Колдун - Ольга Григорьева

– Может, и впрямь оставить мальчика? Подлечим его… – поддакнула Полева. Она боялась за Выродка. Горожане и так ненавидели его, а что сможет сотворить мать, узнавшая, что ее совсем недавно невредимый сын лежит без движения в избе колдуна? Беда делает людей жестокими и безумными…

– Ляд с вами! – Болотник не хотел уговаривать Полеву. Резко нагнувшись, он вскинул почти невесомое тело мальчишки на руки и, грубо оттолкнув плечом ахнувшую мерянку, шагнул из избы. Он и сам не знал, почему так спешил отдать мальчика матери. После спасения Варяжко голос Белой в его душе совсем заглох, и Егоша не боялся убить мальчишку, поддавшись ее власти, но нелепая симпатия к чужому и норовистому ребенку мешала ему. Он не хотел все начинать сначала. А нынче ему оставалось лишь завершить свои дела и уйти на кромку, к тем, что всегда любили и понимали его. Егоша мечтал о кромке как о спасении. Кто знает, может, Ратмир уже увел туда оставшихся из Стаи? Может, там, в мире духов, он вновь увидит Ралу? Но главное – там не будет людей, этих подлых созданий, норовящих вползти в чужое сердце, чтоб затем рвать его в клочья!

Егошу уже ничего не удерживало на этой земле, кроме оброненных Сиромой угроз. Но пока жрец оставался жив, эти угрозы висели над головой Владимира, подобно подвешенному за нить мечу. Князь нуждался в Егошином могуществе…

– Пусти! – отчаянно забрыкался в крепких руках колдуна мальчишка, но, не обращая на него внимания, Егоша вышел на улицу. Он спешил. Тепло прижавшегося к нему мальчика жгло его грудь. Этот ребенок был так прост и открыт, что хотелось повернуться, отнести его обратно и долго говорить с ним, впитывая в себя нежность и чистоту его души. Может, он понял бы терзающую Егошу боль и, сам того не ведая, сумел бы унять ее? Но верить нельзя было никому, и поэтому болотник молча шагал по улице, крепко сжимая рвущегося из рук мальчишку.

– Где твой дом?! – разозлившись на появившиеся невесть откуда давно забытые чувства, спросил он Савела. Опешив от внезапной ярости колдуна, тот перестал брыкаться и молча мотнул головой в сторону большой, чуть приподнявшейся над соседними избы.

Его признание запоздало. Не успел колдун шагнуть на двор, как из ворот выскочила невысокая женщина с неубранными волосами и, углядев сына на руках Волчьего Пастыря, отшатнулась к городьбе и осела на землю, прижимая руки к приоткрывшемуся рту. Не дожидаясь, пока Малуша очухается, болотник толкнул плечом входную дверь. В полутемных теплых сенях никого не было, и, уложив Савела на охапку сухого сена, Егоша направился к выходу. Только вот уйти не успел – с причитаниями и криками, способными разбудить всю округу, очнувшаяся от потрясения Малуша ворвалась в сени.

– Ты что сотворил с моим мальчиком?! – с порога ринувшись на колдуна, завопила она. – Что сделал ему, проклятый?!

Ее маленькие кулаки заколотили по Егошиной груди. Ослепнув и оглохнув от материнской ярости, древлянка не видела исказившую лицо болотника пренебрежительную гримасу и не слышала отчаянных криков пытающегося урезонить ее Савела.

– Мама, не надо! Ты ж ничего не знаешь! Мама… – силясь сползти с сенной лежанки, кричал мальчик.

Отводя от себя руки обезумевшей бабы, Егоша усмехнулся. Он и не надеялся на благодарность. Люди никогда не умели платить добром за добро. А мальчишка молодец, не предал… Вон как старается защитить, даже встать хочет… «Если встанет – останется калекой», – вспомнил Егоша и, крепко ухватив орущую бабу за плечи, развернул ее лицом к сыну:

– Гляди на него, дура! И не ори! Мальчик должен лежать. Очень долго, пока не срастется вправленная мною кость на ноге. Не позволяй ему вставать до конца травня. Запомни – до конца травня!

Не слыша его, Малуша продолжала кричать. Подлый колдун сделал из ее сына калеку, а теперь осмеливался что-то советовать! Древлянка разорвала бы его на куски, да, сил не хватало. Она уже и кричать-то не могла – голос сел, и остановиться тоже не могла… Взметнув ладонь, колдун резко ударил ее по щеке.

Боль привела древлянку в чувство. Перед ней лежал плачущий сын. И он звал ее…

Забыв о колдуне, знахарка сделала два неуверенных шага к сыну, а затем оглянулась. Савел нуждался в ее заботе, а Выродок… Ничего, с колдуном она еще успеет расквитаться… Приняв решение и бросившись к устало откинувшемуся на лавке Савелу, она услышала позади стук захлопнувшейся за колдуном двери.

– Сыночек… – прижимая к мокрым от слез щекам маленькие горячие ладошки сына, прошептала она. – Как же так, сыночек?

Но тот выдернул руки:

– Ты ошиблась, мама! Он спас меня! А ты…

– Спас?!

Голос Савела охладил Малушу.

– Но я… Я боялась… Думала… – И понимая, что сын не простит, Малуша замолчала.

– Я влез на его двор, – закусывая губу, чтоб не разреветься, внятно, по-взрослому заговорил Савел. – Я не спросил – просто влез, и все. А услышав его шаги, испугался и поскользнулся. Там под снегом лежала старая борона. Ее зубья целились в мое сердце, но он успел отпихнуть меня. Борона поранила лишь ногу. А потом он унес меня к себе и стал лечить.

Монотонное течение рассказа успокаивало Савела. Вновь переживая те мгновения, он закрыл глаза. Грустное и усталое лицо колдуна встало перед его сомкнутыми веками.

– Он еще молод, но скоро умрет, – неожиданно вспомнил Савел. – Он сам сказал, что желает лишь убить какого-то своего врага… А еще сказал, что я не должен видеть его смерть, иначе мне будет худо.

Древлянка вздрогнула. Смерть никогда не давалась колдунам легко. Словно желая отыграться за когда-то добытую ими силу, Мореновы посланницы страшно терзали умирающих чародеев, и иногда колдуны мучились много дней, прежде чем навсегда покидали этот мир. И даже после смерти, если их не хоронили должным образом, они норовили встать из могилы. Чтобы умереть без мучений, колдун старался передать часть своей силы какому-нибудь случайному человеку, и тогда посланные Мореной навьи перекидывались на этого беднягу, забыв о настоящем носителе силы. Но почему Выродок гнал Савела?! Ведь он говорил мальчику о своем приближающемся конце…

Поняв думы матери по ее осунувшемуся лицу, Савел обрадованно закивал:

– Да, мама! Он спас меня! Сходи, попроси у него прощения! – И, схватив Малушины руки, умоляюще сдавил их. – Не бойся, он вовсе не злой. Он простит…

– Хорошо, хорошо…

Осторожно высвободив руки, Малуша поднялась. Стараясь не очень беспокоить сына, она волоком перетянула его к порогу и, взвалив на спину, внесла в горницу.

Проснувшаяся от криков во дворе и возни в сенях Пряша с ухватом в руке воинственно стояла у лавки. Отблески лучины прыгали по ее распущенным волосам, путались в складках длинной исподницы. Две ее дочери и сын-малолетка жались под шкурами в углу.