Дары ненависти - Людмила Астахова

Ах, сколько неземного удовольствия, если леденец в рот засунуть целиком и подержать немного, а потом сглотнуть тягучую липкую слюну. Самое лучшее занятие, пока Отец и Братья подносят дары к алтарю Меллинтан — Желтой Луны: Все же знают, что Огненная Сова днем видит хуже, чем ночью. Так что она не заметит детской шалости во время серьезной церемонии.

И самое удивительное, что во время таких снов тива Хереварда нисколечко не смущала языческая вера родичей. Ненадолго отпускало мучительное чувство потери. Отец ведь так и не принял Предвечного. Никогда не заживающая рана прямо в сердце, она болит до сих пор, она никогда не перестанет саднить, потому что наши отцы и матери продолжают жить в нас, как мы живем в наших детях.

Файрист… Прекраснейший… Город Огненной Луны на берегу ласкового моря, золотое сердце земли диллайн… Колыбель истинного бога, первая купель Предвечного, где мудрые и могучие дети Меллинтан сделали шаг за границу, отведенную людям тремя божествами-лунами, и познали Веру и Силу. Спи же спокойно, Файрист-Прекраснейший, на дне морском, укрытый от алчных взглядов тяжелыми песками…

Спал и Херевард Оро, но, как любой эсмонд, полностью контролировал свои видения. Если угодно, управлял ими.

Все люди спят, они не могут без сна и умирают на пятые сутки бессонницы. А значит, сон — это то место, куда попадают все без исключения — диллайн и ролфи; мужчины и женщины; враги и друзья; ближние и дальние. Нужно лишь уметь ходить Тропами Сновидений. Эсмонды это могут. Поэтому десятилетний мальчик Херевард, открыв дверь, покрытую затейливой резьбой, которая вела в сад его родного дома, шагнул прямиком в янамарский храм уже тивом Херевардом — исполненным Силой волшебником на тысячу лет старше. Во сне возможно все — точно так же, как любое чудо во власти Предвечного и происходит по воле его. Проштрафившийся Удаз Апэйн телом пребывал в Синхелме, оттуда он руководил совершенно безуспешными поисками беглянок, но снился-то ему свой собственный храм, где и скогтил его душу чародей. А уж хватка у эсмонда крепкая — не вырвешься.

— Вы не оправдали нашего доверия, тив Удаз, как ни прискорбно мне это вам говорить, — молвил Херевард.

— Я виноват, Благословенный.

Правильно. Оправдания никому не нужны. Их попросту не существует в природе, если приказ не выполнен.

— Я знаю. Вы будете наказаны.

Удаз поник плечами, но не осмелился сопротивляться. Это невозможно и наяву, а во сне против диллайнского мага никто не устоит.

— Я хочу знать, как все было. Я хочу видеть.

— Разумеется, Благословенный.

Лестница вела в подвал. Десяток высоких ступенек, толстые стены, то ли заброшенная кладовка, то ли погреб, на скорую руку переделанный во временное узилище. Скорчившаяся на полу женщина, связанная, с мокрыми, облепившими лицо волосами и горящими ненавистью волчьими глазами. По подбородку течет окровавленная слюна. Так вот какая ты, ролфи. Словно сошедшая с рисунка в Атласе Народов и Земель, злая сильная волчица в человечьем обличье. Твой след сложно будет спутать с чьим-то другим. Давно по долинам Синтафа не бегали такие красивые звери. И не имеет значения, что ты сказала или не сказала тиву Удазу. Ты сумела противопоставить его магии… нашей магии… Силе нашей Веры что-то свое. Что? Ужели Вилдайр изыскал способ сопротивляться? Какой?

Эсмондами становятся самые пытливые. И всю свою долгую жизнь Херевард Оро не уставал задавать вопросы. Неважно кому — себе, соратникам, врагам, мудрецам и детям, и даже самому Предвечному. И если на них не отвечали, а так частенько и случалось, искал ответов сам и не останавливался, пока не находил.

Положим, Удазу не хватило опыта, Веры и Силы справиться с ролфи… Как бы ни сложно такое представить. Не каждый эсмонд может похвастаться таким стремлением к Благочестию, не всякому диллайн свойственна столь неистовая одержимость. И вот тив Удаз, с его немалым опытом, наткнулся на непреодолимую силу. Его, конечно, ждет наказание. За что? За попытку сокрыть правду от Эсмонд-Круга, причем с корыстной целью. За тщеславие и гордыню. Ролфийку надо было не вешать, а вязать покрепче и тащить в Санниву. А леди Янамари вообще сажать в корзинку с крышкой, чтобы не ускользнула в щелку.

Ролфийская похитительница загадала тиву Хереварду загадку такой сложности и важности, какую тяжело переоценить. Что это — возросшие силы Ролэнси или слабость Предвечного? Терзавшая сердце эсмонда тревога вдруг обрела реальные черты — у нее теперь были зеленые глаза и оскаленный в глумливой ухмылке рот. И запах — женский и пряный, смесь звериной ярости и слепого человеческого ужаса. Тив Херевард взбежал по ступенькам наверх и… взлетел на больших сильных крыльях над морем огня, в котором тонул Синхелмский храм. На север полетел огромной серой совой, бесшумной и смертоносной, точно Божья Кара. Сверху — спящее небо, снизу — пробуждающаяся к новой жизни земля, а посредине — весна. Где же ты, женщина-ролфи? Отзовись! Ты все равно не уйдешь! Ты — не шуриа, ты не станешь прятаться под камушком, и ты — не диллайн, чтобы соревноваться со мной в Вере и Силе.

Спит в тени новорожденная Меллинтан, узким серпиком растет Фаолхэ, мягкие крылья скользят в потоках ветра, и не укроются от зорких глаз волчьи следы. Вот же они! Ты быстро бежишь, женщина-ролфи, но не быстрее, чем летит над Тропами Сновидений волшебник-диллайн.

Волчица оглянулась, взвизгнула, увидев исполинскую птицу, и бросилась от преследователя галопом.

Не уйдешь! Выпущенные когти вот-вот должны были вонзиться в серую спину… Еще один сильный взмах крыльями… еще рывок… И ничто тебя не спасет, ролфи. Твоя боль отворит врата, и я стану тобой, овладею тобой — не твоим телом, но твоей душой. И ты будешь в моей власти, ролфи. Пока лишь во сне, но твоя поимка всего лишь дело времени.

Сейчас-с-с-с…

И едва не врезался в стену огня — золотого, обжигающего, яростного.

«Предатель!» — отрывисто и звонко прокричало пламя и превратилось в… Огненную Меллинтан, тысячу лет правившую городом Файристом и диллайн, в Локку — покровительницу ролфи-воинов. Каждое перышко пышет жаром, а в глазах ее расплавленное золото. И гнев, и ярость, и презрение.

«Предатель из Народа Предателей!!!»

В разные стороны полетели серые перья, и брызнула кровь — это стальные когти Меллинтан вонзились в сердце Хереварда-из-Сна.

Тив Херевард застонал во сне и, задыхаясь, схватился за грудь. Словно сверху навалилась огромная пуховая подушка, а вместо сердца полыхал костер. Боль сковала левую руку, огненной стрелой вонзилась в нижнюю челюсть и копьем пробила тело эсмонда насквозь, выйдя между лопаток. Так вот, значит, какое наказание полагается за предательство…