Ярость - Уилбур Смит

Улыбка Манфреда не дрогнула, он был слишком умен, чтобы выдать свои чувства в комнате, полной конкурентов и политических соперников, но глаза его стали холодными и светлыми, как у василиска.

– Не здесь, – сказал он и провел Шасу в мужской туалет. Они стояли плечом к плечу над писсуарами, и Шаса говорил тихо, но настойчиво, а когда закончил, Манфред продолжал смотреть на белое керамическое корыто, и прошло несколько секунд, прежде чем он встряхнулся.

– Телефон есть?

Шаса отдал ему карточку Луиса Нела с телефонным номером управления уголовного розыска.

– Я должен воспользоваться защищенной линией в моем кабинете. Дайте мне четверть часа. Встретимся в баре.

Манфред застегнул ширинку и вышел из туалета.

Вернулся он в бар через десять минут. Шаса тем временем беседовал с четырьмя пришедшими на ланч депутатами; все это были влиятельные заднескамеечники. Когда первую рюмку допили, Шаса предложил:

– Давайте продолжим.

Все направились в зал, и по пути Манфред крепко взял Шасу за руку и наклонился к нему, улыбаясь, словно говорил какую-то любезность.

– Я затормозил дело, но он в течение двадцати четырех часов должен покинуть страну, и я не хочу, чтобы он возвращался. Договорились?

– Признателен, – кивнул Шаса, и злость на сына усилилась от сознания того, что теперь он в долгу. Когда-нибудь этот долг придется отдавать. С процентами.

«Харли» Шона стоял возле спортзала, который Шаса пристроил к дому два года назад в подарок всем троим сыновьям. Здесь были тренажерный зал, площадка для игры в сквош, крытый плавательный бассейн в половину олимпийского размера и раздевалки. Подходя, Шаса услышал удары мяча о стены и направился на галерею для зрителей.

Шон играл с одним из приятелей. На нем были белые шелковые шорты, но грудь обнажена. На лбу белая лента от пота, на ногах белые теннисные туфли. Тело его блестело от испарины, и он загорел до золотистого цвета. Он был невероятно красив, как на рисунке художника-романтика, и двигался с непринужденным изяществом охотящегося леопарда, ударяя черным мячом о высокую белую стену с такой силой, что при отскоке словно раздавался ружейный залп. Он увидел Шасу на галерее и ослепительно улыбнулся, блеснув белыми зубами и зелеными глазами, и, несмотря на гнев, Шаса неожиданно ощутил острую боль из-за необходимости расстаться с ним.

В раздевалке Шаса избавился от партнера Шона, сказав: «Я хочу поговорить с Шоном – наедине», и, как только тот вышел, повернулся к сыну.

– Тебя ищет полиция, – сказал он. – Ей все о тебе известно.

Он ждал реакции, но был разочарован.

Шон обтер полотенцем лицо и шею.

– Прости, папа, я тебя не понял. Что они обо мне знают?

Он был хладнокровен и жизнерадостен, и Шаса взорвался.

– Не юлите, молодой человек! Того, что они знают, достаточно, чтобы засадить тебя на десять лет за решетку.

Шон опустил полотенце и встал со скамьи. Он наконец посерьезнел.

– Откуда им известно?

– Руфус Константайн.

– Маленький мерзавец. Я сломаю ему шею.

Он ничего не стал отрицать, и последняя надежда Шасы на его невиновность рухнула.

– Я сам сломаю все шеи, которые нужно сломать! – рявкнул он.

– Так что же нам делать? – спросил Шон, и Шаса был захвачен врасплох этим небрежным вопросом.

– Нам? – переспросил он. – Почему ты считаешь, что я буду спасать твою воровскую шкуру?

– Семейная честь, – небрежно ответил Шон. – Ты никогда не позволишь, чтобы меня судили. Вместе со мной на скамье подсудимых окажется вся семья – этого ты никогда не допустишь.

– Значит, это часть твоих расчетов? – спросил Шаса. А когда Шон пожал плечами, добавил: – Ты не понимаешь значение слов «честь» и «приличие».

– Это слова, – ответил Шон. – Только слова. А я предпочитаю действия.

– Боже, как бы я хотел доказать, что ты ошибаешься, – прошептал Шаса. Он был в такой ярости, что ему хотелось получить удовлетворение с помощью физического насилия. – Хотел бы я дать тебе сгнить в какой-нибудь грязной камере.

Кулаки Шасы были сжаты, и, успев задуматься, он чуть сместил центр тяжести для первого удара. Шон мгновенно принял оборонительную стойку, подняв руки перед грудью; глаза его стали свирепыми. Шаса заплатил сотни фунтов лучшим тренерам Африки, и все они признавали, что Шон прирожденный боец и что во всех случаях ученик превосходил учителя. Радуясь, что Шон наконец нашел что-то интересное для себя, Шаса на три месяца перед занятиями посылал его в Японию к известному мастеру воинских искусств.

Теперь, стоя перед сыном, Шаса неожиданно явственно ощутил, что ему самому уже сорок один, и понял, что Шон мужчина в расцвете физических сил, хорошо подготовленный боец и атлет в превосходной форме. Он понял, что Шон в силах играть с ним, унизить его, он даже видел по лицу Шона, что тот хочет этого. Шаса сделал шаг назад и разжал кулаки.

– Собери сумку, – спокойно сказал он. – Ты уезжаешь и никогда не вернешься.

Они летели на север в «моските», приземлились только раз, в Йоханнесбурге, чтобы заправиться, а потом направились к Мессине на границе с Родезией. Шаса владел тридцатью процентами акций медной шахты в Мессине, поэтому позвонил заранее, и теперь на посадочной полосе их ждал «форд»-пикап.

Шон бросил сумку в кузов пикапа, а Шаса сел за руль. Он мог бы перелететь через границу и направиться в Салсбери или Лоренцо-Маркеш, но он хотел, чтобы Шон прочувствовал, что такое изгнание. Пусть пересечет границу пешком, это символично и пойдет ему на пользу. Он проехал последние несколько миль по сухому горячему бушу к мосту через реку Лимпопо. Шон рядом на сиденье держал руки в карманах, а ногу положил на приборную доску.

– Я думал, – приятным небрежным тоном начал он, – о том, чем мне теперь заняться, и решил поступить в одну из компаний, организующих сафари в Родезии, Кении или Мозамбике. После обучения я оформлю собственную лицензию. Это источник больших денег – и лучшая в мире жизнь. Только представь: охотиться каждый день!

Шаса хотел оставаться чужим и строгим, и до сих пор ему удавалось почти ничего не говорить с самого Кейптауна, но сейчас полное отсутствие раскаяния и жизнерадостный взгляд Шона на будущее заставили его отказаться от добрых намерений.

– Судя по тому, что я слышал, ты и неделю не проживешь без женщины! – рявкнул он, и Шон улыбнулся.

– Не волнуйся обо мне, папа. Тут джиг-джиг хоть ложкой ешь – это ведь часть забавы: старые и богатые клиенты будут привозить с собой дочерей и молодых жен…