глубоко вздохнул и вытер слезы. А потом – вылез из кровати, надел ужасающую розовую рубашку и пошел к маме сказать спасибо за прекрасный подарок.

23

1997 год

Невыполнимая миссия

Ни одна мышца на лице не дрогнула – вот что значит профессиональная выучка! И на прощанье – стиснул руку так же, как полчаса назад, когда, еще не зная, что его ждет, представлялся с неизменной улыбкой: Меня зовут Хенд, Барни Хенд – вот уж тридцать с лишним лет так делает, когда-то в самом деле было смешно, а потом вошло в привычку.

Все та же секретарша на ресепшене, что полчаса назад, – напоминает высохшую креветку – бледно улыбнулась:

– Всего доброго, мистер Хенд.

Уверенным, упругим шагом вышел на парковку, сел за руль «тойоты», повертел ручку, открыл окна. Слабый сквозняк выдувал жар из салона, полковник Зойд предостерегал: никогда не открывай окна в машине! – но теперь уже неважно. Уже много лет неважно, а теперь – особенно.

Плавно тронулся, поехал знакомыми улицами, мимо IHOP, Sears, Walmart. Всегда любил водить, любил единение с дорогой – оно успокаивало, вселяло уверенность. Особенно если на большой скорости и с ручной передачей, как ездили в Европе, где машины еще до начала семидесятых сохраняли индивидуальность. Энтони говорил: у «американок» даже клаксоны звучат одинаково, и делают их, чтоб отслужили год, а потом пошли в уплату за следующую модель. Похоже, так оно и было – поэтому в Европе Барни ездил на BMW, а в восьмидесятые, уже в Азии, он пересел на спортивную «тойоту».

Задумавшись, он с изумлением заметил, что проскочил поворот на хайвей. Никогда с ним такого не бывало – и вот сегодня…Ничего, развернемся на плазе, куда прошлой зимой ездил в Landmark Cinema посмотреть «Миссия невыполнима». Фильм оказался так себе. Только то и хорошо, что никого из старых героев не осталось. Ни Бриггса, ни Картера, ни Колльера, ни Уилли Армитажа. Небось все умерли – ну, или на пенсии, как сам Барни.

Тоже, значит, готовятся умереть.

Но и самого главного в фильме тоже нет: духа старой «Миссии», той, что он смотрел во время редких визитов домой, в Штаты. Семь лет, что CBS показывала сериал, Барни проработал в Европе: только в 1974-м вернулся в неведомую страну, где месяц назад – впервые в истории! – президент ушел в отставку. Барни пожимал плечами: тоже мне, скандал! Заладили: Пленки! Прослушка! Как дети малые. Все всегда слушают всех! Это правило: каждое твое слово будет записано – Конторой, коллегами, врагами. Врагами-коллегами.