Последний свет Солнца - Гай Гэвриел Кей

— Я разрежу тебя на куски, — сказал он. Эти слова несколько минут назад произнес Ходсон, ему понравилось, как они звучат. И он в свою очередь отсалютовал мечом.

Эйнарсон казался невозмутимым. Бранду нужно было от него больше. Он пытался вызвать в себе гнев, ярость, тогда он дрался лучше всего.

— Ты никуда не годишься, — сказал Торкел Эйнарсон.

А вот это поможет.

— Вот как? Хочешь убедиться, старик?

— Наверное, я сейчас это сделаю. Ты отдал распоряжение своим спутникам, как поступить с твоим телом? У тебя есть ко мне просьба?

Снова учтивость, ритуал эрлингов. Он делал все правильно, и Бранд начинал его ненавидеть. Это полезно. Он тряхнул головой.

— Я готов к тому, что случится. Пусть Ингавин видит меня и хранит меня. Кто хранит твою душу, Эйнарсон? Бог джадитов?

— Еще один хороший вопрос. — Рыжеволосый впервые заколебался, потом улыбнулся со странным выражением лица. — Нет. Все-таки от старых привычек трудно избавиться. — С тем же странным выражением лица он произнес те же самые слова, что и Бранд: — Я готов к тому, что случится. Пусть Ингавин видит меня и хранит меня.

Что бы все это ни означало, Бранд этого не знал, и ему было все равно. Кто-то должен начать. Можно убить человека в самом начале. На них была надета только кожа. Он сделал ложный выпад и нанес рубящий низкий удар слева. Если ранить противника в ногу, с ним можно покончить. Любимый прием нападения, выполненный с силой. Удар был отбит. Началось.

Все, что Берн знал о боях, он узнал от отца Несколько уроков, пока он был еще мальчишкой. Они проводились нерегулярно, без предупреждения, без объявления. По крайней мере дважды, когда Торкел страдал от похмелья, вернувшись из таверны на рассвете. Он хватал мечи, шлемы, перчатки и приказывал сыну выйти за ним из дома. Иногда чувствовалось, что он хочет выполнить отцовский долг. Есть вещи, которые Берн должен знать. Торкел о них рассказывал или показывал их быстро, не задерживаясь на подробностях, потом заставлял Берна отнести оружие и доспехи обратно в дом, а сам принимался за прочие дела, которые нужно было сделать в тот день.

Работа ног сына на поединке имела такое же значение — не большее, — как больная нога дойной козы.

Надо было увидеть оружие противника, посмотреть, не прячет ли он еще что-нибудь, обследовать место поединка, отметить положение солнца, держать свой меч в чистоте, всегда носить при себе, по крайней мере, один кинжал, потому что бывают случаи, когда два клинка могут столкнуться и сломаться. Если ты очень силен, можно воспользоваться молотом или топором, но они полезнее в битве, а не на поединке, и Берн вряд ли вырастет достаточно крупным, чтобы ими драться. Лучше ему это понимать и работать над быстротой движений. Не переставай двигать ногами, всегда, говорил тогда отец.

Берн помнил, что, судя по тону, это были просто его наблюдения. Наблюдательность, простая или нет, была основной нотой всех произнесенных слов. Берн убил ярла из Йормсвика, помня эти наставления: он понял, что его противник горяч и слишком самонадеян, чтобы быть осторожным, и его конь менее надежен, чем Гиллир. Берн сражался верхом, Гиллир давал ему преимущество. Наблюдай за противником, говорил отец, узнай все, что сможешь, до схватки или во время нее.

Берн наблюдал. Вечернее солнце было сверхъестественно ярким после утренних туманов. Двое мужчин кружили друг против друга, обменивались ударами, снова расходились и описывали круги, четко обрисованные ярким светом. Все было ясно видно. Каждое движение, каждый жест и наклон. Наблюдать.

Торкел был старше, его лучшие дни давно миновали, у него болело плечо (мать на ночь натирала его мазью) и бедро, которому ничего не помогало в сырую погоду. Бранд был крепче, все еще пиратствовал, двигался быстрее, чем можно ожидать от такого крупного мужчины, но у него отсутствовал глаз, прикрытый повязкой.

После того как двое мужчин обменялись полудюжиной ударов, Берн понял, во время очередной атаки Бранда, к чему он стремится. Берн наблюдал; он заметил. Отец научил его, как надо смотреть. Его отец боролся за свою жизнь. Берн покачнулся, у него закружилась голова. Он ничего не мог с этим поделать.

— Кровь Джада! Он слишком стар, чтобы продолжать обмен ударами. Ему необходимо победить быстро!

Брин стоял рядом с Алуном и с тихой яростью непрерывно разражался проклятиями и восклицаниями. Его тело повторяло повороты двух сражающихся внизу мужчин. Алун не заметил пока, чтобы один из противников дрогнул, как и явных возможностей закончить бой быстро. Торкел по большей части отступал, стараясь не дать оттеснить себя и не оказаться на склоне ниже противника. Капитан из Йормсвика действовал очень быстро, и Алуну пришлось прилагать усилия, чтобы подавить тайное, постыдное чувство облегчения: он совсем не был уверен, что смог бы сразиться с этим человеком на равных. Собственно говоря…

— Ха! Опять! Видишь? Из-за глаза!

— Что? — Алун бросил быстрый взгляд на Брина. Ательберт стоял по другую сторону от сингаэля.

— Он поворачивает голову налево перед тем, как нанести удар слева. Чтобы проследить за направлением удара. Он себя выдает! Святой бог Солнца, Торкел должен это видеть!

Алун этого не заметил. Он прищурил глаза, чтобы сосредоточиться, увидеть то, о чем говорит Брин, но как раз в этот момент он начал чувствовать нечто странное: вибрацию, чье-то присутствие, необъяснимое, даже болезненное, в своей голове. Он попытался оттолкнуть это прочь, сосредоточиться на схватке, на ее подробностях. Но что-то зеленое продолжало вторгаться в него, зеленый цвет; и это не были листья или трава.

Рианнон, пока она наблюдала за поединком двух мужчин, охватило настолько новое для нее чувство, что она сначала не смогла его распознать. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что она борется с яростью. Эта ярость была белой, как гребни волн во время шторма, и черной, как грозовая туча, в ней не существовало оттенков, никаких нюансов. Гнев пожирал ее. Ее руки сжались в кулаки. Она могла убить. Вот что было внутри ее: ей хотелось убить кого-нибудь прямо сейчас.

— Нам не следовало сюда приезжать, — тихо произнесла ее мать. — Мы делаем их слабее.

Не это ей хотелось услышать.

— Он сам дрался бы на этом поединке, если бы тебя здесь не было.

— Его бы остановили, — возразила Энид.

— Они бы попытались. Но ты — единственная, кто это мог сделать. Ты это знаешь.

Мать посмотрела на нее, казалось, хотела что-то сказать, но промолчала. Они наблюдали за мужчинами внизу. Сейчас картина была сверхъестественно ясной и четкой.

Мужчины внизу. Что такое женщина? — в ярости подумала Рианнон мер Брин. Что такое ее жизнь? Даже здесь, на земле сингаэлей, знаменитой — или печально известной — своими женщинами, кем они могли надеяться стать и что сделать в такое время, как это? В решающее время.