В барханах песочных часов. Экстремальный роман - Olga Koreneva

- Это яузэлус, камень охранный, люди его знают как сулэзию. Крестик из яузэлуса. Ничего не бойся. Тебе лишь надо кое-что забыть. А крест всегда носи этот под одеждой.

Туркин нервничал. И это при его-то выдержке? Я была словно тормознутая. Все мне до лампы было.

- Ну, что ты еще вспомнила? Ты ведь вспомнила, по глазам вижу, вся взъерепененная стала. Говори, что вспомнила? Что-то про Лену? Что ты помнишь про мою жену, отвечай? Когда именно она узнала про гибель Влада?

Да в клинике узнала, в клинике французской, она оттуда по мобильнику домой звонила, а трубку поднял пьяный папуас-Кирной и завопил радостно, как всегда, а потом сболтнул, что “все убито, Бобик сдох”, “шнурки” в больнице, мужа замочили. Она только в московском аэропорту узнала при встрече с нами, что о муже никаких негативных вестей не было.

- Не знаешь, молчишь? - не отставал Туркин. - Ну ладно. Тогда поговорим про Авдотью де Кан. Следствию о ней все известно, так что говори смело.

- Ну, мы с Леной остались живы благодаря ей, - отвечала я нехотя. - Если все известно, чего тогда спрашивать? Она надела мне на шею крестик из сулэзии. На Саламандре тоже такой оказался. Такой же крест я видела у Боба, когда мы с ним летом купались в Яузе. Он похвастал, что ни один киллер его не пристрелит, так как пуля его не берет, и я потом догадалась, в чем причина. Сулэзию я видела в перстне Старика.

Полковник нервно двигал диктофон по полировке стола. Заказывал нам кофе с пирожными. Постепенно я разговорилась. Рассказала подробно про свой визит в США, только зачем копаться в прошлом, если следствие итак все знает?

- Понимаешь, все произошло давно. В ту пору я другая была, ты знаешь. Я и с тобой разделила ночь, одну, помнишь? Ну, выскочила замуж за японца, ну развелась. Не знаю, что там у вас на меня есть, но не совращала я в Штатах католического священника, я просто честно исповедовалась во грехах своя, ну и стала католичкой вроде как, он мой первый исповедник, мне понравилось. Молодой, чувствительный, романтик. Американский итальянец, племянник канцлера, богатенький. Ну очень эмоционален, темперамент южный, сам понимаешь, как ему, безгрешному, тяжко было, он ведь девственником оказался. Я выходила из Собора, стыдливо потупившись и унося в складках длинного платья свидетельство наших чувств. Я не тырила церковную казну, этим я не грешу, ее отчаянно растратил на подарки мне милый чувственный исповедник. Были и еще друзья-любовники, может сболтнула лишнего, похвасталась, но дело закрутилось, и меня депортировали за политический шантаж, меня, невинную. Но я успела попутешествовать, поглазеть на мир. В Москве я сдуру вляпалась в историю с Ёхомбой. Со мной случались и другие штуки, так, пустяки. А про твою жену, если хочешь, я расскажу то, что тебя интересует, и даже покажу, это несложно, увидишь сам…

Большая комната со светлыми обоями из шелковистой ткани, широкая кровать с полированной спинкой, Леночка с телефоном-малюткой в руках:

- Кирной, ты, что ли? Ты? Ну, зашибенные дела! Дай быстрее трубку отцу или маме.

Из телефона доносится ответный звук, скорее похожий на вскрик удивленной тропической твари, чем на радостную человечечью эмоцию, и возбужденный вопль:

- Саламандра! Забили тамтамы! Саламандра, это я, Паша! Что ты там делаешь столько времени? А у нас здесь…

- Кирной, передай сейчас же трубку отцу или маме. Ты что, глухой? Еще задаешь глупые вопросы.

Кирной выдохнул и тихо промямлил:

- Саламандра, а их нету дома.

- А ты что там делаешь?

- Саламандра, не сердись. Я здесь цветы поливаю, чтоб не пропали. Твоих родителей скоро выпишут из больницы. Они уже почти поправились, Саламандра. Скоро я их заберу. Я недавно был у них.

Лицо Леночки побелело, взгляд остановился. Чувствовалось, что все, что говорит ее собеседник дальше, она воспринимает с трудом: грузовик, наезд, больница, травмы, взрывное устройство в моторной лодке, убийство Влада.

- Я сегодня опять еду в больницу! - взлетает и падает голос в мобильнике, - что им передать, Саламандра?

Леночка с усилием вбирает воздух в словно замерзшие на выдохе легкие и, растягивая слова, произносит:

- Я родила мальчика и девочку. Скоро приеду. Пока, Паша. Пока.

Она роняет мобильник на пол и отрешенно глядит в пространство. По лицу текут слезы. Потом она начинает подстанывать, всхлипывать, кричать. В комнату вбегают встревоженные женщины в светлой одежде…

Изображение исчезает.

- Что, полковник, убедился? - сказала я.

- Как ты это делаешь? - спросил Туркин, пытаясь казаться спокойным.

