Золотой мираж - Джудит Майкл

Конечно, никто не захочет поверить им, потому что тогда вся их работа, как и у Лена, окажется под угрозой. И раз компания нацелилась выпустить все в марте, то, вероятно, никто даже не обратит на болтовню серьезного внимания.

Никто, кроме отца.

Он потеряет доверие отца, он никогда снова не станет так близок ему, как это было сейчас, когда он и вправду начинал думать, что Квентин верит ему, нуждается в нем, — зависит от него больше, чем от кого-то другого. И все это будет испорчено, если только отец узнает, что он оставил папки в столе так, что их прочла Эмма или кто-то еще, просто выставил на обозрение то, что было совершенной тайной, настолько совершенной, что Брикс уже начинал о ней забывать.

Но и еще кое-что. Как раз время кризиса отца и… Эмма может раздуть все так сильно, если только Брикс ее не остановит. Теперь на самом деле Квентин, даже и не подозревая об этом, зависит от Брикса, и все будущее компании тоже. Брикс должен спасти отца, спасти компанию, сохранить то, что было для Квентина важнее всего — все его планы о влиянии на большем уровне. Без меня эти планы станут ничем, подумал Брикс. Без меня они лопнут. Я — единственное, что стоит между ним и катастрофой.

Он взял из кармана крошечный пакетик и открыл его. Наклонившись вперед, словно бы пристраивая поудобней подсвечники, и заслоняя свой стакан с коньяком, он тряхнул пакетик над ним. Бледный порошок, тончайший как пыль, застыл на поверхности янтарной жидкости; он поднял стакан с кружка, на котором тот стоял и взболтал коньяк, помогая порошку раствориться. Настоящий химик, подумал он весело, сразу скажешь — у моего папы лаборатория, может быть, это гены. Все еще наклонившись, одним быстрым движением он небрежно поставил свой стакан перед местом Эммы, а ее перед собой. Зажав пальцами ножку, он устроил донышко бокала в ладони и откинулся назад, поднес его к носу, наслаждаясь пьянящим ароматом.

Ну вот почти и все, подумал он. Основная трудность уже позади. Он достал у друга «Хальсион», той же силы, что и у Эммы, и перемолол его в лаборатории. Он намеренно пришел сегодня пораньше в ее номер, чтобы повести ее ужинать, зная, что она еще одевается, затем вынул из сумочки прописанную ей бутылочку с «Хальсионом», переложил ее содержимое себе в карман, и поставил ее на почти незаметное место — между лампой и радио. Эмма вряд ли бы поставила туда, но люди, которые найдут ее, станут искать что-нибудь в этом роде, и найдут — очень быстро.

Оставался всего один шаг, после него все будет сделано. Но для него ему нужна была Эмма.

Она вернулась, бледная, но твердая. Официант снова выдвинул столик для нее, и она села на свое место.

— Извини: я не собиралась закатывать сцену.

— Пей свой коньяк, и мы пойдем, — сказал он.

— Я не хочу.

— Ты сегодня достаточно поволновалась, пей. Я весь этот ужин спланировал для нас двоих, и je6e придется выполнить все.

— Брикс, ты же знаешь, что мне не нравится вкус…

— Эмма.

Она поглядела на него:

— Почему так важно для тебя, чтобы я выпила? Я буду точно такой же, если не выпью. Мы ведь все еще можем веселиться и заниматься вместе любовью… и любить друг друга…

— Ты не знаешь, что такое любовь. Любить — это значит делать кого-то счастливым.

— Но я делаю тебя счастливым. Ты же говорил так.

— Ты делала, — сказал Брикс, рассудительно кивая. — Действительно делала. Ты была хорошей девочкой, мы отлично веселились, и я устроил тебя на работу. Ты ничем бы не была без меня, а мы бы нашли другую Девушку-Эйгер. Я думаю, ты это забыла. Ты так увлеклась самой собой, что забыла, что значит любить, а это значит доверие, ты же заботилась только о том, чтобы быть в центре внимания, заставлять людей думать, что ты очень важная. Я думаю, это превратило тебя в хорошую фотомодель, но зато в паршивую подругу.

— Я не хочу чувствовать себя виноватой! Брикс, я же говорила тебе…

— Ну-ка, потише. И тогда, когда я организовал особый ужин — а я потратил много времени, обдумывая его, что мы будем есть, и что пить, и я делал это для тебя, ни для кого другого я такого бы делать не стал, и ты вдруг заявляешь: «Я не хочу». Боже, да ты ничего не знаешь о настоящей любви.

Эмма поглядела на него пристально.

— Это ты ничего не знаешь о любви, — сказала она, подняла бокал и осушила его одним залпом.

Затем задохнулась и не пыталась выровнять дыхание. Лицо и горло были как будто в огне. Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам.

— Вот это было глупо, — заметил Брикс.

— Не надо, — прошептала Эмма, — не говори. — Она с хрипом вдохнула. — Ты все разрушил.

— Тогда уходи, — сказал он бесстрастно. — Если тебе не нравится что и как я делаю, то не стоит торчать здесь дольше. Кстати, рыданий я не выношу.

Все еще хрипя, Эмма уставилась на него:

— Ты хочешь, чтобы я ушла!

— Именно это я и сказал. Боже, как много времени нужно, чтобы до тебя дошло. Отель как раз через улицу — ты даже заблудиться не сможешь.

Существует много типов любви, но только один из них непростителен — фальшивая любовь, открытая для жестокости манипуляций.

Она продолжала смотреть на него. Ресторан пропал, Эмме почудилось, что они одни посреди просторного голого поля, все вокруг тихо, и горизонт во все стороны.

— Ты все-все это подстроил, весь ужин, чтобы разрушить нашу любовь.

— Да ты уже раньше это сделала, — сказал он беззаботно, и взял свой бокал, глядя мимо нее.

Эмма поколебалась, а потом бросилась вдоль скамейки, прежде чем до нее добрался официант, и побежала через зал ресторана, она хрипела, слезы стекали вниз по щекам.

— Мадемуазель! — воззвал метрдотель. — Ваша шуба!

— Это неважно, неважно, неважно. — Она побежала через улицу.

Водители гудели и бранились, пока она пробиралась между машин на другую сторону. Она дрожала в своем тонком платье, и слезы на лице становились льдинками. Она споткнулась, несясь на высоких каблуках, и упала на одно колено, и тут чья-то рука подхватила ее и поставила на ноги. Она подняла глаза и уткнулась взглядом в строгое лицо швейцара.

— Не знаете, когда остановиться, а, юная леди? — поинтересовался он. — Слишком много выпили, а теперь за смертью гоняетесь.

— Да. — Эмма почувствовала, как кружится голова, и неожиданно накатывается сонливость. — Пожалуйста, если бы я могла добраться до своей комнаты…

— Вы остановились в этом отеле? — спросил он недоверчиво.

Она кивнула: — Номер десять… что-то такое. Я не могу вспомнить…

Держа ее за руку, он почти втащил ее в отель, мимо радостно щебетавших в вольере птиц, к регистрационной стойке.

— Спросите у него, — сказал он.

Эмма попыталась сосредоточить взгляд на клерке: