История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

То, что партийные комитеты могут стать выразителями надежд и интересов местного населения, не было ни чем-то новым, ни свойственным исключительно Ленинграду. Города, области, республики находились в вечном соперничестве друг с другом за получение большей доли централизованно распределяемых капиталовложений, от которых зависело их развитие. Но были у них также и притязания совсем иного рода. В Киеве два местных руководителя, Хрущев и Мануильский (первый из них был главой партийной организации республики, а второй — ее министром иностранных дел), еще в 1945 г. выражали пожелание, чтобы Украина могла устанавливать дипломатические отношения с восточноевропейскими странами, как это, казалось бы, было разрешено в соответствии с конституционной реформой 1944 г.[55] Это притязание не было удовлетворено. Некоторые партийные комитеты на Украине были обвинены в склонности к местному национализму, и их руководство было смещено. По тем же причинам и Хрущев пережил в 1947 г. тяжелое время, когда он оказался под властью Кагановича; однако ему удалось выпутаться из неприятностей и сохранить доверие Сталина, который в 1949 г. пригласил его возглавить парторганизацию Москвы[56]. /337/ «Ленинградское дело» имело тяжелые последствия. В центр событий были вовлечены и другие высшие руководители страны; все они были относительно молоды и получили ответственные назначения в последние годы. Три наиболее известных имени — Вознесенский, заместитель Председателя Совета Министров и председатель Госплана; Кузнецов, организатор обороны Ленинграда, назначенный после войны секретарем Центрального Комитета; Родионов, глава правительства Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Среди министров правительства этой самой большой республики Союза в число жертв попали Басов и родной брат Вознесенского, являвшиеся соответственно руководителями плановых органов и системы образования[57]. Все они были арестованы в период между 1949 и 1950 гг. и тайно расстреляны, хотя в то время смертная казнь формально была отменена. Те органы власти, членами которых они являлись, не были даже поставлены об этом в известность[58].

Двух руководителей, Маленкова и Берию, позднее обвинили в том, что они приложили руку к доносу, на основе которого было сфабриковано «ленинградское дело». Но каковы были выдвинутые обвинения, пусть даже преступления и были фикцией? Хрущев одно время говорил, что в качестве такового фигурировал «национализм». Возможно, Сталин испытывал опасения, что в атмосфере шовинизма, который он сам раздувал, в правительстве РСФСР и руководстве Ленинграда мог бы сложиться организационный центр, способный вызвать кризис системы его личной власти. Отсюда, таким образом, проистекала версия о заговоре. Только в отношении Вознесенского он колебался. Даже уже отстраненный от всех постов глава Госплана в течение нескольких месяцев находился под домашним арестом в ожидании решения своей судьбы: в конце концов осуждение на смерть не обошло и его[59].

Антисемитская кампания

Наиболее ярким проявлением сталинского шовинизма в послевоенные годы стал антисемитизм. До этого в советской действительности не было ничего подобного. Революция и большевистская власть энергично боролись с антисемитскими тенденциями, которые на протяжении длительного времени в прошлом насаждались среди народов империи политикой царизма. Хотя еврейский вопрос имел свою специфику, он рассматривался в СССР как часть более общей проблемы совместной жизни и развития в рамках единого Союза множества различных национальностей. За евреями признавалось право жить как самостоятельной нации, со своим языком и своими собственными культурными институтами. В 20-е гг. обсуждалась даже возможность предоставить им территорию, в своем роде советскую Палестину, сначала на Украине и в Крыму, а затем на Дальнем Востоке (в районе /338/ Биробиджана). Эти проекты, по своей сути весьма искусственные, полностью провалились.

Начиная со времени гражданской войны и позднее антисемитские настроения были характерной чертой движений, враждебных советской власти и ее начинаниям; в частности, они проявили себя в период крестьянского сопротивления коллективизации[60]. Среди большевиков в первые годы советской власти было довольно много евреев, особенно среди руководителей партии. Говорили, что Сталин испытывал к ним мало симпатий, поскольку из их числа вышли многие видные деятели партийных оппозиций. Однако сам он утверждал в 1931 г., что коммунисты «не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма»[61]. В 30-е гг. сама проблема считалась полностью улаженной, как и все остальные национальные вопросы; поэтому активная пропаганда против антисемитизма практически прекратилась.