- Это не важно. Этого делать нельзя, ну уж для тебя, уж ладно. Больше не грузи меня, понял? А то исчезну, и зависнешь со своим следствием навек”.

Глава 29

В квартире Боба царила идиллия: Алена нежно перебирала волосы журналиста и ворковала о своих ощущениях. Боб разомлел как мальчишка, впервые вкусивший женские ласки. Он сам себя не узнавал - ведь женщины его давно так не заводили, и все его мужские чувства несколько притупились. Но вдруг какая-то легкомысленная девчонка так растревожила. А впрочем, все неспроста: в характерах обоих журналистов оказалось много общего. Алена тоже до встречи с Бобом относилась к мужчинам с прохладцей, она любила лишь игру и выпендреж. Когда доходило до дела и разгоряченный поклонник был уже готов на все, Алена быстро “сматывала удочки”: тю-тю, птичка упорхнула. Все нерастраченные женские инстинкты выливались у нее в игру воображения да невинный маленький онанизм, которым занималась она одинокими вечерами. Боб же, как выяснилось, тоже этим баловался. Разокровенничавшись, они поведали об этом друг другу в порыве интимных ласк, отчего сразу на миг словно сроднились.

- А между прочим, сын твоей подруги Лены Трошиной, знаешь ли, мой энергетический сынок, - произнес разнежившийся и размякший Боб.

- Да она мне не подруга, я с ней на свадьбе познакомилась, - ответила Алена. - И у нее, вроде, не сын, а дочь.

- Не только. Мальчуган остался в Париже, его усыновили бездетные супруги, оба врачи. Между прочим, когда Лена с Владом делали детей, а я ей перед этим мобильник подарил, и телефончик в миг соития молодых валялся невзначай рядом с ними, а я, хитрый дядя Боб, по точно такому же аппаратику, подключившись, через много километров московских улиц, всему этому был свидетель и тоже своеобразно участвовал в процессе, так сказать, на расстоянии, энергетически, и тоже ловил кайф, одновременно с молодой парой. Я знал, что Леночка родит двойню: девочку от физического партнера, и мальчика от меня! Мой оргазм был сильнее! Это был мощный энергетический выброс. И я запрограммировал судьбу моего сына: я уготовил ему жизнь в Париже. Недавно я его навещал. Чудесный мальчуган, красавец, умница, весь в меня!

- Боб, ты феномен! - воскликнула Алена. - Ты не представляешь себе, как ты потрясающе феноменален! У меня нет слов, я в отпаде! Я тебя люблю!

- Ну что ты, птичка моя, ты просто не встречала настоящих мужчин, - скромно сказал Боб. - Я тебе еще не то расскажу и покажу, если хочешь.

С этими словами он приподнялся на локте и принялся нежно целовать Аленины бедра.

С той минуты, как оба журналиста покинули свадьбу, они словно канули для всех друзей и знакомых, забывшись в гнездышке Боба и захлебнувшись любовными утехами. Весь мир для них сомкнулся и исчез, и не осталось в жизни ничего другого, кроме них двоих…

- Мне кажется, это была наша свадьба, Аленка, - истомлено бормотал Боб. - Аленушка моя…

А между тем Алену разыскивали на работе, обзванивали всех ее знакомых, звонили Трошиным и даже добрались до Перепутской. В общем, что называется, “били в набат”, и тому была причина. Как же иначе, ведь у Алены Кожемякиной находился материал с пометкой “срочно в номер”. То был большой обзор, который сгинул вместе с ней. Половина номера была уже в наборе. Кира Перепутская по телефону тут же предложила, в порядке взаимовыручки, поставить вместо исчезнувшего обзора свою статью, завуалированную под такой же политический обзор, разница лишь в акцентах, а заодно пригласила всю редакцию на вечер в поддержку своего кандидата с бесплатным банкетом.

- Я ведь понимаю, - сказала Кира, - журналисты сейчас материально плоховато обеспечены, а на вечере у них будет шанс хорошо покушать и выпить, там будет караоке и призы. И если все-таки удастся разыскать Алену, передайте ей от меня лично, пожалуйста, приглашение, пусть приходит со своими друзьями и подругами, нам очень нужны люди. Будущее за нами!

В понедельник Лена допозна ждала мужа, чтобы поговорить серьезно о дальнейшей жизни. Надо было как-то избавляться от хаотичных холостяцких привычек супруга, завязывать с дружескими пирушками. Ей надоело без конца принимать компании, которые таскал в ее квартиру Андрюша. Он любил выпить и побазарить, у него была куча приятелей, перед которыми он хвастался своим новым бытом и молодой женой, но Лене это было совсем не в кайф. Она устала, начала мечтать об одиночестве, о былом уюте, которого ей теперь так не хватало. Муж стал ее раздражать. Он оказался человеком, совсем непригодным для семейной жизни. Иногда он вдруг исчезал на сутки или на несколько дней, потом выяснялось, что спьяну “куда-то забурился и лежал в отрубе на квартире друзей”, как он сам это объяснял. В общем, в этот понедельник он не приволок веселую компанию, а опять исчез, видимо, “забурился”.