В годы войны участь советских евреев на оккупированных территориях была столь же ужасной, как и во всех европейских странах, попавших под власть нацистов. В других районах страны евреи продемонстрировали не меньшую, чем русские, приверженность делу Сопротивления и победы, будь то участие в боях в рядах Вооруженных Сил или труд в тылу. Хотя официальная пропаганда никогда не выделяла особо трагедию этого народа из общей судьбы всего населения (невиданная жестокость войны на Востоке отчасти делала понятным такое отношение), евреи с самого начала войны получили право на особое политическое представительство в лице их Антифашистского комитета, который имел своей задачей, выполненной с большим усердием, налаживание связей с еврейскими общинами за рубежом, в особенности в Америке. Председателем комитета и его вдохновителем был Соломон Михоэлс, ведущий актер Еврейского театра в Москве. Комитет оставался действующим после войны и превратился в центр национального объединения; это-то и обернулось для него бедой и сделало его жертвой несправедливости[62].

В СССР, как и повсюду, ужасы нацизма и войны укрепили солидарность евреев. Проекты обретения территории для своего народа в рамках СССР возродились в ходе контактов между Антифашистским комитетом и ведущими советскими руководителями, со стороны которых, в частности Молотова и Кагановича, вновь была выдвинута идея избрать для этого Крым, сильно обезлюдевший после депортации татар. Некоторые же деятели комитета хотели иметь постоянной национальной территорией евреев те земли, которые ранее были населены в Поволжье немцами[63]. В послевоенной обстановке правительство Москвы поддержало даже создание еврейского государства в Палестине и признало Израиль; уже тогда значительное число советских граждан попросило разрешение на эмиграцию туда.

В январе 1948 г. Михоэлс внезапно умер в Минске. Было сказано, что он стал жертвой автомобильной катастрофы. Газеты посвятили ему торжественные траурные некрологи[64]. Но вскоре стали /339/ распространяться слухи об убийстве и о причастности к нему политической полиции. Эти известия получили затем множество подтверждений, хотя и полуофициального характера[65]. Насильственная смерть Михоэлса положила практически начало антиеврейскому наступлению, которое развернулось в широком масштабе несколькими месяцами позднее. Со стороны Сталина и верхушки политической полиции оно объяснялось существованием «проамериканского сионистского заговора». В ноябре 1948 г. был произведен обыск в Издательстве литературы на еврейском языке в Москве, и оно было закрыто. В конце года начались аресты членов Антифашистского комитета и других еврейских интеллигентов; были арестованы писатель Фефер, актер Зускин, критик Нусинов, литераторы Бергельсон, Квитко, Голодный, Беленький, пожилая женщина — академик Лина Штерн, дипломат и старый большевик Лозовский, 74 лет (во время войны он часто выступал от имени Советского правительства), и, наконец, наиболее известный представитель еврейской литературы поэт Перец Маркиш. Проект создания национального очага в Крыму был объявлен заговором с целью отделения полуострова от СССР и стал основной частью обвинений[66]. Все еврейские культурные учреждения, театры, школы, газеты в Москве и по всей стране были закрыты. Другая серия арестов охватила технических специалистов московских заводов (включая автомобильный, который тогда носил имя Сталина)[67]. Не пощадили даже жену Молотова, тоже еврейку.

Не менее тяжелой была кампания дискриминации, которая сопровождала эти репрессии. На всех евреев пало подозрение. Уже во время своих нападок на музыкантов Жданов включал в список обвиняемых неких интеллигентов, не называемых тогда по имени, на которых навешивался порочащий ярлык «безродных космополитов»[68]. То же выражение[IV] было употреблено вновь «Правдой» и газетой «Культура и жизнь» в конце января 1949 г. для разоблачения «антипатриотической группы театральных критиков». Личности были на этот раз упомянуты точно, все они были евреями: в данном случае это их общее происхождение не было таким уж очевидным, поскольку они носили русифицированные фамилии, однако в тексте в скобках были указаны и их старые имена, которые были очевидно еврейскими. Выводы в статье делались просто оскорбительные: